Я испытала настоящее облегчение, когда сэр Персиваль прислал свои извинения за то, что не сможет позавтракать с нами. Он выпил утром чашку кофе у себя в комнате и все еще занят своей корреспонденцией. В одиннадцать часов, если нам удобно это время, он будет иметь честь явиться к мисс Фэрли и мисс Холкомб.
Пока слуга передавал нам поручение сэра Персиваля, я смотрела на Лору. Утром, войдя в ее комнату, я застала ее необъяснимо тихой и спокойной, в таком же настроении пребывала она и за завтраком. И даже когда мы сидели на диване в ее гостиной, ожидая сэра Персиваля, она по-прежнему сохраняла полное самообладание.
– Не бойся за меня, Мэриан, – вот все, что она сказала. – Я могу забыться только в присутствии такого старого друга, как мистер Гилмор, или моей дорогой сестры, но сумею сдержаться при сэре Персивале Глайде.
Я смотрела на нее и слушала с немым изумлением. Все эти годы, в течение которых мы были так близки друг другу, сила ее характера была скрыта от меня, более того, скрыта от нее самой, пока любовь и страдания не вызвали эту силу к жизни.
Когда часы на камине пробили одиннадцать, сэр Персиваль постучал в дверь и вошел в гостиную. В каждой черте его лица проглядывали едва сдерживаемые волнение и опаска. Сухой кашель беспокоил его больше обычного. Он сел за стол напротив нас. Я внимательно смотрела то на него, то на нее: из них двоих сэр Персиваль выглядел более бледным.
С видимым усилием пытаясь сохранить присущую ему непринужденность в обращении, он произнес несколько ничего не значащих слов. Но голос его дрожал, а в глазах читалась тревога. Должно быть, он и сам чувствовал это, потому что остановился посредине фразы и больше не пытался скрыть собственное замешательство.
Прошла целая минута мертвого молчания, прежде чем Лора обратилась к сэру Персивалю.
– Я хочу поговорить с вами, сэр Персиваль, – наконец сказала она, – о деле, которое одинаково важно для нас обоих. Моя сестра тут, поскольку ее присутствие помогает мне и придает уверенности. Она не подсказала мне ни единого слова из того, что я хочу сообщить вам. Я выскажу только свои собственные мысли, а не ее. Уверена, что вы будете добры и поймете меня.
Сэр Персиваль поклонился. До сих пор ей удавалось оставаться внешне совершенно спокойной. Она взглянула на него, он – на нее. Казалось, они уже в самом начале вознамерились понять друг друга до конца.
– От Мэриан я слышала, – продолжала Лора, – что стоит мне только обратиться к вам с просьбой расторгнуть нашу помолвку, и вы вернете данное мной слово. Вы поступили великодушно, сэр Персиваль, поручив сказать мне это. Выражая благодарность за ваше предложение, я лишь отдаю вам справедливое и, полагаю, отдаю справедливое себе, сообщая вам, что отказываюсь принять его.
Озабоченное лицо сэра Персиваля прояснилось. Однако я видела, как он тихо, но безостановочно постукивает ногой по ковру, и чувствовала, что в душе его беспокойство ничуть не ослабевало.
– Я не забыла, – проговорила Лора, – что вы испрашивали благословения у моего отца, прежде чем удостоили меня честью сделать мне предложение. Возможно, и вы не забыли, что именно я сказала, когда дала вам свое согласие. Я осмелилась сказать вам, что принимаю ваше предложение только под влиянием и по совету моего отца. Я послушалась отца, потому что всегда видела в нем надежнейшего из советников и наилучшего и нежнейшего из всех покровителей и друзей. Теперь я лишилась его, и все, что мне осталось, – любить память о нем, однако моя вера в дорогого покойного друга осталась непоколебимой. Я по-прежнему верю, так же искренне, как верила всегда, что он знал, как лучше устроить мою судьбу, и что его надежды и мечты должны стать моими надеждами и мечтами.
В первый раз ее голос дрогнул. Ее неугомонные пальцы нащупали и немедленно ухватились за мою руку. На минуту в комнате повисло молчание, которое прервал сэр Персиваль:
– Могу ли я спросить, оказался ли я в чем-нибудь недостойным доверия, обладать которым было для меня до сих пор величайшей честью и величайшим счастьем?
– Я не нахожу в вашем поведении ничего предосудительного, – ответила Лора. – Вы всегда проявляли по отношению ко мне чуткость и снисходительность. Вы заслужили мое доверие, и, что гораздо важнее, вы заслужили доверие моего отца, из которого и произросло мое собственное. Вы не подали мне ни единого повода, если бы даже я и хотела его найти, для того, чтобы я попросила вас освободить меня от данного мной обещания. Все, что я только что сказала, было сказано исключительно из желания целиком и полностью признать все мои обязательства перед вами. Из уважения к этим обязательствам, уважения к памяти моего отца и своему собственному слову я не имею права отступиться от своего обещания. Разрыв нашей помолвки должен произойти исключительно по вашему желанию, сэр Персиваль, а не по моему.
Он вдруг перестал нетерпеливо постукивать ногой и резко подался вперед.
– По моему желанию? – сказал он. – Но какая же причина могла бы заставить меня поступить так?
