– Мама моя, – сообщила Руби, – говорит: нечего бояться, если звук бомб слышно. Вот если вдруг тишина наступила – тут-то они по тебе и ахнут.
Наступила тишина. Они сидели и прислушивались.
Слезы во мраке
Гарри сидел на перевернутом корыте и, стараясь обращать поменьше внимания на грохот взрывавшихся наверху бомб, периодически посматривал на Еву. Закончив помогать Джин с детишками, она присела, извлекла из кармана письмо Дженет Хамфри и принялась перечитывать его – снова и снова, раз за разом. Лицо у нее было сосредоточенное – Ева будто изучала письмо, пытаясь найти в нем некий скрытый смысл или зашифрованное послание.
Он не сразу обратил внимание на сидевшего рядом мальчугана.
– Вы летчик, да?
Гарри аж подскочил от неожиданности – он и сам не подозревал, насколько напряжены его нервы. Повернулся к мальчугану – пухленький, кудрявый, совсем еще малыш, а глаза горят от ужаса, смешанного с возбуждением… впрочем, Гарри доводилось встречать уйму людей и постарше, у которых война вызывала точно такую же реакцию. Он попытался припомнить… Альби? Что-то похожее, но не совсем. А, вот оно: Элфи. Парнишку зовут Элфи.
– Мисс Паркинс сказала, вы летчик, – настаивал Элфи.
Гарри кивнул – ответить словами помешал грохот очередной бомбы. Они разрывались все ближе и ближе.
– Верно, – сказал он наконец.
Элфи просиял:
– Я, когда вырасту, тоже летчиком стану!
Стены подвала сотрясло до основания – новая бомба упала совсем близко. Гарри моргнул.
– На твоем месте, парень, я бы сначала подождал, пока война закончится.
Мальчуган набрал в грудь побольше воздуха, собираясь засыпать его новыми вопросами, но у Гарри не было ни малейшего желания на них отвечать. Он пробормотал что-то вроде извинения, поднялся и подошел к Еве – та, повернувшись к остальным спиной, по-прежнему вчитывалась в письмо. Гарри присел на полку рядом с ней и впервые за время знакомства – обнаружил: глаза ее полны слез.
– Ну зачем вы, не стоит, – пробормотал он неловко и обнял ее за плечи.
– Никто, – прошептала Ева, тщетно пытаясь подавить всхлипывания, – никто не заслуживает таких страданий, какие ей пришлось пережить!
А ведь шепчет она, чтобы больше никто не услышал, догадался Гарри и ответил тоже шепотом, внимательно всматриваясь в ее залитое слезами лицо:
– А ведь для вас есть во всем этом что-то личное. Не просто трагедия Дженет Хамфри и ее сына, верно?
Ева не ответила, лишь судорожно вцепилась в медальон с херувимом.
– Скажите, почему вас так задела эта история? – настаивал Гарри.
Ева издала сдавленный стон, мученически глянула на него – но промолчала.
Гарри снял руку с ее плеча, взял в свою ее ладонь – такую маленькую, такую холодную.
– Пожалуйста, прошу вас.
Ева вздохнула. Быстрым взглядом окинула подвал – нет, никто не слушал, начала говорить – и Гарри начисто позабыл о рвущихся снаружи бомбах…
– У меня… был ребенок, – голос ее казался слабее, чем лежащая в его руке ладонь, но холодным не казался, о нет, – мальчик. Я была не замужем за его отцом. Мы были… я была слишком молода. Ну вот и пришлось его… отдать на усыновление.
Голос ее дрогнул – и замер.
Гарри подыскивал нужные слова – и не мог их найти. Смотрел на свет, игравший на медальоне. На сияющую, беспечальную улыбку выгравированного на нем счастливого малыша. Постоянно с Евой. Непрерывное, ежесекундное напоминание.
Ева протянула ему письмо:
– А вот Дженет Хамфри боролась за своего сына.
Гарри совершенно растерялся, такой уж он был человек: если не мог исправить что-то собственными руками – понятия не имел, как еще помочь. А помочь все равно хотелось, пусть не сделать, но хоть сказать что-то, что помогло бы Еве восстановить душевный покой.
– Я уверен, ты поступила так, как было лучше для всех, – выдавил он, проклиная себя за бесчувственную банальность затертых слов.
Ева резко мотнула головой:
– Не утешайте! То, что я сделала, было верхом эгоизма. Но тогда мне казалось, казалось… я не справлюсь, куда уж мне! – Глаза, обращенные в прошлое, опять медленно наливались слезами. – Понимаете? Подошла медсестра – и просто отняла его у меня. Сразу, в ту же минуту. Мне даже посмотреть на него не дали, не то что на руки взять. Они мне не позволили…
Голос Евы звучал все тише – и наконец оборвался.
