– Интересные истории любят все, – мягко возразила Ева.
Они замерли над полузастланной постелью.
– Да? И какова же ваша? – спросил Гарри.
Ева склонилась, старательно взбивая подушку и еще старательнее избегая его взгляда. Попыталась отшутиться:
– А я полагала, вы не любитель.
– А вы меня попробуйте заинтересовать, – вскинул бровь Гарри.
Ева перестала мучить ни в чем не повинную подушку.
– Что насчет этого дома? – кивком указала на комнату, чтоб избежать прямого ответа. – Я спорить готова, с ним связана какая-то действительно интересная история.
– Несомненно. Сырость и плесень – куда уж интереснее.
Ева прикусила губу, ее живое лицо внезапно приняло серьезное выражение.
– Понимаете, вчера я нашла в подвале столько старинных вещей…
– Редкость немыслимая, – расхохотался Гарри, – старье в подвале! Умираю от нетерпения!
Ева и не подумала улыбнуться.
– По-моему, здесь произошло что-то скверное.
– Скверное? – окинул взором комнату Гарри. – Соглашусь, обои тут – сквернее некуда.
– Я серьезно! – Ева запустила в него подушкой, и Гарри с некоторым изумлением успел ее поймать. – Что-то не так с этим местом. Что-то в нем есть…
Что же? Ей вспомнилась забытая детская, игрушка, которую подобрал Эдвард неведомо где.
– Что-то печальное. А может, злое. Или все сразу. Не знаю, не могу…
Гарри потер руки, в глазах его заплясали озорные чертики.
– Паранормальные способности, сударыня? – Подошел поближе, старательно уложил подушку на кровать. – Тогда соизвольте ответить: о чем я сейчас думаю?
Два пальца легонько коснулись кончиками ее лба, Ева наслаждалась прохладным прикосновением. Бормоча нечто бессвязное, Гарри пантомимой изобразил типичного гипнотизера во время сеанса, гримасничал, будто от невыносимой боли, дергал свободной рукой. Потом произнес, одними губами:
– Откуда… ты… родом?
Ева расхохоталась:
– Из Кройдона.
Гарри отскочил:
– Поразительно! Новый вопрос…
Лицо его неожиданно сделалось вполне серьезным, и губы замерли.
Ева, однако, еще не была готова вернуться к серьезности. Слишком рано.
– Гарри, чаю хотите? – спросила она с улыбкой.
– Ответ неверный.
Ева выразила всем видом глубокую задумчивость.
– Простите, не понимаю. Вам придется сказать вслух.
– Что прячется за вашей улыбкой? – медленно произнес Гарри, глядя ей прямо в лицо.
– Ой, – Ева схватилась за голову, – только не это опять!
– Чистая правда, я – как заезженная пластинка. – Смешок Гарри сорвался, рука отдернулась.
Неожиданно Ева поняла, до чего они близко стоят, почти вплотную. Гарри неотрывно смотрел ей в глаза.
– Это просто… мой способ выжить, – сказала она честно. – Справиться с обстоятельствами.
– С войной? – Казалось, глаза его придвинулись еще ближе.
– Да со всем вообще.
Щекой она чувствовала его дыхание, ноздрями впитывала приятный запах лосьона после бритья. Гарри не отводил взгляда.
– Ева?
Потрясенная до глубины души, она стремительно обернулась, в дверях стояла Джин. Как давно она тут, Ева не знала.
Джин холодно улыбнулась:
– Как вы полагаете, не пора ли начинать утренние занятия?
– Да, разумеется. – Ева принялась разглаживать складки ничуть не смявшегося платья.
Джин кивнула самым вежливым образом:
– Доброго вам дня, капитан.
Развернулась и выплыла из дортуара. Пронзительно зазвенел колокольчик, собирающий детей на урок.
Ева и Гарри уставились друг на друга и, одновременно ощущая, как разорвалась меж ними связь интимности, фыркнули.
– Я почувствовал себя ее учеником, – ухмыльнулся Гарри, – причем неисправимым двоечником.
Ева сдавленно усмехнулась.
– Вы снова надели свое рабочее выражение лица? – спросил он негромко.
Ева, не отводя взгляда, улыбалась широко и светло.
– Возможно, – предположила она, – как раз это мое лицо – настоящее…
Гарри
Холодный ветер завивал барашки на воде по обе стороны от дороги Девять жизней. Пена собиралась снежными холмиками, волны лизали края насыпи, пачкали белым и откатывались назад, в никуда. Отступление, за которым непременно последует новая атака…
У Гарри задрожали руки, и он сильнее вцепился в руль своего джипа. Когда ведешь машину, следует смотреть перед собой, незачем отвлекаться на ерунду, творящуюся по обе стороны дороги. Как же он ненавидит воду! Шум волн нарастает в воображении, громче и громче, едва не разрывает барабанные перепонки, нет, этот грохот чересчур силен даже для девятого вала, он усиливается и усиливается, давит на мозг, ритмичное биение волн сливается с ритмом сердца и дыхания. Гром, грохот!
Гарри жадно, отчаянно хватал ртом воздух. Машина двигалась все медленнее.
А потом ветер донес до него новые звуки, неведомо как прорвавшиеся сквозь оглушительный рев волн.
Слабые жалкие звуки, однако ошибиться невозможно. Человеческий крик, за ним – еще и еще. Кто-то зовет на помощь. А потом – ничего, словно крики объяла и захлестнула бушующая вода.
