Я без промедления вошла в библиотеку вместе с сэром Персивалем. Лора ждала у письменного стола, беспокойно вертя в руках свою шляпку. Мадам Фоско сидела в кресле подле нее, с неизменным восхищением глядя на своего мужа, который стоял на другом конце комнаты, ощипывая засохшие листья с цветов на подоконнике.
Едва я вошла в библиотеку, граф направился ко мне, чтобы разъяснить сложившееся положение.
– Тысяча извинений, мисс Холкомб, – проговорил он. – Вам известно, какую репутацию заработали мои соотечественники у англичан? По мнению добрейшего Джона Буля, все итальянцы хитры и недоверчивы по природе своей. Считайте, что я ничем не лучше моих земляков. Я хитрый и недоверчивый итальянец. Вы и сами так считаете, моя дорогая леди, не правда ли? Ну, так вот – из-за своей хитрости и недоверчивости я возражаю против того, чтобы мадам Фоско расписывалась как свидетельница под подписью леди Глайд, в то время как я тоже являюсь свидетелем.
– Нет ни малейших оснований для этого возражения, – вмешался сэр Персиваль. – Я объяснил графу, что английские законы позволяют мадам Фоско засвидетельствовать подпись вместе со своим мужем.
– Допускаю, что так, – продолжал граф. – Английские законы говорят «да», но совесть Фоско говорит «нет». – Он растопырил свои толстые пальцы на груди и торжественно поклонился, будто хотел представить нам свою совесть, как если бы в нашем обществе появилась некая знаменитость. – Я не знаю и не желаю знать, какой документ должна подписать леди Глайд, – продолжал граф. – Я только говорю, что в будущем могут сложиться такие обстоятельства, которые вынудят сэра Персиваля или его представителей обратиться к обоим свидетелям, а в этом случае, конечно же, желательно, чтобы эти свидетели представляли два разных, совершенно независимых друг от друга мнения, чего не может быть, если вместе со мной документ подпишет моя супруга, поскольку мы во всем придерживаемся одного мнения, и это мнение мое. Я не допущу, чтобы когда-нибудь в будущем меня упрекнули в том, что мадам Фоско действовала по принуждению с моей стороны и потому вовсе не могла быть свидетельницей. В интересах сэра Персиваля я предлагаю, чтобы мое имя, как ближайшего друга со стороны мужа, стояло рядом с вашим, мисс Холкомб, как ближайшей подруги со стороны жены. Считайте меня иезуитом, если вам угодно так думать, мелочным педантом, но, прошу вас, сделайте мне одолжение хотя бы из сострадательного внимания к моей итальянской недоверчивости и моей щепетильной совести. – Граф снова поклонился, отступил на несколько шагов, словно удаляя свою совесть из нашего общества так же вежливо, как и представлял ее нам.
Совестливость графа была, возможно, вполне благоразумна и достойна всяческого уважения, но в его манере держаться и излагать свои мысли было что-то такое, что только усилило мое нежелание иметь отношение к делу с подписями. Если бы не моя искренняя привязанность к Лоре, я бы ни за что не согласилась стать свидетельницей. Но при виде ее встревоженного лица я решила лучше пойти на риск, чем оставить ее без поддержки.
– Я охотно останусь здесь, – сказала я, – и, если со своей стороны, не найду поводов для придирок, можете рассчитывать на меня как на свидетельницу.
Сэр Персиваль взглянул на меня пристально, словно хотел что-то сказать. Но его внимание отвлекла мадам Фоско, поднявшаяся в это мгновение с кресла. Она уловила взгляд своего мужа, в котором, очевидно, получила приказ покинуть комнату.
– Вам не нужно уходить, – обратился к ней сэр Персиваль.
Мадам Фоско взглядом снова испросила приказания, получила его, сказала, что предпочитает предоставить нас нашим делам, и решительно вышла из библиотеки. Граф закурил сигарку, вернулся к цветам на подоконнике и начал выдыхать на них дым, словно окуривая их, глубоко озабоченный уничтожением тли.
Между тем сэр Персиваль отпер нижний ящик одного из книжных шкафов и вынул из него пергаментный лист, сложенный в несколько раз. Он положил его на стол, отогнув лишь нижнюю часть документа, а остальное прижал рукой. На отогнутом конце не было ни одной строчки, лишь небольшие отметины для проставления подписей. Все же написанное находилось в сложенной части документа, которую баронет прижимал к столу. Мы с Лорой переглянулись. Она была бледна, но лицо ее не выражало ни сомнений, ни страха.
Сэр Персиваль обмакнул перо в чернила и протянул его своей жене.
– Подпишите ваше имя здесь, – сказал он, указывая ей место. – Затем подпишитесь вы и Фоско, мисс Холкомб, напротив этих двух отметок. Подойдите сюда, Фоско! Едва ли вам удастся засвидетельствовать подпись, мечтая у окна и окуривая цветочки.
Граф выбросил сигарку и присоединился к нам у стола, небрежно засунув руку за свой красный пояс, повязанный поверх блузы, и пристально глядя в лицо сэра Персиваля. Лора, стоявшая по другую сторону стола, с пером в руке, тоже посмотрела на мужа. Баронет застыл между ними, опираясь на сложенный документ и то и дело бросая на меня, сидевшую напротив него, взгляды с такой зловещей смесью подозрения и замешательства на лице, что больше походил на преступника за решеткой, чем на джентльмена в своем собственном доме.
