– Только, пожалуйста, осторожнее! – взмолился я. – Кто-нибудь умер?
– Умер! – вскричал граф с излишней иностранной горячностью. – Мистер Фэрли, ваше национальное самообладание пугает меня. Ради всего святого, разве я сказал или сделал что-нибудь такое, что заставило вас принять меня за вестника смерти?
– Прошу прощения, – отвечал я. – Вы ничего не сказали и не сделали. Но в таких неприятных случаях я взял себе за правило готовиться к самому худшему. Если встречаешь удар на полпути, это несколько смягчает его силу, и так далее. Я несказанно рад, уверяю вас, услышать, что никто не умер. Кто-нибудь болен?
Я открыл глаза и взглянул на графа. Был ли он таким желтым уже, когда вошел, или пожелтел так сильно за последние две-три минуты? Право, не знаю и не могу спросить об этом Луи, потому то его тогда не было в комнате.
– Кто-нибудь болен? – повторил я, видя, что мое национальное самообладание все еще продолжает пугать его.
– Это-то и составляет часть моих дурных новостей, мистер Фэрли. Да, кто-то болен.
– Очень сожалею, поверьте. Кто же?
– К моему глубокому прискорбию, это мисс Холкомб. Вероятно, вы до некоторой степени были готовы услышать эту весть? Вероятно, когда вы увидели, что мисс Холкомб не приехала, как вы ей предлагали, и не написала вам ответного письма, вы, как любящий дядюшка, начали тревожиться, не заболела ли она?
Несомненно, как любящий дядюшка, в какой-то из этих дней я должен был испытывать подобное грустное предчувствие, но в ту минуту я совершенно не мог припомнить, когда именно это было. Однако я отвечал утвердительно из справедливости к самому себе. Я был очень удивлен. Такой здоровой женщине, как моя дорогая Мэриан, совсем не пристало болеть, и потому я мог предположить только то, что с ней произошел какой-нибудь несчастный случай. Она упала с лошади, или оступилась на лестнице, или еще что-то в этом роде.
– Это серьезно? – спросил я.
– Серьезно? Без сомнения, – отвечал он. – Опасно? Надеюсь и верю, что нет. Мисс Холкомб имела несчастье промокнуть под проливным дождем. Воспоследовавшая за сим простуда носила очень тяжелый характер, а теперь состояние мисс Холкомб еще осложнилось сильнейшей лихорадкой.
При слове «лихорадка» я вспомнил, что бессовестный человек, стоявший сейчас передо мной, только что приехал из Блэкуотер-Парка! Я почувствовал, что со мной вот-вот случится обморок.
– Боже милосердный! – сказал я. – Это заразно?
– В настоящий момент нет, – отвечал он с отвратительным хладнокровием. – Болезнь может стать заразной, но, когда я покидал Блэкуотер-Парк, подобных удручающих осложнений еще не было. Я питаю глубочайший интерес к этому случаю, мистер Фэрли, и пытался помочь врачу, лечащему мисс Холкомб. Примите мои личные уверения: когда я наблюдал больную в последний раз, лихорадка была еще незаразной.
Принять его уверения! Никогда еще я не был столь далек от того, чтобы принять чьи-либо слова на веру! Я не поверил бы даже самой нерушимой из его клятв! Он был слишком желт, чтобы ему можно было поверить! Он выглядел как ходячая вест-индская зараза. Он был так огромен, что мог быть носителем целой тонны тифозных бацилл или заразить скарлатиной ковер, по которому разгуливал! В моменты крайней опасности я удивительно быстро принимаю решения. Я тут же решил избавиться от него.
– Будьте так добры, простите инвалида, – сказал я, – но слишком продолжительные разговоры любого рода чрезвычайно утомляют меня. Разрешите узнать причину, по которой вы оказали мне честь вашим посещением?
Я горячо надеялся, что этот смелый намек сконфузит графа, принудит его к вежливым извинениям – словом, заставит его выйти вон из комнаты. Напротив, мои последние слова только усадили его на стул. Он принял еще более торжественный, напыщенный и доверительный вид. Он выставил вперед два страшных пальца и удостоил меня очередным своим неприятным проницательным взглядом. Что мне оставалось делать? У меня не было сил ссориться с ним! Вообразите себе мое положение сами, прошу вас. Разве можно его описать средствами языка? По-моему, нет!
– Причины моего приезда в Лиммеридж, – никак не унимался он, – перечислены на моих пальцах. Их две. Во-первых, я приехал сообщить вам, с моим глубочайшим прискорбием, о печальном разногласии между сэром Персивалем и леди Глайд. Я старинный друг сэра Персиваля. С леди Глайд меня связывают родственные узы, поскольку я женат на ее родной тетке. Я являюсь очевидцем того, что произошло в Блэкуотер-Парке. Все это дает мне возможность говорить с полным правом, с уверенностью, с почтительным сожалением. Сэр, ставлю вас в известность, как главу семьи леди Глайд, что в своем письме вам мисс Холкомб ничего не преувеличила. Я подтверждаю, что средство, которое предложила эта достойная самого искреннего восхищения леди, только и может избавить вас от ужасов публичного скандала. Временная разлука мужа и жены станет залогом мирного разрешения этого непростого вопроса. Разлучите их сейчас, и, когда все поводы, подогревающие негодование с обеих сторон, будут устранены, я, имеющий честь обращаться к вам, предприму все возможные шаги для того, чтобы образумить сэра Персиваля. Леди Глайд ни в чем не повинна, леди Глайд оскорблена, но (следите внимательно за ходом моей мысли!) именно поэтому – я говорю об этом, сгорая от стыда! – она является источником раздражения для своего мужа до тех пор, пока остается под одной крышей с ним. Никакой другой дом, кроме вашего, не сможет принять ее с полным правом и приличием. Так распахните же для нее двери вашего дома, прошу вас!