Захлестнула?
Утопила?
Гарри остановил машину, отнял трясущиеся руки от руля. Попытался отсечь от сознания шум моря и замирающие, эхом отдающиеся мольбы о помощи, звучащие в мозгу. Старательно зажмурился, нахмурил брови. Ощутил, как с привычной бесполезностью и безнадежностью нарастает в душе гнев и страх. Яростно саданул по рулю, и еще, и еще, он бил снова и снова, пока, наконец, не замер в изнеможении, тяжело дыша и силясь собрать воедино разбитый в осколки душевный покой.
Потер глаза. Осмотрелся. Прислушался. Крики утопающих смолкли. Гарри даже стало любопытно, в реальности ли он их услышал или принес сюда с собой? Внутри себя?
Он вдавил педаль газа в пол и поехал к твердой суше так быстро, как только мог.
За спиной у него медленно падали хлопья первого снега.
Лицо под половицами
Вечером Ева захлопнула парадную дверь и старательно закрыла замок ключом. На дворе было холодно, шел снег. Да и внутри, если честно, тоже немногим теплее.
«Гарри заехал в гости», – думала она. Гарри очень ей нравился. Такой обаятельный, такой красивый молодой человек, но это не главное, нет, в нем явно есть что-то большее. Кажется, внутри себя он носит некую затаенную боль или печаль, хорошо скрытую за озорным юмором, видимую далеко не каждому, но явную для тех, кто скрывает у себя в груди нечто похожее. «Родственные души, – мелькнуло в голове у Евы. – И – да, он тоже мной заинтересовался!»
Даже не пытаясь стереть с губ улыбку, она вернулась в холл – и внезапно замерла на полушаге.
Под ногами хрустнула половица.
Ева снова ступила на нее. Очень осторожно.
Половица была вздувшаяся, бесформенная, почерневшая от гнили и сырости, а еще в ней, прямо посередине, красовалась изрядная дыра. «Опасно для детей, – подумала Ева, – пускай-ка Джим Родс в следующий приезд ее заменит. Или Гарри».
При мысли о Гарри на губах у нее вновь заиграла улыбка.
Ева опустилась на колени, чтоб получше осмотреть дыру, и отдернулась в шоке.
Глаза. Темные на белом лице, сверкающие ненавистью и угрозой, эти глаза смотрели на нее снизу вверх, из-под половиц.
Сердце в груди у Евы заплясало. Она склонилась сильнее и пристально вгляделась в дыру.
Никого, разумеется.
Ева поднялась на ноги, окинула взором холл – тот был пуст. Она торопливо прошла на кухню, распахнула дверь – там сидела у стола Джин, устало растиравшая опухшие щиколотки. Подняла взгляд на разгоряченное лицо молодой учительницы.
– Чайник вскипел, хотите? – кивнула директриса на чашку на столе.
– Извините, – Ева сглотнула, – это не вы сейчас были в подвале?
– Пару минут назад была, – сказала Джин, в последний раз потерла ногу и отхлебнула из чашки. – Не слишком приятное место, верно? Вонь такая, что вздохнуть сил нет.
Ева посмотрела на пол. На Джин. На чашку чая на столе, на поднимающийся от чашки пар. Нет, может, она и впрямь случайно увидела в дыре в половице Джин? Но тогда как ей удалось подняться в кухню за время, которое потребовалось Еве, чтоб до той же самой кухни добраться из холла? Да еще и чайник вскипятить?
– Выпейте чаю, – посоветовала Джин.
Ева вышла из ступора.
– Чаю? Ах да… конечно.
«Может, со мной что-то творится? – думала она. Может, я с ума схожу? Сначала прошлая ночь, а теперь еще и это?»
Она взяла чашку из буфета, налила в нее чай из чайника.
Галлюцинация, вот и все. Как и прошлой ночью. Что ж еще? Разумеется, галлюцинация.
Села за стол, отхлебнула из чашки. Приказала себе: не смей об этом думать, поговори о чем-нибудь нормальном.
– А вашего супруга… с началом войны немедленно призвали опять? – брякнула Ева и незамедлительно раскаялась в своих словах. Или недостаточно ясно Джин до нее донесла, насколько не терпит вопросов о своей частной жизни?
К ее огромному удивлению, директриса лишь мягко улыбнулась:
– Нет. Он у меня с действительной службы и не уходил. И мальчики наши оба – тоже военные.
Ева подалась вперед, потянувшись к нежданной теплоте:
– А фотографии их у вас есть?
В глазах Джин будто ставни захлопнулись.
– С чего бы? Я и без того помню, как они выглядят.
Ева поднесла чашку к губам. Старательно отпила. Попробовала снова, тихо, осторожно:
– А где они служат?
Джин аккуратно пригубила чай, сглотнула обжигающую влагу и, кажется, снова немного расслабилась.
– Один в Африке воюет, второй – во Франции. И муж мой – тоже во Франции.
Глядя мимо Евы, снова пригубила из чашки.
– А вы…
Джин спокойно смотрела на нее.
– Я стараюсь о них не думать. Они далеко отсюда. Если я начну гадать, что да как… кто знает, к чему приведут меня подобные тревоги?
Директриса отвернулась, однако Ева все равно успела разглядеть – в глазах у нее блестят слезы. Подумала о том, что сказал Джим Родс, и решила не развивать опасную тему дальше.