– Подпишите здесь, – повторил он, резко обернувшись к Лоре и снова указывая на пергамент.
– Что именно я должна подписать? – спокойно спросила она.
– У меня нет времени на разъяснения, – ответил он. – Двуколка у подъезда, я должен ехать без промедления. К тому же, даже если бы я сейчас не спешил, вы все равно ничего не поняли бы. Это чисто формальный документ, наполненный разными юридическими тонкостями и тому подобными вещами. Ну же! Ну же, подпишитесь, и покончим с этим поскорее!
– Но разве я не должна узнать, что́ я подписываю, сэр Персиваль, прежде чем подпишу этот документ?
– Вздор! Что вы, женщины, понимаете в делах? Повторяю еще раз, вы ничего не поймете в этой бумаге.
– По крайней мере, дайте мне возможность попытаться понять. Когда у мистера Гилмора было ко мне какое-нибудь дело, он сначала растолковывал мне его суть, и я всегда его понимала.
– Немудрено: он был вашим служащим и был обязан давать вам разъяснения. Я же ваш муж и не обязан этого делать. Сколько еще вы намерены задерживать меня? Говорю вам в какой уже раз: сейчас нет времени читать что-либо – двуколка у подъезда. Да подпишитесь ли вы, наконец, или нет?
Лора по-прежнему держала перо в руке, но подписываться не решалась.
– Если моя подпись обязывает меня к чему-либо, то, безусловно, я имею право знать, к чему именно.
Сэр Персиваль схватил пергамент и сердито стукнул им по столу.
– Говорите прямо! – вскричал он. – Вы всегда отличались любовью к правдивости. Не обращайте внимания на мисс Холкомб, не обращайте внимания на Фоско. Скажите прямо, что не доверяете мне!
Граф вынул одну руку из-за пояса и положил ее на плечо сэра Персиваля. Баронет с раздражением оттолкнул ее. И снова граф с невозмутимым спокойствием положил руку ему на плечо:
– Сдержите ваш злополучный характер, Персиваль. Леди Глайд права.
– «Права»?! – вскричал сэр Персиваль. – Жена права, не доверяя своему мужу!
– Жестоко и несправедливо обвинять меня в недоверии, – возразила Лора. – Спросите у Мэриан, не права ли я, желая узнать, к чему обязывает меня подпись, прежде чем подписаться.
– Я не стану ни о чем спрашивать мисс Холкомб! – резко оборвал ее сэр Персиваль. – Мисс Холкомб не имеет к этому делу никакого отношения.
До сих пор я не проронила ни слова и, конечно, охотно промолчала бы и теперь, но страдальческое выражение у Лоры на лице, когда она обернулась ко мне, и дерзкая несправедливость ее мужа заставили меня высказаться в тот момент, когда моим мнением поинтересовались.
– Простите, сэр Персиваль, – сказала я, – но осмелюсь предположить, что, будучи одной из приглашенных засвидетельствовать подпись, я имею к этому делу некоторое отношение. Возражение Лоры кажется мне совершенно справедливым; кроме того, что касается меня, я не могу взять на себя ответственность и быть свидетельницей ее подписи, если она не будет понимать суть бумаги, которую вы хотите, чтобы она подписала.
– Дерзкое заявление, черт возьми! – крикнул сэр Персиваль. – В следующий раз, мисс Холкомб, когда вы навяжете свое общество в чужом доме, советую вам не отплачивать хозяину этого дома за оказанное им гостеприимство, принимая в споре относительно дел, которые вас не касаются, сторону его жены.
Я вскочила со своего места, будто он меня ударил. Если бы я была мужчиной, я бы тут же сбила его с ног и покинула его дом, чтобы уже никогда, ни при каких обстоятельствах не вернуться сюда. Но я была всего лишь женщиной – и так нежно любила его жену!
Слава богу, эта преданная любовь помогла мне, и я снова опустилась на стул, так и не проронив ни слова. Лора поняла, как я страдала в эту минуту и чего мне стоило сдержаться. Она подбежала ко мне со слезами на глазах.
– О Мэриан, – тихо шепнула она мне, – если бы моя мать была жива, она не могла бы сделать для меня большего!
– Вернитесь и подпишите! – закричал сэр Персиваль.
– Подписать? – шепнула она мне на ухо. – Я сделаю, как ты скажешь.
– Нет, – ответила я. – Закон и правда на твоей стороне – не подписывай ничего, пока не прочтешь.
– Вернитесь и подпишите! – повторил сэр Персиваль еще более громким и сердитым голосом.
Граф, наблюдавший за Лорой и мной с пристальным и молчаливым вниманием, вмешался во второй раз.
– Персиваль, – сказал он, – я помню, что нахожусь в присутствии дам. Будьте так добры, не забывайте об этом и вы.
Сэр Персиваль обернулся к нему, онемев от гнева, но граф твердой рукой медленно сжал его плечо и спокойно повторил:
– Будьте так добры, не забывайте об этом и вы.
Они посмотрели друг на друга. Сэр Персиваль медленно освободил плечо, медленно отвернулся от графа, угрюмо взглянул на пергамент, лежавший на столе, и заговорил скорее с мрачной покорностью усмиренного животного, чем с покорностью, подобающей человеку, осознавшему свою неправоту.