Она добилась разрешения поговорить с больной наедине при условии, что обе они все время будут на глазах у служительницы. Времени для расспросов не было, его хватило только на то, чтобы убедить несчастную леди Глайд в необходимости держать себя в руках и уверить ее в немедленной помощи и избавлении, если только она сумеет вести себя так, чтобы не возбудить никаких подозрений. Надежда на то, что ей удастся покинуть лечебницу, если она будет беспрекословно слушаться указаний своей сестры, была достаточной, чтобы успокоить леди Глайд и заставить ее понять, что́ именно от нее требовалось. После этого мисс Холкомб вернулась к служительнице, отдала ей все золото, какое было у нее в кармане, – три соверена – и спросила, когда и где они могли бы поговорить с ней наедине.
Сначала женщина была очень удивлена и с недоверием отнеслась к этому предложению. Но когда мисс Холкомб заверила ее, что хочет всего лишь задать ей несколько вопросов, чего не в состоянии сделать сейчас, ибо слишком взволнована, и что она не имеет никакого намерения уговаривать девушку идти против долга, та взяла деньги и обещала встретиться с мисс Холкомб на следующий день в три часа пополудни. Она будто бы сможет ускользнуть из клиники на полчасика, после того как больные пообедают, и будет ждать мисс Холкомб в укромном месте, за высокой стеной, окружавшей парк и лечебницу. Едва мисс Холкомб успела согласиться на это и шепнуть своей сестре, что та уже завтра получит от нее известия, как к ним присоединился содержатель лечебницы. Он заметил взволнованность посетительницы, но та объяснила свое состояние тем, что была несколько потрясена свиданием с Анной Кэтерик. Она простилась с ними, как только смогла, вернее – как только нашла в себе достаточно сил, чтобы расстаться со своей несчастной сестрой.
По скором размышлении, когда способность размышлять вернулась к ней, мисс Холкомб убедилась, что всякая попытка установить личность леди Глайд и освободить ее из сумасшедшего дома законным путем, даже в случае, если она приведет к успеху, непременно повлечет за собой промедление, которое может гибельно сказаться на рассудке ее сестры, и без того уже потрясенного тем ужасным положением, в котором она находилась. К тому времени, когда мисс Холкомб вернулась в Лондон, она твердо решила освободить леди Глайд из сумасшедшего дома тайно, с помощью служительницы.
Она тотчас же отправилась к биржевому маклеру и реализовала свое небольшое состояние, получив за него чуть меньше семисот фунтов стерлингов. Решившись, если будет нужно, заплатить за свободу сестры всем, что она имела, до последнего фартинга, на следующий день, имея при себе всю сумму в банковских билетах, она прибыла на назначенное ей за стенами лечебницы свидание.
Служительница уже ждала ее. Прежде чем со всей осторожностью приступить к основному разговору, мисс Холкомб задала девушке множество предварительных вопросов. Среди прочих подробностей ей стало известно, что прежнюю сиделку, на попечении которой находилась настоящая Анна Кэтерик, объявили ответственной за побег ее пациентки, хотя она была совершенно к нему непричастна, в результате чего женщина лишилась своего места. То же самое наказание должно было постигнуть и девушку, разговаривавшую с ней сейчас, если теперь уже мнимая Анна Кэтерик убежит во второй раз, а ведь она более, чем кто-либо, нуждалась в своей работе. Девушка была помолвлена, и вместе с женихом они договорились откладывать деньги, чтобы скопить двести или триста фунтов и потом открыть на них собственную лавочку. Жалованье служительница получала хорошее и потому, соблюдая строгую экономию, могла надеяться года через два пополнить необходимую им сумму своей долей.
Узнав об этом, мисс Холкомб приступила прямо к делу. Она объявила, что мнимая Анна Кэтерик – ее близкая родственница, что ее поместили в лечебницу в результате роковой ошибки и что служительница совершит доброе, богоугодное дело, если поможет им снова обрести друг друга. Прежде чем девушка успела что-либо возразить, мисс Холкомб вынула из своего кошелька четыре банкноты по сто фунтов каждая и предложила их ей в качестве компенсации за риск, которому она подвергалась, и за возможную потерю места.
Служительница колебалась какое-то время, будучи крайне удивлена и встревожена. Но мисс Холкомб продолжала ее настойчиво уговаривать.
– Вы сделаете доброе дело, – повторяла она. – Вы поможете самой обездоленной и несчастной женщине на свете. Эти деньги станут вашим приданым. Приведите ее сюда в целости и сохранности, и эти четыре банкноты окажутся в ваших руках.
– А вы дадите мне письмо, которое я могла бы показать моему жениху на случай, если он станет интересоваться, откуда у меня деньги? – спросила служительница.
– Я принесу объяснительное письмо с собой, готовое и подписанное, – отвечала мисс Холкомб.
– Тогда я рискну, – сказала служительница.
– Когда?
– Завтра.
Они поспешили условиться, что мисс Холкомб вернется сюда назавтра рано утром и будет ждать, спрятавшись за деревьями и держась, как и нынче, поближе к северной части стены. Назначить точный час своего появления служительница не могла. Осторожность требовала, чтобы она выждала удобное время и действовала, сообразуясь с обстоятельствами. На этом они расстались.
