На этот раз он выглядел действительно раздосадованным. Я произнесла ему в сочувствие несколько слов, и по пути домой мы говорили уже о другом. Моя случайная встреча с ним посреди пустоши открыла мне еще одну положительную черту его характера. С его стороны было чрезвычайно великодушно думать об Анне Кэтерик накануне собственной свадьбы и проделать весь этот путь до Тоддов, дабы справиться о ней, хотя он мог провести это время гораздо приятнее в обществе Лоры. Даже если он поступил так исключительно из простого сострадания, его поведение в сложившихся обстоятельствах говорит о его необыкновенной доброте и заслуживает самой высокой похвалы. Что ж! Я отдаю ему должную справедливость – хвалю его, и довольно об этом.
19-е
Новые открытия в неиссякаемом источнике добродетелей сэра Персиваля.
Сегодня я заговорила с ним о моем намерении жить под одной крышей с его женой, когда он привезет Лору обратно в Англию. Стоило мне лишь намекнуть на это, как он с жаром схватил мою руку и сказал, что я прошу его о том, о чем он сам хотел просить меня. Именно такую подругу он выбрал бы для своей жены; он умолял меня верить, что своим предложением разделить с ними кров, как прежде я делила его с Лорой, я оказываю ему величайшее одолжение.
Когда я поблагодарила сэра Персиваля от имени Лоры и своего собственного за его внимательную доброту к нам, мы перешли к разговору об их свадебном путешествии и о светском обществе, которому Лора будет представлена. Сэр Персиваль перечислил имена нескольких друзей, с которыми надеялся встретиться за границей этой зимой. Все они англичане, насколько я запомнила, за одним исключением. Это единственное исключение – граф Фоско.
Упоминание имени графа и весть о том, что новобрачные, по всей видимости, встретятся с графом и его женой на континенте, впервые представляют замужество Лоры в благоприятном свете. Возможно, эта встреча положит конец длительной семейной вражде. До сих пор мадам Фоско предпочитала забывать о своих обязанностях тетки по отношению к племяннице из простой злобы на покойного мистера Фэрли за то, как он распорядился завещанием. Теперь же она, безусловно, перестанет упорствовать и изменит свое поведение. Сэр Персиваль и граф Фоско – старинные и закадычные друзья, так что их женам не остается ничего иного, кроме как держаться друг с другом в рамках приличия. В дни своего девичества мадам Фоско была одной из самых несносных женщин, каких мне доводилось встречать, – капризная, придирчивая и тщеславная до нелепости. Если ее муж преуспел в том, чтобы образумить свою супругу, он заслуживает благодарности всех ее родственников, начиная с меня.
Мне хочется познакомиться с графом. Он самый близкий друг будущего мужа Лоры и потому вызывает во мне живейший интерес. Ни Лора, ни я никогда его не видели. О нем мне известно лишь то, что несколько лет назад, благодаря своему случайному нахождению неподалеку от церкви Тринита дель Монте в Риме, он спас сэра Персиваля от ограбления и неминуемой гибели в ту критическую минуту, когда баронет был ранен в руку и убийца пытался пронзить его сердце. Я также помню, что во время нелепых возражений покойного мистера Фэрли против замужества его сестры граф написал ему сдержанное и разумное письмо, которое, однако, должна признать, к своему стыду, осталось без ответа. Вот все, что я знаю о друге сэра Персиваля. Интересно, приедет ли он когда-нибудь в Англию? Понравится ли он мне?
Мое перо унеслось в область чистых умозрений. Пора вернуться к трезвым фактам. Нет сомнений, что мое смелое предложение жить под одной крышей с его женой было принято сэром Персивалем более чем любезно, почти дружески. Уверена, что я не дам будущему супругу Лоры поводов жаловаться на меня, если только смогу относиться к нему, как в начале знакомства. Я уже объявила его красивым и приятным человеком, преисполненным самых добрых чувств к несчастным и дружеского расположения ко мне. Право, я едва узнаю себя в моем новом образе горячего друга сэра Персиваля.
20-е
Я ненавижу сэра Персиваля! Я отрицаю, что он хорош собой. Я считаю его крайне неприятным человеком, у него омерзительный характер, и он начисто лишен доброты и сочувствия. Вчера вечером прислали визитные карточки для новобрачных. Лора распечатала пакет и впервые увидела свое будущее имя напечатанным. Сэр Персиваль фамильярно взглянул через ее плечо на новую карточку, которая уже превратила мисс Фэрли в леди Глайд, улыбнулся с самым гнусным самодовольством и шепнул ей что-то на ухо. Я не знаю, что именно, – Лора отказалась сказать мне, – но ее лицо вдруг стало мертвенно-бледным, и мне показалось, что она вот-вот потеряет сознание. Сэр Персиваль не обратил на эту перемену ни малейшего внимания; он был по-настоящему жесток, не заметив, что своими словами причинил ей боль. В одну минуту во мне вновь воскресли все мои прежние враждебные чувства по отношению к нему, которые не рассеялись даже по прошествии нескольких часов. Я стала еще безрассуднее, еще несправедливее, чем раньше. В трех словах – как проворно мое перо пишет их! – я ненавижу его!
