Я зажгла свечу и стала просматривать свой дневник, чтобы понять, в какой степени я в действительности несу ответственность за роковую ошибку, каковой стало замужество Лоры, и что я могла бы сделать, дабы спасти ее от этого брака. Результат немного успокоил меня, поскольку показал, что, как бы слепо и неразумно я тогда ни действовала, двигало мной исключительно желание ей блага. Вопреки обыкновению, думаю, что в эту ночь слезы принесли мне некоторое облегчение. Утром я проснулась, настроенная на спокойный и решительный лад. Ничто из сказанного или сделанного сэром Персивалем не могло больше заставить меня выйти из себя, как и заставить меня забыть хотя бы на одну минуту, что я остаюсь в его доме, несмотря на обиды, оскорбления и угрозы, только ради Лоры.
Утром из-за одного пустякового происшествия, которое, однако, сильно расстроило Лору, нам с ней не пришлось теряться в догадках, кого мы видели на озере и чьи шаги слышали в парке. Лора потеряла брошку, которую я подарила ей на память накануне ее свадьбы. Так как брошь была на ней, когда мы вчера вечером пошли гулять, можно предположить, что она потеряла ее либо в лодочном сарае, либо по пути домой. Послали на поиск слуг, но те вернулись ни с чем. Тогда Лора отправилась искать брошь сама. Найдет она ее или нет, но эта пропажа, по крайней мере, поможет объяснить ее отсутствие, если сэр Персиваль вернется домой до того, как я получу письмо от компаньона мистера Гилмора.
Пробило час дня. Я размышляю, как лучше поступить – остаться ли ждать посыльного из Лондона в доме или лучше потихоньку выскользнуть из дома и ждать его за воротами.
Мое недоверие ко всем и вся в этом доме склонило меня в пользу второго плана. Граф находится в столовой. Я слышала из-за дверей, когда минут десять назад поднималась к себе, как он дрессирует своих канареек.
– Летите на мой мизинец, мои прекрасные пичужки! Вылетайте из клетки и прыгайте мне на мизинец! Раз, два, три – вверх! Три, два, один – вниз! Один, два, три – чирик-чирик!
Канарейки принялись весело распевать свои песни, граф вторил им, щебетал и насвистывал, словно и сам был птицей. Дверь моей комнаты отворена, и в эту самую минуту до меня доносится свист и щебетание из библиотеки. Так что если мне надо уйти незамеченной, теперь самое время.
4 часа
За три часа, прошедшие с тех пор, как я сделала свою последнюю запись, события в Блэкуотер-Парке приняли совершенно новое направление. Боюсь дать ответ даже самой себе, к лучшему эти перемены или к худшему.
Придется вернуться к тому, на чем я остановилась, иначе я запутаюсь в собственных мыслях.
Я вышла, как и намеревалась, чтобы встретить посыльного из Лондона с адресованным мне письмом за воротами деревни. На лестнице я никого не встретила. В холле я услышала, что граф продолжает дрессировать своих канареек. Однако, пересекая лужайку перед домом, я встретилась лицом к лицу с мадам Фоско, которая прохаживалась по своему излюбленному маршруту вокруг пруда для рыбок. Я тотчас же замедлила шаг, чтобы она не заметила моей спешки, и даже из предосторожности спросила ее, не собирается ли она пойти гулять перед обедом. Она улыбнулась мне самым дружелюбным образом, сказала, что предпочитает не удаляться от дому, любезно кивнула и направилась к дому. Оглянувшись, я увидела, что она закрыла за собой дверь, ведущую в холл, раньше, чем я открыла калитку, пройдя через конюшенный двор.
Через четверть часа я была уже у ворот, за домом привратника.
Дорога за конюшенным двором резко сворачивала налево, потом шла прямо ярдов двести, затем круто уходила вправо, чтобы соединиться с проселочной дорогой. Между этими-то двумя поворотами, так что меня не было видно ни от дома привратника, ни с дороги, ведущей от железнодорожной станции, я и решила ждать, прогуливаясь взад и вперед. По обеим сторонам тянулись высокие изгороди, и минут двадцать, по моим часам, я никого и ничего не видела и не слышала. Наконец до меня донесся стук колес, я вышла ко второму повороту, где и встретила карету, ехавшую с железной дороги. Знаком я велела кучеру остановиться. Он повиновался, и из окна кареты выглянул мужчина почтенного вида посмотреть, что стало причиной остановки.
– Прошу простить меня, – сказала я, – но я полагаю, что вы направляетесь в Блэкуотер-Парк?
– Да, мэм.
– С письмом для кого-то?
– С письмом для мисс Холкомб, мэм.
– Вы можете отдать письмо мне. Я мисс Холкомб.
Мужчина приподнял шляпу, приветствуя меня, вышел из кареты и подал мне письмо.
Я поспешно распечатала его и прочла нижеследующие строки. Я перепишу их в дневник, поскольку полагаю, что будет безопаснее избавиться от оригинала.
Милостивая государыня,
Ваше письмо, полученное сегодня утром, чрезвычайно встревожило меня. Постараюсь ответить на него как можно короче и яснее.
