словно я пишу не о ее замужестве, а о ее смерти.
1 декабря
Грустный, грустный день! У меня не хватает духа описать его во всех подробностях. Не найдя в себе сил обсудить с ней это вчера, я должна была рассказать ей о предложении сэра Персиваля относительно свадебного путешествия сегодня.
В полном убеждении, что я буду с ней везде, куда бы она ни поехала, бедное дитя – ведь она еще во многом сущее дитя – было почти счастливо при мысли о возможности воочию увидеть чудеса Флоренции, Рима и Неаполя. Сердце мое едва не разорвалось на части, когда я была вынуждена разрушить ее обманчивую мечту и поставить ее лицом к лицу с суровой действительностью. Мне пришлось сказать ей, что ни один мужчина не станет делить привязанность своей жены в первые месяцы после замужества с соперником – или даже соперницей, – вне зависимости от того, как сложится их жизнь в дальнейшем. Мне пришлось предостеречь ее, что возможность жить с ней под одной крышей во многом зависит от того, не возбудит ли мое поведение в качестве поверенной тайн его жены, ставшей между ними в начале их брака, в душе сэра Персиваля ревности или недоверия. Капля по капле я вливала в это чистое сердце и невинную душу горечь житейской мудрости, в то время как все высшее и лучшее во мне испытывало отвращение при исполнении этой гнусной задачи. Теперь все кончено. Она получила тяжелый, но неизбежный урок. Ее детские иллюзии исчезли, их развеяла моя рука, но лучше моя, чем его, – в этом все мое утешение – лучше моя, чем его.
Итак, первое предложение принято. Они едут в Италию, а я, с позволения сэра Персиваля, встречу их и останусь с ними жить после их возвращения в Англию. Другими словами, я первый раз в моей жизни должна просить о милости, просить о ней человека, которому я меньше всего желала бы быть обязана хоть чем-нибудь. Что ж! Думаю, ради Лоры я готова пойти и на большее.
2-е
Перечитывая свои записи, я вижу, что всегда отзываюсь о сэре Персивале в нелицеприятных для него выражениях. При теперешнем обороте дел я должна искоренить мое предубеждение против него. Не понимаю, как оно впервые поселилось в моей голове. Его определенно не было раньше.
Быть может, это нежелание Лоры стать его женой настроило меня против сэра Персиваля? Или, сама того не подозревая, я заразилась столь понятным в сложившихся обстоятельствах предвзятым мнением о нем Уолтера Хартрайта? Или же сомнение, так и не рассеявшееся в моей душе, несмотря на объяснение сэра Персиваля и имеющиеся в моих руках доказательства истинности его слов, заронило письмо Анны Кэтерик? Не могу объяснить себе мои чувства; я уверена лишь в одном: я обязана – особенно теперь – перестать относиться к сэру Персивалю с неоправданной подозрительностью, приписывая ему дурные намерения. Если у меня уже вошло в привычку всегда писать о нем в этой неблагосклонной манере, я должна отучиться от этой недостойной привычки, даже если бы мне пришлось вовсе отказаться от записей в моем дневнике, пока не состоится свадьба! Я серьезно недовольна собой. Не буду больше писать сегодня.
16-е
Прошло целых две недели, а я ни разу не раскрыла этих страниц. Я достаточно долго не прикасалась к моему дневнику, чтобы теперь вернуться к нему в лучшем и более благоприятном расположении духа, как я надеюсь, это относится и к сэру Персивалю.
За прошедшие две недели не произошло ничего примечательного. Наряды почти все готовы, из Лондона прислали новые дорожные сундуки. Бедняжка Лора почти не отходит от меня весь день; прошлой ночью, когда мы обе не могли заснуть, она пришла ко мне и забралась в мою постель поговорить со мной. «Очень скоро я лишусь тебя, Мэриан, – сказала она. – Я хочу быть с тобой, сколько это возможно».
Они должны обвенчаться в лиммериджской церкви, и, слава богу, никто из наших соседей не будет приглашен на церемонию. Единственным гостем будет наш старый друг мистер Арнольд, который приедет из Полсдина, чтобы присутствовать на свадьбе в роли посаженого отца Лоры; ее дядюшка чувствует себя крайне плохо, чтобы решиться покинуть свою комнату в такую суровую погоду, которая установилась у нас теперь. Если бы я не определил для себя, что отныне во всем буду видеть только светлую сторону, полнейшее отсутствие родственников-мужчин рядом с Лорой в столь важную для нее минуту могло бы погрузить меня в невеселые размышления и возбудить во мне недоверие относительно ее будущего. Но я покончила с мрачностью и недоверием, вернее сказать, я перестала упоминать о них в этом дневнике.
Сэр Персиваль приедет завтра. Он предложил, в случае если мы пожелаем, чтобы наше общение с ним происходило строго в рамках этикета, написать нашему пастору, дабы испросить у того любезного разрешения для сэра Персиваля на короткое время, пока не состоится бракосочетание, остановиться у него в доме. В сложившихся обстоятельствах ни мистер Фэрли, ни я не сочли нужным беспокоиться о пустых церемониях. В нашем диком болотистом крае, в этом огромном пустынном доме мы можем позволить себе не думать об условностях, которые так затрудняют жизнь обитателям городов. Выразив в ответном письме сэру Персивалю благодарность за его учтивое предложение, я просила его занять комнаты, в которых он останавливался во время его последнего визита в Лиммеридж.