21-е
Неужели волнения этого тревожного времени наконец потрясли меня? Последние несколько дней тон моих записей был довольно легкомысленным, что, видит Бог, столь не близко моему сердцу и даже оскорбляет меня, когда я пересматриваю страницы своего дневника.
Возможно, в последнюю неделю мне передалось лихорадочное возбуждение Лоры. Если это так, то припадок уже прошел, оставив меня в странном расположении духа. Со вчерашнего вечера меня преследует навязчивая идея, что свадьбе обязательно что-то помешает состояться. Откуда взялась эта странная фантазия? Не является ли она следствием моих опасений за будущее Лоры? Или, быть может, эта идея внушена мне все возрастающими, по мере того как приближается день свадьбы, нервозностью и раздражительностью, которые я наблюдаю в поведении сэра Персиваля? Трудно сказать. Ясно одно: меня преследует навязчивая идея – без сомнений, самая дикая из всех, что могли прийти в женскую голову в сложившихся обстоятельствах, – и, сколько я ни пытаюсь, я не могу проследить, откуда она взялась.
Сегодняшний день принес нам одни волнения и расстройства. Как описать его? И все же я должна это сделать. Все лучше, чем предаваться мрачным мыслям.
Добрая миссис Вэзи, которую мы в последнее время так часто не замечали или забывали о ней вовсе, стала невинной причиной нашего расстройства этим печальным утром. Она уже несколько месяцев втайне от всех вязала теплую шаль для своей дорогой воспитанницы – чудесная и столь неожиданная для женщины ее лет и привычек работа! Подарок был вручен нынешним утром, и, когда любящий старый друг и хранитель ее детства, лишенного материнской заботы и любви, с гордостью накинула шаль на ее плечи, бедная, отзывчивая Лора окончательно утратила самообладание. Не успела я успокоить их обеих и вытереть собственные слезы, как за мной прислал мистер Фэрли, пожелавший оказать мне честь подробнейшим изложением мер, которые необходимо принять, дабы охранить его покой в день свадьбы.
«Дорогая Лора» получит от него подарок – плохонький перстенек, украшенный вместо драгоценного камня волосами ее любезного дядюшки и бездушной надписью на французском языке на внутренней стороне перстня о вечной дружбе и прочих соответствующих случаю чувствах. «Дорогая Лора» должна получить эту нежную дань из моих рук немедленно, дабы она успела оправиться от волнения, которое произведет на нее сей дар, прежде чем предстанет перед мистером Фэрли. «Дорогая Лора» должна нанести ему краткий визит вечером и, ради бога, не устраивать сцен. «Дорогая Лора» должна посетить его еще раз на следующее утро в своем подвенечном платье и опять-таки, ради бога, не устраивать сцен. «Дорогая Лора» должна явиться к нему снова, в третий раз, перед самым отъездом, но не мучить его упоминанием о том, на какой час назначен отъезд, и главное – не проливать слез; «ради сострадания, ради всей любви и родственной привязанности, ради такой восхитительной и такой желанной сердцу сдержанности, дорогая Мэриан, пусть не будет слез». Я была чрезвычайно раздражена этой эгоистической чепухой, высказанной в такую тягостную минуту, и, наверное, ошеломила бы мистера Фэрли одной из самых жестоких истин, которые ему когда-либо доводилось слышать, если бы приезд мистера Арнольда из Полсдина не призвал меня вниз к новым обязанностям гостеприимной хозяйки.
Остаток дня не поддается описанию. Думаю, никто в доме не мог бы объяснить толком, как прошел этот день. В череде разных мелких происшествий, в суматохе и полнейшей неразберихе, царившей в доме, все сбивались с ног. То и дело прибывали платья, о которых позабыли раньше, то и дело чемоданы упаковывали, распаковывали и снова упаковывали, присылались подарки от друзей, близких и далеких, знатных и простых, которые надо было принять. Все в доме суетились понапрасну, с лихорадочным трепетом ожидая завтрашнего дня. Сэр Персиваль был особенно взволнован и не мог усидеть на месте ни минуты. Отрывистый, сухой кашель беспокоил его больше обычного. Весь день он то выбегал из дома, то снова возвращался; он вдруг сделался излишне любопытным, отчего останавливал для расспросов даже совершенно посторонних людей, являвшихся с различными поручениями. Прибавьте к этому неотступную мысль, тревожившую Лору и меня, мысль о том, что на следующий день нам предстоит расстаться, и не покидавшее нас опасение, о котором мы обе молчали, опасение, что этот прискорбный брак может стать роковой ошибкой ее жизни и неизбывной печалью моей. Впервые за время нашего тесного и исполненного радостью общения мы избегали смотреть друг другу в глаза и весь вечер, по обоюдному согласию, удерживались от разговоров наедине. Не могу останавливаться на этом подробно. Какие бы несчастья ни были уготованы мне в будущем, я всегда буду считать двадцать первое декабря самым безрадостным, самым горьким днем моей жизни.
Я пишу эти строки в одиночестве моей комнаты, далеко за полночь, только что вернувшись из комнат