Я услышала, как участилось дыхание Лоры, почувствовала, как похолодела ее рука. Несмотря на то что она сказала мне, когда мы были наедине, я начинала бояться за нее, впрочем совершенно напрасно.
– Назвать вам эту причину нестерпимо тяжело для меня, – ответила она. – Во мне произошла перемена, сэр Персиваль, перемена настолько серьезная, что одного этого достаточно, чтобы оправдать ваше решение разорвать помолвку, как в моих, так и в ваших собственных глазах.
Его лицо снова побледнело, на этот раз так сильно, что даже губы его стали бесцветными. Он поднял руку, которая лежала на столе, слегка повернулся в кресле и подпер этой рукой голову, так что теперь нам был виден только его профиль.
– Какая перемена? – спросил он. Тон, с которым был задан этот вопрос, неприятно поразил меня, было в нем нечто болезненное.
Лора тяжело вздохнула и чуть наклонилась в мою сторону так, чтобы своим плечом облокотиться о мое. Я чувствовала, как она дрожит, и, чтобы дать ей возможность собраться с духом, хотела было заговорить сама. Она остановила меня пожатием руки и снова обратилась к сэру Персивалю, но на этот раз – уже не глядя на него.
– Я слышала и верю в то, что самая нежная и преданная любовь – та, которую жена должна питать к своему супругу. В самом начале нашей помолвки я располагала этой любовью, чтобы отдать ее вам, если бы вы сумели ее завоевать. Простите ли вы меня, сэр Персиваль, если я признаюсь, что больше не думаю так?
Слезы выступили на глазах Лоры и медленно покатились по ее щекам, когда она замолчала, ожидая его ответа. Сэр Персиваль не вымолвил ни слова. Во время ее последней реплики он переместил руку, поддерживавшую его голову, таким образом, что теперь его лица уже совсем нельзя было рассмотреть. Была видна только верхняя часть его туловища. Ни один мускул его тела не дрогнул. Он глубоко запустил пальцы в волосы. Этот жест мог выражать как затаенную злобу, так и скрытую скорбь – точнее сказать было невозможно, – однако я не заметила, чтобы его пальцы дрожали. Ничто, решительно ничто не выдавало его сокровенных мыслей в эту минуту, которая была критической как для него, так и для Лоры.
Ради Лоры я решила заставить его высказаться.
– Сэр Персиваль, – вмешалась я резко, – разве вам нечего ответить моей сестре, когда она сказала вам так много? Более чем, – тут мой несчастный характер взял верх надо мной, – более, чем любой другой человек на вашем месте мог надеяться услышать.
Последняя опрометчивая фраза предоставляла ему возможность уклониться от прямого ответа, если бы он того пожелал, и он действительно не преминул ей воспользоваться.
– Простите меня, мисс Холкомб, – проговорил он, по-прежнему прикрывая лицо рукой, – простите, если я осмелюсь напомнить, что ничего подобного я даже не надеялся услышать.
Несколько простых и откровенных слов, которые заставили бы его высказаться, уже готовы были сорваться с моих губ, когда Лора перебила меня.
– Надеюсь, что я не напрасно сделала это столь тягостное для меня признание, – заметила она. – Надеюсь, оно станет гарантией вашего полного доверия относительно того, что мне еще остается сказать.
– Не сомневайтесь в этом, прошу вас. – Его ответ прозвучал очень сердечно. Он опустил руку на стол и снова повернулся к нам. Какие бы чувства ни пробежали по его лицу мгновение назад, от них не осталось и следа. Его лицо выражало лишь нетерпеливое желание и ничего более, напряженное желание услышать ее следующие слова.
– Я хочу, чтобы вы поняли: за тем, что я сказала, не кроется эгоистичных побуждений. В случае, если после всего услышанного вы откажетесь от меня, сэр Персиваль, я не стану женой другого, вы просто дадите мне возможность до конца моих дней оставаться незамужней женщиной. Моя вина перед вами ограничивается лишь моими мыслями, не более. Ни слова не было произнесено… – Подыскивая правильное выражение, Лора погрузилась в минутное замешательство, наблюдать которое было чрезвычайно тяжело и грустно. – Ни слова не было произнесено, – терпеливо и решительно продолжала она, – между мной и человеком, о котором я упоминаю сейчас при вас в первый и последний раз, ни слова о моих чувствах к нему или о его чувствах ко мне. И не может быть произнесено! Вероятно, мы с ним никогда уже не встретимся в этой жизни. Умоляю вас избавить меня от дальнейших разговоров об этом и верить мне на слово в том, что я сказала вам. Вот та правда, которую, по моему мнению, имеет право знать мой будущий муж, как бы тяжела ни была она для меня самой. Я верю, что по своему великодушию он простит меня и что, будучи человеком благородным, он сохранит мою тайну.
– Ваше доверие священно для меня, – произнес сэр Персиваль, – и я со всем моим благоговением постараюсь оправдать его. – Он замолчал и взглянул на Лору, словно ожидая услышать от нее что-нибудь еще.
– Я сказала все, что хотела, – продолжала она спокойно, – и этого более чем достаточно, чтобы оправдать ваше желание отказаться от намерения жениться на мне.