– А я-то полагал, вам подобные штуки нравятся, ведь вы – барышня столичная, и все такое. Копченые угорьки в желе, а?
– Умоляю! – Ева брезгливо сморщила нос.
Они принялись методично обыскивать подвал, заглядывая в одну полусгнившую коробку за другой, вынимая бумаги и письма, мокрые, с расплывшимися буквами, истрепанные от времени, полуистлевшие – иные просто в пыль рассыпались, стоило до них дотронуться. Очень скоро обоим стало ясно: эти жалкие обрывки далекого прошлого не в силах помочь им разобраться в нынешних событиях.
Гарри увлеченно исследовал содержимое очередной коробки, извлекал бумаги, просматривал и откладывал, Ева наблюдала за ним.
– Это вы были вчера? – спросила она неожиданно.
Гарри обернулся, недоумевающе вздергивая бровь.
– Над морем. Звено «галифаксов».
– О, – Гарри покачал головой, припоминая, – вот вы о чем. Да, мы. – И добавил, старательно отводя глаза: – Нет. Не я. Должно быть, мое время еще не пришло.
Ева уже собралась забросать его новыми вопросами, однако Гарри с улыбкой указал на фонограф:
– Вот здорово! В последний раз я видел подобную штуку, когда был совсем мальчишкой.
– Не работает, – поумерила его восторги Ева. – Я уже пробовала.
Гарри схватил фонограф и принялся водить по нему пальцами, пытаясь обнаружить поломку.
– Предоставьте это мне.
Заметив, как увлекла его починка, Ева вернулась к изучению содержимого ближайшей из коробок. Ее пальцы наткнулись на что-то твердое, Ева вытащила находку и в неверном полусвете подвала принялась ее разглядывать.
Ключ, на котором кто-то выцарапал инициалы: «ГД».
Ева принялась осматривать подвал в поисках замка, к которому подошел бы ключ, и тут наверху зазвонил колокольчик.
– Перемена закончилась. Боюсь, мне придется…
Гарри кивнул, не отрывая взгляда от фонографа:
– Раз вам пора, – ступайте. Посмотрим, удастся ли мне все же его починить.
– Благодарю, – улыбнулась Ева и побежала вверх по ступенькам.
– Ну, дети, – заявила она в импровизированной классной, – сегодня я попрошу вас написать историю о…
В поисках вдохновения окинула взглядом комнату и закончила:
– Об этом доме. Да, именно – вот об этом самом доме. Любую историю, какая только в голову придет.
Ребятишки окинули ее взорами, исполненными глубокого недоумения. Ева прекрасно понимала: всем интересно, почему у нее ноги мокрые, однако прямо спросить не дерзнул никто, она же, со своей стороны, никакую информацию на сей счет предоставлять не намеревалась.
С трудом заставила себя не смотреть в сторону Эдварда, чтобы проверить его реакцию, – хотя, если честно, всю затею с сочинением задумала лишь ради него, очень уж было любопытно, что он напишет.
Джойс подняла руку.
– Слушаю тебя?
– А у нас сейчас разве не арифметика?
– Ну, обычно по плану – да, но не сегодня. – Ева встала, крепко сжимая в кулаке найденный в подвале ключ. – Арифметикой займемся позже, а сейчас мне необходимо ненадолго отлучиться по делам. Я скоро вернусь.
– Но вы не должны нас оставлять одних, – в голосе Джойс прозвучал праведный гнев.
Ева замерла у двери. На мгновение призадумалась. И торжественно произнесла:
– Джойс, на время моего отсутствия оставляю тебя за старшую. Это – большая ответственность, но я надеюсь – ты справишься. Проследи, чтобы никто не отвлекался.
Как она и рассчитывала, девочка буквально просияла от гордости.
Дети старательно писали, а Ева тем временем бродила с ключом по дому. Она перепробовала все – двери, комоды, бюро, – все, где только имелись замочные скважины, подходившие по размеру или нет, – и, наконец, перепробовав все замки, какие сумела отыскать, пришла к выводу: ключ не подходит ни к одному.
Интересно бы посмотреть, а как там Гарри справляется?
Призраки прошлого
Гарри вынес фонограф из подвала и пристроил на кухонном столе. В кухне работать было гораздо удобнее – и светло, и относительно сухо – к тому же, хоть он и не верил, разумеется, ни в какую сверхъестественную чушь, что-то в этом подвале его… раздражало. Может, стоявшая там вонь, может, еще что-то… Гарри и сам не понимал, и объяснить толком не сумел бы. Словарный запас у него был, как и у любого практичного человека, к тонким материям игр воображения не слишком приспособлен, и тем не менее с подвалом было что-то не так. Там творилось нечто скверное.
Починка продвигалась медленнее, чем он надеялся поначалу, – руки у Гарри росли, безусловно, из нужного места, просто аппарат был слишком старый, изношенный, насквозь проржавевший – вдохнуть в него жизнь представлялось с трудом возможным.
Гарри в последний раз попытался выровнять барабан и крутанул ручку.
– Ну, давай, – рыкнул, вытирая руки от грязи и ржавчины, – давай, работай, ты, маленькое…
Фонограф загудел и ожил.
– Попалась! – заорал Гарри с торжествующим восторгом. Подключил к фонографу наушники, надел и прислушался.