Внимательно изучив Ваше заявление, а также зная положение дел леди Глайд относительно ее брачного контракта, я пришел, о чем сообщаю с прискорбием, к выводу, что сэр Персиваль намеревается сделать заем из основного капитала леди Глайд (иными словами, сделать заем из двадцати тысяч фунтов, унаследованных леди Глайд), заставив ее при этом стать соучастницей этой сделки, дабы заручиться ее подписью, которую можно будет впоследствии использовать против самой леди, если та захочет опротестовать этот заем. Иначе я не могу объяснить, для чего ему нужна ее подпись.
В случае, если леди Глайд подпишет вышеуказанный документ, каким я вынужден его считать, ее поверенные будут обязаны выдать деньги сэру Персивалю из ее двадцати тысяч фунтов. Если заимствованная подобным образом сумма не будет возвращена или если у леди Глайд родятся дети, то ее капитал, в дальнейшем наследуемый детьми, уменьшится в соответствии с одолженной суммой. Называя вещи своими именами, скажу, что подобного рода сделка, если только леди Глайд не уверена в обратном, может считаться мошенничеством в отношении ее будущих детей.
В сложившихся обстоятельствах я бы посоветовал леди Глайд не подписывать документ, объяснив свой отказ желанием для начала представить его на одобрение мне, ее поверенному (ввиду отсутствия моего компаньона мистера Гилмора). Эта просьба не может вызвать никаких существенных возражений, ибо если сделка честная, то с моей стороны не возникнет никаких препон и я, конечно, дам на нее согласие.
Примите мои искренние заверения в готовности оказать Вам в случае необходимости любую посильную помощь. За сим остаюсь, милостивая государыня, Вашим преданным слугой,
Уильям Кирл.
Я с величайшей признательностью прочла это умное и любезное письмо. Оно обеспечивало Лору ясной причиной, по которой она не должна соглашаться подписывать бумагу. Посыльный ожидал неподалеку, пока я читала письмо, чтобы получить от меня дальнейшие указания.
– Будьте так любезны, передайте, что я вполне поняла письмо и крайне признательна за него, – сказала я. – Другого ответа не требуется.
Как раз в ту минуту, когда я произносила эти слова, держа в руке письмо, из-за угла со стороны проселочной дороги вывернул граф Фоско и остановился прямо передо мной, словно вырос из-под земли.
Его внезапное появление там, где я меньше всего ожидала его увидеть, чрезвычайно удивило меня. Посыльный попрощался со мной и снова сел в карету. От неожиданности я не могла вымолвить ни слова, даже не ответила на приветственный поклон графа. Осознание того, что моя хитрость раскрыта – и кем же? именно этим человеком! – совершенно ошеломила меня.
– Вы возвращаетесь домой, мисс Холкомб? – спросил он, не выказывая ни малейшего удивления со своей стороны и даже не взглянув вслед отъехавшей карете.
К этому времени я уже почти совсем оправилась от потрясения и смогла утвердительно кивнуть ему в ответ.
– Я тоже иду к дому, – сказал он. – Умоляю, не откажите мне в удовольствии составить вам компанию. Не соблаговолите ли взять меня под руку? Вы выглядели такой удивленной, когда увидели меня.
Я взяла графа под руку. И снова какой-то тайный голос предостерег меня: лучше пожертвовать собственными интересами, чем нажить себе врага в лице этого человека.
– Вы выглядели удивленной, когда увидели меня, – повторил он в свойственной себе манере, спокойно и настойчиво.
– Я была уверена, что вы в столовой занимаетесь своими канарейками, – ответила я как можно более спокойно и твердо.
– Так и было. Но мои маленькие пернатые детки, милая мисс Холкомб, очень похожи на любых других детей. Иногда у них случаются дни непослушания, и нынешний день именно такой. Когда я сажал их обратно в клетку, пришла моя жена и сказала, что вы отправились на прогулку в полном одиночестве. Вы, кажется, сами сказали ей это?
– Да, конечно!
– Удовольствие сопровождать вас во время прогулки оказалось слишком сильным для меня искушением, против которого я не смог устоять. В мои лета уже нет ничего зазорного признаваться в подобного рода вещах, не правда ли? Я схватил шляпу и отправился предложить вам свое общество. Даже такой провожатый, как старый и толстый Фоско, лучше, чем совсем никакой. Я было пошел не той дорогой и в отчаянии уже собирался вернуться домой – и вот я здесь, достиг (дозволено ли мне будет это сказать?) предела мечтаний.
Граф не умолкал, продолжая засыпать меня комплиментами, мне же не оставалось ничего иного, как сохранять спокойный вид. Ни разу он даже намеком не упомянул в разговоре ни карету, которую видел на дороге, ни письмо, которое я все еще сжимала в руке. Эта не сулящая ничего хорошего предосторожность графа лишь укрепила меня во мнении, что он самым бесчестным способом разузнал о моем обращении к поверенному Лоры, и теперь, убедившись, что я получила ответ, пребывая в полном одиночестве, он счел, что цель его достигнута, и старался усыпить мои подозрения, которые, как он понимал, непременно должны были зародиться в моей голове. Мне хватило благоразумия, чтобы в сложившихся обстоятельствах не пытаться обмануть графа, придумывая благовидные объяснения, но я была настолько женщиной, несмотря на ужас, который испытывала в обществе этого человека, чтобы не чувствовать, как постыдно идти с ним рука об руку.