– Я не намерен никого оскорблять, – сказал он, – но упрямство моей жены вывело бы из терпения даже святого. Я объяснил ей, что это простая формальность, – чего же еще она хочет от меня? Можете говорить что угодно, но долг жены – повиноваться своему мужу. В последний раз спрашиваю вас, леди Глайд, подпишитесь вы или нет?
Лора подошла к столу и снова взяла в руки перо.
– Я подпишусь с удовольствием, – сказала она, – если только вы отнесетесь ко мне как к разумному и ответственному человеку. Мне все равно – какая бы жертва от меня ни потребовалась, лишь бы это не причинило никому вреда и не привело ни к чему плохому…
– Кто говорит, что от вас потребуется жертва? – перебил Лору сэр Персиваль, едва сдерживая свою прежнюю ярость.
– Я хотела сказать, – продолжала Лора, – что пойду на любые уступки, лишь бы от этого не пострадала моя честь. Если я не решаюсь подписаться под документом, о котором ничего не знаю, за что же тут сердиться? Почему к щепетильности графа Фоско вы относитесь гораздо более снисходительно, чем к моей?
Этот злополучный, хотя и вполне естественный намек на необыкновенное влияние, которое граф имел на ее мужа, вновь пробудил в сэре Персивале едва было утихший гнев.
– «Щепетильность»! – повторил он. – Ваша щепетильность! Вы поздно вспомнили о ней. Я полагал, что вы покончили с подобного рода слабостями, когда возвели в добродетель необходимость выйти за меня замуж.
Как только он произнес эти слова, Лора бросила перо, взглянула на мужа с выражением, которого я, хоть и очень хорошо ее знаю, не видела на ее лице раньше никогда, и повернулась к нему спиной.
Презрение, выраженное с такой силой, столь явное и столь горькое, было так не похоже на нее, так не согласовалось с ее характером, что мы все замерли в молчании. За внешней грубостью обращенных к ней слов сэра Персиваля, вне всякого сомнения, скрывался какой-то только ей понятный смысл. За ними таилось какое-то оскорбление, о котором мне было ничего не известно, но след его так ясно отразился на ее лице, что даже посторонний человек заметил бы его.
Граф не был посторонним, он увидел все это так же явственно, как и я. Когда я встала со стула, чтобы подойти к Лоре, я услышала, как он тихо шепнул сэру Персивалю:
– Вы глупец!
Лора направилась к двери, я проследовала за ней, и в тот же миг сэр Персиваль снова обратился к своей жене.
– То есть вы положительно отказываетесь поставить свою подпись? – сказал он, переменив свой тон, как человек, вдруг осознавший, что сильно навредил себе допущенной грубостью.
– После того, что вы мне сказали только что, я отказываюсь подписаться, прежде чем не прочитаю каждую строчку этой бумаги, от первой до последней. Идем, Мэриан, мы оставались здесь достаточно долго.
– Одну минуту! – вмешался граф, прежде чем сэр Персиваль успел ответить. – Одну минуту, леди Глайд, умоляю вас!
Лора непременно покинула бы комнату, проигнорировав слова графа, если бы я не остановила ее.
– Не делай графа своим врагом! – шепнула я. – Что бы ты ни решила предпринять, не делай графа своим врагом!
Лора уступила моим доводам. Я снова затворила дверь, и мы остановились у порога. Сэр Персиваль сел за стол, облокотившись на сложенный пергамент и подперев кулаком голову. Граф стоял между ним и нами как хозяин того ужасного положения, в котором мы оказались, – как хозяин, каким он чувствовал себя в любом положении.
– Леди Глайд, – сказал он с мягкостью, которая, по-видимому, скорее относилась к нашему отчаянному положению, чем к нам самим, – прошу вас простить меня за то, что я осмелюсь внести одно предложение, и прошу вас поверить, что я говорю об этом только из глубокого уважения и дружеского расположения к хозяйке этого дома. – Он резко обернулся к сэру Персивалю. – Так ли уж необходимо, – спросил он, – чтобы эта бумага, лежащая под вашим локтем, была подписана непременно сегодня?
– Это необходимо, поскольку соответствует моим намерениям и желаниям, – ответил он угрюмо. – Однако эта причина, как вы сами можете видеть, не принимается леди Глайд в расчет.
– Отвечайте прямо на мой простой вопрос: может ли подписание быть отложено до завтра? Да или нет?
– Да, если вы уж так этого хотите.
– Тогда зачем вы теряете время понапрасну? Пусть подписи подождут до завтра, до вашего возвращения.
Сэр Персиваль поднял голову, нахмурил брови и сердито произнес:
– Вы говорите со мной тоном, который мне не нравится и которого я не потерплю ни от кого.
– Я советую вам это для вашей же пользы, – возразил граф с улыбкой спокойного презрения. – Дайте время себе и леди Глайд. Помните, у подъезда вас ждет двуколка? Мой тон удивил вас, ха? Смею надеяться, что удивил, ибо это тон человека, умеющего владеть собой. Разве мало хороших советов я дал вам в свое время? Больше, нежели вы можете сосчитать. Бывал ли я когда-нибудь не прав? Ручаюсь, вы не припомните ни одного такого случая. Идите же! Отправляйтесь в путь! Дело с подписями может подождать до завтра. Пусть ждет, вернемся к нему по вашему возвращении.
