Пройдя из спальни в мой будуар, я закрыла за собой двери, чтобы сквозняк не задул свечу, стоявшую на моем туалетном столике в спальной. Окно будуара было распахнуто настежь, и я безучастно облокотилась на подоконник, чтобы посмотреть на ночь.
Было темно и тихо. Ни луны, ни звезд на небе. В неподвижном, душном воздухе пахло дождем. Я протянула руку за окно, но нет, дождь только собирался пойти.
Я простояла так около четверти часа, рассеянно вглядываясь в черную тьму и не слыша ничего, кроме отдаленных голосов прислуги или звука закрывающейся двери внизу.
Охваченная тоской, я хотела было отойти от окна и вернуться в спальню, чтобы сделать новую попытку дописать неоконченную фразу в дневнике, когда до меня донесся запах табачного дыма, отчетливо различаемый в душном ночном воздухе. Через минуту я увидела в непроглядной тьме огонек от папиросы: он приближался к моему окну. Я не слышала ничьих шагов и не различала ничего, кроме этого огонька. В ночной тиши он двигался мимо окна, у которого я стояла, и остановился напротив окна моей спальни, где я оставила зажженную свечу.
Огонек постоял с минуту, потом двинулся обратно в том направлении, откуда появился. Я следила за ним глазами и вдруг увидела второй огонек, немного больше первого, приближавшийся к первому. Двое мужчин встретились в темноте. Вспомнив, кто курил папироски, а кто сигары, я заключила, что граф вышел первый, чтобы посмотреть и послушать под моим окном, а сэр Персиваль присоединился к нему позже. Очевидно, они оба шли по лужайке, а не по дорожке, иначе я расслышала бы грузную походку сэра Персиваля, тогда как бесшумные шаги графа не донеслись бы до меня, даже если бы он шел по гравию.
Я тихо стояла у окна, уверенная, что в темной комнате они оба не могут меня увидеть.
– В чем дело? – услышала я приглушенный голос сэра Персиваля. – Почему вы не хотите войти и посидеть со мной?
– Я жду, пока свет в этом окне не погаснет, – тихо отвечал ему граф.
– Чем он вам мешает?
– Он означает, что она еще не легла. Она достаточно сообразительна, чтобы что-то заподозрить, и достаточно смела, чтобы сойти вниз и подслушать нас, если ей для этого выдастся возможность. Терпение, Персиваль, терпение!
– Вздор! Вы вечно твердите о терпении!
– Сейчас я буду говорить о другом. Мой дорогой друг, вы на краю домашней пропасти, и, если предоставить этим двум женщинам хоть один шанс, клянусь честью, они столкнут вас туда.
– Что вы хотите этим сказать, черт побери?!
– Мы с вами объяснимся, Персиваль, когда свет в этом окне погаснет и когда я еще раз осмотрю комнаты по обе стороны библиотеки, а также взгляну на лестницу.
Они стали медленно удаляться, и последующий разговор между ними – они говорили вполголоса – расслышать было невозможно. Но ничего, теперь я знала достаточно, чтобы решиться оправдать мнение графа о моей сообразительности и смелости. Прежде чем огоньки исчезли в ночной тьме, я решила, что при разговоре этих двух мужчин будет присутствовать слушатель и что этим слушателем, несмотря на все предосторожности графа, буду я. Оправдать меня в собственных глазах и придать мне мужества выполнить задуманное могло только одно: честь Лоры, счастье Лоры, сама жизнь Лоры – все это, может быть, зависело в будущем от тонкости моего слуха и точности моей памяти в эту ночь.
Я слышала, как граф сказал, что он намеревается осмотреть комнаты, примыкающие к библиотеке, а также лестницу, прежде чем вступить к какие-либо «объяснения» с сэром Персивалем. Из его слов неизбежно следовало, что разговор будет происходить именно в библиотеке. Как только я поняла это, в тот же момент у меня зародилась мысль, каким образом я смогу расстроить планы графа – или, иными словами, подслушать его разговор с сэром Персивалем, не делая попыток проникнуть в нижний этаж.
Описывая комнаты нижнего этажа, я уже упоминала о шедшей вдоль них веранде, на которую открывались большие французские окна всех комнат. Крыша веранды была плоской, дождевая вода стекала с нее по трубам в стоявшие внизу большие бочки и употреблялась для домашних нужд. На узкой, крытой железом крыше, которая тянулась под окнами наших спален и была, как мне казалось, фута на три ниже подоконников, стояли в ряд на довольно большом расстоянии друг от друга цветочные горшки; изящная чугунная решетка на краю крыши защищала их от падения с высоты из-за порывов ветра.
План, пришедший мне в голову, состоял в том, чтобы вылезти на эту крышу из окна моей спальни, тихо прокрасться до того места, которое находилось прямо над окном библиотеки, и там притаиться между цветочными горшками, приложившись ухом к решетке. Если сэр Персиваль и граф будут сегодня, как обычно, сидеть и курить у открытого окна, вытянув ноги на стоящих на веранде металлических садовых креслах, – а я много раз видела, как в прежние вечера они это делали, – то каждое их слово (если только они не будут разговаривать шепотом, а как мы знаем по собственному опыту, длинные разговоры трудно вести шепотом) будет долетать до меня. Но если сегодня они захотят посидеть в глубине комнаты, тогда я услышу немного или совсем ничего, и в этом случае мне придется отважиться на гораздо больший риск, чтобы перехитрить их обоих.