Сквозь шумы и царапанье, потрескиванье и хрипы до него донесся едва различимый женский голос, далекий, неуверенный отзвук былого, призрак прошлого:
– Элис Драблоу… – Следующую фразу разобрать не удалось. – …в Ил-Марш всю мою жизнь…
«Понятно», – подумал Гарри, мысленно заполняя пробелы между словами. Подождал – но нет, больше ничего не услышал. Переставил иголку на другую дорожку. Голос вновь прорвался сквозь треск статических помех:
– Натаниэль утонул, и теперь она во всем винит меня… – Снова помехи. – …хорошей матерью, уж точно лучшей, чем она могла бы…
Тишина. Гарри попробовал ставить иглу на разные участки цилиндра, пытаясь вновь поймать голос Элис, но безуспешно. Он был безнадежно испорчен. Со вздохом усталого изнеможения Гарри обратился к месту, где изношенность была меньше. Поначалу он слышал лишь тягучее молчание, а потом внезапно услышал новый голос, слабый, будто издалека:
– Никогда не прощу. Никогда не забуду.
И – молчание.
Гарри напряженно прислушивался, надеясь, что женщина из прошлого заговорит еще. И голос вернулся – на сей раз он прозвучал четко и ясно, будто говорившая стояла у него за спиной, склонившись прямо к уху. Гарри чуть не дыхание ее у себя на шее ощущал:
– Никогда не прощу. Никогда не забуду.
Летчик невольно вздрогнул.
Невидимая для него, в проеме незапертой двери, ведущей в подвал, возникла некая тень – и заскользила вверх по ступенькам, увеличиваясь и уплотняясь.
Гарри, полностью ушедший в прослушивание записей на фонографе, с нарастающей неловкостью разбирал вновь зазвучавший голос Элис:
– Дженет, я… нас засосало… сестричка, милая…
Даже сквозь отвратительную запись Гарри четко осознавал – Элис смертельно боится.
Позади него тень на стене выросла в человеческую фигуру, остановившуюся на пороге у верхней ступени лестницы. Гарри ощутил, как что-то стискивает ему грудь, как труднее и труднее становится дышать. «Нет, – подумал он, – нет, только не здесь и не сейчас…»
А голос Элис все звучал:
– Не смей… – Шипение. – …от меня! Ты ему не… – Кусок записи потерялся, игла проскочила вперед, Гарри не удалось вернуть ее на нужное место. – …не представляешь себе, ты!.. – Статические помехи. – …твоя нечистая совесть!.. – Треск. – Говорю тебе, оставь меня в покое!
Последняя фраза вырвалась отчаянным криком – и все стихло. Остался лишь скрип и покряхтывание старинного аппарата – да неровное дыхание Элис Драблоу, умершей годы и годы назад.
Тень растягивалась по кухне, от дальней стены – вдоль по потолку и вниз, туда, где сидел Гарри. Боль в его груди нарастала, сознание захлестывала непроглядная подводная тьма. В ушах звучали совсем иные голоса, которых не было и не могло быть на записи фонографа:
«Помогите!.. Помогите, капитан!..»
Гарри закрыл глаза. До него донесся ужасный, задыхающийся крик, вопль, раздирающий барабанные перепонки, – и он закричал в ответ. Сорвал наушники, швырнул на стол – и дико уставился на старинный фонограф.
– С вами все в порядке?
Гарри так и подскочил на стуле, прижимая ладонь к бешено бьющемуся сердцу, трудно и громко дыша. Нет, этот голос донесся не из его сознания, а из реальности. Голос Евы, стоящей в дверном проеме.
Тень исчезла.
В глазах Евы блестела тревога.
– Гарри? С вами все в порядке?
Он счел за лучшее промолчать.
– Ну, – Ева кивнула в сторону фонографа, – нашли там что-нибудь веселенькое?
– Нашел, – ответил Гарри мрачно. – Но далеко не веселенькое.
Ключ
Ева стояла у окна в холле, задумчиво вглядываясь в проезд, – узкая, полузатопленная водой дорога вела назад, к цивилизации… но стоило лишь вспомнить о доме и всем, что здесь происходило, – и нормальная, цивилизованная жизнь представлялась недостижимо далекой.
Гарри ничего скрывать не стал. Сначала рассказал о собственном опыте прослушивания записей на фонографе, а после дал послушать и ей. Закончив, Ева вышла из кухни, погруженная в раздумья.
– Как вы полагаете, – обернулась она к летчику, – а может быть, это ее я видела? Дженет? Я видела и ее могилу…
– Судя по тому, что я слышал, – Гарри нахмурился, – мне не показалось, будто Элис говорила с реальной Дженет. Да, конечно, запись ужасная, но… у меня сложилось чувство, что Элис спорит с собственной нечистой совестью, говорит с воображаемым собеседником.
– Но ведь я же кого-то видела? Там, на кладбище?
– Конечно, однако вы сами признаете, что она исчезла, как только вы попытались за ней последовать. – Гарри неловко рассмеялся. – Честное слово, не будь я уверен, что ничего подобного не существует, я бы предположил, что вам явился, гм…
– Призрак? – Ева прямо, без улыбки встретила его взгляд. – Это вы хотели сказать?
Гарри беспомощно пожал плечами.
Дети, которым полагалось бы писать сочинение, во все глаза уставились на пару у окна через открытую дверь классной, – причем после всего случившегося в доме ни Еве, ни Гарри не пристало обвинять их – станет тут и страшно, и нестерпимо любопытно! Гарри лишь и смел надеяться, что ребятишки хотя бы расслышать ничего не могут.