Сэр Персиваль заколебался и взглянул на свои часы. Его беспокойство, вызванное тайной поездкой, которую он намеревался совершить, вновь воскресло при словах графа и теперь, по всей видимости, боролось в нем с желанием заполучить подпись Лоры. С минуту он раздумывал, а потом встал со стула.
– Меня легко переспорить, когда я не имею достаточно времени вам отвечать, – сказал он. – Я воспользуюсь вашим советом, Фоско, но не потому, что нуждаюсь в нем или верю в его действенность, а потому, что я не могу оставаться здесь долее. – Он замолчал и мрачно взглянул на свою супругу. – Если вы не подпишетесь завтра!.. – Остальные слова потонули в шуме, с которым сэр Персиваль вновь вытащил ящик и запер в нем пергамент. Он взял со стола шляпу с перчатками и направился к двери. Лора и я посторонились, чтобы пропустить его. – Помните же: завтра! – сказал он жене и вышел.
Мы подождали, пока он не пройдет через холл и не уедет. Граф подошел к нам в то время, как мы продолжали стоять у дверей.
– Вы только что видели сэра Персиваля в самом худшем его проявлении, мисс Холкомб, – сказал он. – Будучи его старым другом, я испытываю сожаление и стыд за его поведение. И как его старый друг, я обещаю, что завтра он не будет вести себя так возмутительно, как сегодня.
Лора взяла меня за руку, пока граф говорил, и выразительно пожала ее, когда он закончил. Любой женщине было бы тяжело слышать, если бы приятель ее мужа начал извиняться за его поведение в ее собственном доме, – для нее это тоже было тяжелым испытанием. Я вежливо поблагодарила графа и вышла вслед за Лорой. Да! Я поблагодарила его, потому что уже поняла, ощущая невыразимую беспомощность и унижение, что только от его интереса или каприза зависит мое дальнейшее пребывание в Блэкуотер-Парке. После того, как сэр Персиваль обошелся со мной, мне стало совершенно очевидно, что без поддержки графа мне нечего было и надеяться оставаться в доме и дальше. Только благодаря влиянию этого человека, влиянию, которого я боялась больше всего, я могла быть подле Лоры в час, когда она так нуждалась во мне.
Выйдя в холл, мы услышали шорох колес по гравию – сэр Персиваль уехал.
– Куда он отправился, Мэриан? – шепнула Лора. – Все, что он делает, ужасно пугает меня, вселяет какое-то страшное предчувствие. У тебя есть какие-нибудь подозрения?
После того, что Лоре пришлось пережить этим утром, мне не хотелось делиться с ней моими подозрениями, и потому я ответила довольно уклончиво:
– Откуда мне знать про его секреты?
– Быть может, что-то известно домоправительнице? – не унималась Лора.
– Конечно нет, – ответила я. – Ей известно не больше нашего.
Лора в раздумье покачала головой:
– Разве ты не слышала от нее о слухах, будто бы Анну Кэтерик видели в окрестностях? Как ты думаешь, не ее ли он поехал искать?
– Все, что я хочу, Лора, – это успокоиться и не думать об этом, а после того, что случилось сегодня, советую и тебе последовать моему примеру. Пойдем в мою комнату: отдохни и успокойся немного.
Мы сели у окна подышать наполненным цветочными ароматами летним воздухом.
– Мне стыдно смотреть на тебя, Мэриан, после того, что ты пережила в библиотеке, – сказала Лора. – Дорогая моя, сердце мое разрывается, когда я думаю об этом! Но я постараюсь загладить его вину перед тобой, я постараюсь!
– Полно! Полно! – возразила я. – Не говори так! Что значит это пустячное оскорбление, причиненное моей гордости, по сравнению со счастьем, которым ты пожертвовала?
– Ты слышала, что он мне сказал? – продолжала Лора порывисто. – Ты слышала слова, но не знаешь, что они значат… Не знаешь, почему я бросила перо и повернулась к нему спиной. – Она встала и взволнованно заходила по комнате. – Я многое скрыла от тебя, Мэриан, чтобы не огорчать тебя и не омрачать начало нашей новой жизни. Ты не знаешь, как он оскорблял меня. Но ты должна узнать, потому что сама стала свидетельницей того, как он говорил со мной сегодня. Ты слышала, как он насмехался над моей щепетильностью, как он сказал, что мне было необходимо выйти за него замуж. – Она снова села, лицо ее горело, а руки нервно сжимали колени. – Я не могу рассказать тебе об этом сейчас, – проговорила она, – иначе я расплачусь. Потом, Мэриан, я расскажу тебе все потом, когда буду более спокойна. Ах, дорогая моя, у меня разболелась голова, страшно разболелась… Где твой флакон с нюхательной солью? Поговорим лучше о тебе. Я жалею, что не поставила свою подпись ради тебя. Не сделать ли это завтра? Уж лучше подвергнуть неприятности себя саму, чем тебя. Ты открыто встала на мою сторону, воспротивившись его воле, и, если я откажусь снова, он обвинит в этом тебя. Что мне делать? О, если бы у нас был друг, который мог бы помочь нам и посоветовать, как быть, друг, на которого можно положиться!
Она горько вздохнула. По выражению ее лица я поняла, что она думает о Хартрайте, поняла это тем яснее, что ее последние слова заставили меня тоже подумать о нем. Всего через полгода после замужества Лоры мы уже нуждались в преданной помощи, которую он предложил нам на прощание. Как далека я была тогда от мысли, что эта помощь нам когда-нибудь понадобится!