Как ни сильна была моя решимость, подкрепленная сознанием нашего отчаянного положения, я все же горячо надеялась, что мне удастся избежать этой последней необходимости. Смелость моя была не более чем смелостью женщины и едва не покинула меня, когда я представила себе, что мне придется спуститься и я буду совсем близко от сэра Персиваля и графа – одна, глубокой ночью.
Я тихонько вернулась к себе в спальню, чтобы для начала испробовать более безопасный способ подслушивания – на крыше веранды.
По многим причинам мне было необходимо переодеться. Я сняла шелковое платье – его шелест в тишине летней ночи мог выдать меня. Потом я сняла свои белые накрахмаленные нижние юбки и заменила их нижней юбкой из черной фланели. Поверх нее я надела свой черный дорожный плащ и накинула на голову капюшон. В моем обычном вечернем туалете я занимала в комнате пространство, на котором могли бы разместиться трое мужчин. В моем теперешнем, облегающем костюме я могла легко пробраться даже через самые узкие проходы. Из-за небольшого расстояния между цветочными горшками и стенами дома, с одной стороны, и решеткой на краю крыши – с другой, это последнее соображение было чрезвычайно важным. Кто мог предугадать последствия, если бы я опрокинула что-нибудь или произвела малейший шум?
Прежде чем потушить свечу, я положила около нее спички и ощупью пробралась в темноте обратно в будуар. Я заперла его дверь, так же как заперла двери спальной, тихонько вылезла из окна и осторожно спустила ноги на крышу.
Две мои комнаты располагались в конце нового крыла дома, в нем жили мы все. Прежде чем достичь того места, которое находилось над окнами библиотеки, мне надо было пройти незамеченной мимо пяти окон. Первым было окно пустой, запасной комнаты. Второе и третье были окнами комнат Лоры, четвертое – сэра Персиваля, пятое – графини. Дальше шли окна, мимо которых я могла идти не скрываясь: окна туалетной комнаты графа, ванной комнаты и второй запасной спальни.
Когда я ступила на крышу веранды, до меня не долетало ни единого звука. Вокруг меня сгустилась черная, слепящая ночная тьма; только та часть крыши, на которую открывались окна спальни мадам Фоско, как раз в том месте над библиотекой, где мне надо было спрятаться, была освещена. Графиня еще не ложилась. В окнах ее спальни я видела свет.
Отступать было поздно, ждать было некогда. Я решила идти, не взирая на опасность, и положиться на собственную осторожность и темноту ночи. «Это ради Лоры!» – подумала я, делая первый шаг по крыше, придерживая плащ одной рукой и ощупывая стену дома другой. Лучше было двигаться вдоль стены, чем у парапета, где я могла нечаянно столкнуть один из цветочных горшков.
Я миновала темное окно пустой комнаты, пробуя на каждом шагу крышу ногой, прежде чем ступить на нее всей тяжестью. Я прошла под темными окнами спальни Лоры (Господи, спаси и сохрани ее!), я прошла под темным окном комнаты сэра Персиваля. Потом с минуту подождала, опустилась на колени и, пригибаясь, поползла дальше под прикрытием низкой стены под освещенным окном.
Когда я осмелилась взглянуть на окно, я увидела, что оно наполовину прикрыто, а штора опущена. Я увидела промелькнувшую за белой шторой тень мадам Фоско, потом тень медленно двинулась обратно. Пока что графиня не слышала, как я ползла мимо, иначе она остановилась бы, даже если бы у нее не хватило отваги выглянуть в окно.
Я села боком, прижавшись к решетке между цветочными горшками, сначала на ощупь уверившись, что я ничего не задену. Места было достаточно, чтобы опуститься на корточки. Душистые цветы и листья задели мою щеку, когда я беззвучно прислонилась головой к решетке.
Первое, что я услышала, был звук открывающихся или закрывающихся (последнее более вероятно) одна за другой дверей – очевидно, двери в холл и в две комнаты по обе стороны библиотеки, те самые, которые граф собирался осматривать. Первое, что я увидела, – красный огонек, снова прошедший мимо веранды к моему окну. Он подождал там с минуту и вернулся обратно.
– Черт бы побрал вашу неугомонность! Когда вы уже, наконец, сядете? – проворчал подо мной голос сэра Персиваля.
– Уф, как жарко, – устало отдуваясь, вздохнул граф.
Тотчас за его восклицанием раздался скрежет садовых кресел по полу веранды – приятный для меня звук, который сообщал мне, что они сядут, как обычно, у самого окна. Пока что удача была на моей стороне. Часы на башне пробили без четверти двенадцать, когда они устроились в своих креслах. Я услышала, как мадам Фоско зевнула за открытым окном, тень ее снова промелькнула за белыми шторами.
Между тем внизу сэр Персиваль и граф начали разговаривать, время от времени их голоса становились более приглушенными, но на шепот мужчины не переходили. Необычное и опасное мое положение, страх (я никак не могла побороть его), который вызывало во мне освещенное окно мадам Фоско, – все это затрудняло, вернее, делало сначала просто немыслимым для меня сохранять присутствие духа и всецело сосредоточиться на разговоре внизу. В течение нескольких минут я лишь в общих чертах понимала смысл разговора. Я слышала, как граф сказал, что единственное освещенное окно – это окно его жены; на нижнем этаже, кроме них, н