Какая беспардонность! На юге Англии разразилась страшная супружеская буря, а человек, в каждой складке сюртука которого таится зараза лихорадки, приглашает меня – на севере Англии – испытать все прелести этой непогоды!
Я попытался указать ему на эту несообразность с той же убедительностью, с которой делаю это здесь. Граф с самым хладнокровным видом прижал к ладони один из своих ужасных пальцев, оставляя при этом второй несогнутым, и продолжал – это было подобно тому, как если бы он переехал меня на всем ходу, даже не прибегнув к типичному окрику всех возниц: «Поберегись!» – прежде чем сбить меня с ног.
– Прошу вас снова следить за ходом моей мысли, – говорил граф. – Первая причина вам уже известна. Вторая причина, приведшая меня в этот дом, – сделать то, что болезнь мисс Холкомб помешала осуществить ей самой. Обитатели Блэкуотер-Парка во всех затруднительных ситуациях обращались за помощью к моему неистощимому житейскому опыту. Моего дружеского совета просили и по поводу любопытного содержания вашего письма к мисс Холкомб. Я сразу понял, ибо наши с вами симпатии необычайно схожи, почему вы хотели увидеть ее здесь прежде, чем решитесь пригласить к себе леди Глайд. Вы совершенно правы, сэр, не решаясь принять жену, прежде чем не убедитесь, что муж не воспользуется своей властью и не потребует возвращения супруги. Я согласен с вами. Я также согласен с тем, что такой деликатный предмет, как семейные разногласия, не изложишь в письменной форме. Само мое присутствие здесь (с какими бы неудобствами ни была сопряжена для меня эта поездка) является доказательством моей искренности. Что же до объяснений, то я, Фоско, я, знающий сэра Персиваля лучше, нежели его знает мисс Холкомб, заверяю вас моим честным словом, что он не приблизится к вашему дому и не станет искать возможности снестись с его обитателями, пока здесь будет жить его жена. Дела сэра Персиваля пребывают в затруднительном положении. Предложите ему свободу посредством отсутствия леди Глайд. Обещаю вам, он воспользуется этой свободой и вернется на континент при первой возможности. Полагаю, это ясно как день, не так ли? Да, именно так. Не желаете ли вы спросить меня о чем-то? Спрашивайте, я здесь, чтобы ответить на ваши вопросы. Спрашивайте, мистер Фэрли, сделайте одолжение, расспросите меня обо всем, что вас беспокоит.
Он уже столько наговорил вопреки моему желанию и, к моему ужасу, выглядел способным наговорить еще больше, так что из чистого самосохранения я поспешил отказаться от его любезного предложения.
– Весьма благодарен, – ответил я, – однако же я быстро ослабеваю. В моем болезненном состоянии я должен принимать все на веру. Разрешите сделать это и в данном случае. Мы вполне понимаем друг друга. Да. Премного обязан вам за ваше любезное участие. Если со временем мне станет лучше и когда-нибудь представится случай познакомиться с вами поближе…
Он встал. Я подумал было, что он уходит. Нет. Снова разговоры, снова зараза распространяется, и где – в моей комнате, не забудьте – в моей комнате!
– Еще одну минуту! – сказал он. – Еще одну только минуту, прежде чем я удалюсь! Прошу дозволения на прощание объяснить вам всю срочность этой крайней необходимости. Дело заключается в следующем. Вы не должны ждать выздоровления мисс Холкомб для того, чтобы принять у себя леди Глайд. За мисс Холкомб ухаживают доктор, домоправительница, а также опытнейшая сиделка – за преданность и добросовестность всех троих я ручаюсь собственной жизнью. Это говорю вам я! Я говорю также, что волнение и беспокойство, вызванные болезнью сестры, уже подточили здоровье и душевное равновесие леди Глайд, и посему ее присутствие у одра больной лишено всяческого смысла. Ее отношения с мужем с каждым днем становятся все более неприязненными и напряженными. Оставив ее в Блэкуотер-Парке еще на некоторое время, вы тем самым нисколько не поспособствуете выздоровлению мисс Холкомб и в то же время подвергнетесь риску публичного скандала, которого и вы, и я, и все мы обязаны избежать во имя священных интересов нашей семьи. От всей души советую вам снять со своих плеч серьезную ответственность за промедление, написав леди Глайд, чтобы она тотчас же приезжала сюда. Исполните ваш родственный, ваш почетный, ваш прямой долг, и тогда, как бы ни сложилось будущее, никто не сможет вас упрекнуть в чем бы то ни было. Я говорю это на основании моего богатого опыта – таков вам мой дружеский совет. Вы его принимаете? Да или нет?