17-е
Он приехал сегодня, и, как мне показалось, вид у него был несколько встревоженный и утомленный, хотя он и продолжал разговаривать и смеяться как человек, пребывающий в самом веселом расположении духа. Он привез ей в подарок несколько по-настоящему великолепных украшений, которые Лора приняла со всей возможной благосклонностью и, по крайней мере, внешним самообладанием. Я заметила лишь один признак происходившей в ней внутренней борьбы, хотя она изо всех сил старается сохранить невозмутимость в это тягостное время, – это ее внезапно появившееся нежелание оставаться одной. Вместо того чтобы уединяться, как бывало прежде, у себя, она, казалось, стала бояться заходить в свою комнату. Когда сегодня после завтрака я направилась наверх надеть шляпку для прогулки, Лора пожелала составить мне компанию; перед обедом она распахнула дверь между нашими комнатами, чтобы мы могли переговариваться, пока переодеваемся. «Заставляй меня все время что-нибудь делать, – сказала она, – постоянно быть на людях. Не позволяй мне погружаться в размышления – вот все, о чем я прошу тебя, Мэриан, – не позволяй мне думать».
Эта грустная перемена в ней только увеличивает ее привлекательность в глазах сэра Персиваля. По-видимому, он истолковывает происшедшую перемену в свою пользу. Лихорадочный румянец на щеках Лоры, лихорадочный блеск в ее глазах он приветствует, принимая их за возвращение ее красоты и веселого расположения духа. Сегодня за обедом Лора разговаривала с такой притворной веселостью и беспечностью, столь не свойственной ее характеру, что втайне мне хотелось заставить ее замолчать и увести к себе. Восхищение и удивление сэра Персиваля, напротив, трудно описать. Беспокойство, которое я наблюдала на его лице, когда он приехал, совершенно исчезло, и теперь он выглядит, даже я это вижу, лет на десять моложе.
Нет никакого сомнения – хотя какая-то странная внутренняя несговорчивость мешает мне принять это, – нет никакого сомнения, что будущий муж Лоры очень красивый мужчина. Правильные черты украшают любого человека – а у него правильные черты. Блестящие карие глаза чрезвычайно привлекательны как у мужчин, так и у женщин – а у него глаза блестящие и карие. Даже лысина, когда она такая, как у него, лишь надо лбом, скорее украшает мужчину, чем портит его, поскольку благодаря ей лоб кажется выше, а лицо – умнее. Грациозность, непринужденность движений, прекрасные манеры, умение поддержать интересную беседу – все это неоспоримые достоинства, и он в полной мере обладает ими. Нельзя винить мистера Гилмора за то, что, не будучи посвященным в тайну своей подопечной, он испытал удивление, узнав, что Лора сокрушается о предстоящем браке. Любой другой человек на месте нашего старого друга удивился бы не меньше. Если бы меня спросили сейчас, какие недостатки нахожу я в сэре Персивале, я указала бы только на два: во-первых, на его неусыпную неугомонность и излишнюю раздражительность, которые вполне естественно могут быть объяснены необычной энергичностью его характера; во-вторых, на его грубую, резкую, раздражительную манеру разговаривать со слугами, что, впрочем, может быть только дурной привычкой. Нет, я не могу и не стану оспаривать – сэр Персиваль очень красивый и очень приятный мужчина. Ну вот! Наконец я написала это и рада, что с этим покончено!
18-е
Чувствуя себя сегодня утром уставшей и подавленной, я оставила Лору в обществе миссис Вэзи и вышла пройтись в одиночестве; в последнее время я почти совсем отказалась от своих ежедневных послеполуденных бодрых прогулок. Я выбрала сухую дорожку, которая вела через вересковую пустошь к ферме Тодда. Я сильно удивилась, увидев по прошествии получаса приближающегося ко мне со стороны фермы сэра Персиваля. Он шел быстрым шагом, помахивая тростью и, как обычно, высоко подняв голову. Полы его охотничьего кафтана развевались на ветру. Когда мы встретились, он, не дожидаясь моих расспросов, тотчас сообщил мне, что ходил на ферму разузнать, не получали ли мистер и миссис Тодд каких-либо известий об Анне Кэтерик со времени его последнего визита в Лиммеридж.
– И разумеется, вы узнали, что они ничего не слышали о ней?
– Совершенно ничего, – отвечал он. – Я начинаю серьезно опасаться, что мы потеряли ее. Не знаете ли вы, случайно, – продолжал он, очень внимательно глядя мне в лицо, – этот художник мистер Хартрайт, не располагает ли он какими-либо новыми сведениями о ней?
– Он ничего не слышал о ней и не видел ее с тех пор, как уехал из Камберленда.
– Очень жаль, – разочарованно произнес сэр Персиваль, однако в то же время, как это ни странно, у него был вид человека, испытавшего облегчение. – Трудно предугадать, какие еще несчастья могут случиться с бедняжкой. Мне чрезвычайно неприятно, что все мои попытки вновь предоставить ее заботам и попечению докторов в лечебнице, в которых она так нуждается, потерпели неудачу.