На следующий день, в десятом часу утра, мисс Холкомб была в условленном месте с обещанным письмом и деньгами. Она прождала в своем укрытии более полутора часов. Наконец служительница торопливо вышла из-за угла, ведя за руку леди Глайд. Как только они встретились, мисс Холкомб тотчас отдала служительнице деньги и письмо – сестры снова были вместе.
С удивительной предусмотрительностью служительница одела на леди Глайд свою собственную шляпку с вуалью и шаль. Мисс Холкомб посоветовала служительнице, как той поступить, дабы направить розыски по ложному следу, когда побег обнаружится. Вернувшись в лечебницу, служительница должна была во всеуслышание рассказать остальным сиделкам, что недавно Анна Кэтерик интересовалась расстоянием между Лондоном и Хэмпширом, а затем дождаться самой последней минуты, перед тем как побег Анны Кэтерик будет неизбежно открыт, и только тогда поднять тревогу об исчезновении ее подопечной. Когда станет известно о мнимых расспросах Анны Кэтерик относительно Хэмпшира, содержатель лечебницы, по всей вероятности, решит, что его пациентка, воображающая себя леди Глайд, под воздействием своей навязчивой идеи вернулась в Блэкуотер-Парк. Поэтому искать ее сначала будут именно там.
Служительница решилась прибегнуть к этому плану тем охотнее, что, согласно ему, она все время оставалась на глазах у других и тем самым доказывала свою непричастность к побегу, за который ей грозили последствия, возможно более серьезные, чем просто потеря места. Поэтому она тотчас же вернулась в лечебницу, а мисс Холкомб без дальнейшего промедления повезла свою сестру в Лондон. В тот же день они сели на поезд до Карлайла и к вечеру прибыли в Лиммеридж без всяческих затруднений и происшествий.
Во время этого путешествия по железной дороге сестры были в купе одни, и мисс Холкомб удалось собрать воедино те отрывки из воспоминаний ее сестры, какие только леди Глайд позволила сообщить ее ослабевшая и постоянно путавшаяся память. Ужасная история заговора была рассказана отрывочно, непоследовательно и бессвязно. Но каким бы несовершенным ни был этот рассказ, его, несмотря ни на что, необходимо воспроизвести на этих страницах, прежде чем мы приступим к описанию событий, происшедших в Лиммеридже на следующий день.
Воспоминания леди Глайд о событиях, последовавших после ее отъезда из Блэкуотер-Парка, начинались с момента ее прибытия в Лондон, на вокзал Юго-Западной железной дороги. Она также не вела в тот момент никаких записей и не могла достоверно назвать число, когда уехала из имения. Таким образом, всякая надежда уточнить эту важную дату с помощью свидетельств леди Глайд или миссис Майклсон должна была быть полностью отринута.
Едва поезд остановился у платформы, как леди Глайд увидела ожидавшего ее графа Фоско. Граф оказался у двери вагона еще до того, как ее открыли. На этом поезде приехало необычно много пассажиров, из-за чего возникла большая суматоха с получением багажа. Какой-то человек, которого граф Фоско привел с собой, отыскал поклажу леди Глайд. На принадлежавших ей чемоданах значилась ее фамилия. Затем леди Глайд села вместе с графом в карету, на которую в тот момент не обратила особого внимания.
Первый вопрос, заданный леди Глайд, как только карета тронулась с места, относился к мисс Холкомб. Граф сообщил ей, что мисс Холкомб еще не уехала в Камберленд, поскольку по здравом размышлении рассудила, что ей не стоит пускаться в столь продолжительное путешествие, не дав себе прежде несколько дней отдыха.
Тогда леди Глайд поинтересовалась, не в доме ли графа в таком случае остановилась ее сестра. Воспоминания об ответе графа были крайне сбивчивы, единственно, что отчетливо запечатлелось в памяти леди Глайд в этой связи, – это что граф объявил, будто бы везет ее к мисс Холкомб. В то время леди Глайд очень плохо знала Лондон и не могла сказать, по каким улицам они ехали. Но они ни на минуту не выезжали за город и не проезжали ни парков, ни деревьев. Карета остановилась в небольшом переулке, позади какого-то сквера, в котором находились разные лавки, конторы и множество народу. Из этих воспоминаний, за точность которых леди Глайд могла поручиться, становится совершенно ясно, что граф не возил ее в свою резиденцию в предместье Сент-Джонс-Вуда.
Они вошли в дом и поднялись в заднюю комнату то ли на втором, то ли на третьем этаже. Туда же принесли и багаж леди Глайд. Дверь прибывшим открыла служанка, а в холле их встретил мужчина с черной бородой, по виду иностранец, и чрезвычайно галантно указал им путь наверх. В ответ на расспросы леди Глайд граф поспешил заверить ее, что мисс Холкомб находится в этом же доме и что ее немедленно известят о прибытии сестры. Почти сразу он и иностранец вышли из комнаты и предоставили леди Глайд себе самой. Комната была обставлена очень бедно и выходила окнами на задний двор.