Гарри терпеливо ждал.
– Я потом пыталась его отыскать, но они отказались мне говорить, где он. Отказались даже назвать его имя. – Ева с трудом переводила дыхание. – Прошло несколько лет, и я сдалась. Бросила собственного сына. Отпустила его неизвестно куда!
Гарри молчал, сжимая ее руку.
– Послушайте, – выговорил он после паузы, – вы не должны позволять засасывать себя в болото прошлого. Это проще всего. Стать пленницей прошлого – как удобно! Но надо двигаться, надо продолжать идти вперед. Понимаете, я пытаюсь сказать… жизнь коротка, а столько всего нужно успеть сделать. Особенно сейчас. Вы нужны окружающим, и вы должны… нет, вы обязаны…
Глядя в его глаза, Ева гадала: с кем он говорит, кого убеждает? Ее – или себя самого? Как бы там ни было, в его словах она невольно узнавала себя – до чего же они похожи!
Она обвила руками шею Гарри, прижалась к нему, он потянулся губами к ее губам…
И тут по подвалу раскатился истошный детский крик.
Мать и дитя
– Что я вам говорила? Что?!
Руки Гарри упали с плеч Евы. Она отскочила и бегом бросилась на другой конец подвала, шлепая по доходящей до щиколоток воде, торопливо вытирая слезы тыльной стороной ладони.
Личико у Фрейзера было смущенное. Над ним башней возвышалась грозная Джин.
– Что я говорила вам?! – отчеканила директриса, обводя широким жестом полки. – Не смейте трогать вещи!
– Извините, мэм, – прогундосил Фрейзер, – я только поглядеть хотел.
В руке он сжимал старинный волшебный фонарь – покрути его побыстрее, и картинки внутри оживут, начнут двигаться. Но когда Фрейзер покрутил, с обратной стороны на него уставилось перекошенное от ярости лицо – лицо Джин.
– Пожалуйста, мисс Паркинс, поставьте обратно на полку.
Ева отняла у Фрейзера волшебный фонарь и, пока ставила на место, заметила рядом пачку старых фотографий. Сняла пачку с полки. Развязала полуистлевшую ленточку и даже не из любопытства, а просто чтобы не думать о печальном признании Гарри, стала рассматривать одну за другой.
С фотографий на нее смотрели мужчины и женщины, одетые, судя по всему, в свои лучшие наряды, застывшие в неестественных, выспренних позах, с лицами настолько серьезными, что они казались почти гневными. Наверное, при иных обстоятельствах они бы позабавили Еву.
Когда-то, должно быть, и особняк Ил-Марш соответствовал своим обитателям – гордый, надменный, совсем не похожий на нынешние мрачные руины былого великолепия…
А потом среди прочих Еве попалась еще фотография. Она всмотрелась – и по спине прошел скверный холодок.
На фоне особняка стояли мать и маленький сын. Красивая статная женщина обнимала мальчика за плечи, а тот что-то крепко к себе прижимал обеими руками, – что именно, Еве было не разобрать.
Глаза женщины были выцарапаны чем-то острым, однако Еву поразило не только это. Что-то в фотографии показалось ей смутно знакомым – и чем дольше она вглядывалась, тем яснее понимала, когда и где она уже видела подобное.
– Гарри?
Летчик подошел к ней.
– Что тут у вас?
– Выглядит знакомо? – Она протянула фотографию. – Нет? А я вот уже сталкивалась.
– Где же? – шепнул он.
Легким кивком Ева указала на Эдварда, сидевшего среди прочих ребятишек, но резко выделявшегося среди их шумной стайки окутывавшим его фигурку молчанием. Склонив голову, он упорно рассматривал разложенный на коленях рисунок.
– Там, – как и Гарри, она произносила слова одними губами, – Эдвард нарисовал, просто-напросто вцепился в свою картинку и до сих пор никак с ней не расстанется. Я думала – он себя с покойной матерью изобразил, но теперь… теперь мне кажется, что это не так.
– Эдвард – с кем? – Гарри затряс головой. – Нет, не может быть, чтобы с Дженет!
Они оба уставились на мальчика – тот медленно поднял голову. Взгляд темных полуприкрытых глаз нашел Еву, и у нее по спине вновь прошел мороз. А потом лицо Эдварда исказилось от страха. Зажмурившись, он втянул голову в плечи, будто ждал безжалостного удара.
– Эдвард?
Резкий порыв ледяного ветра ворвался в подвал и затушил свечи. В мгновенно наступившей тьме истерически завизжали дети.
– Спокойно, ребята, – раздался голос Джин, – нечего паниковать. Сквозняк, вот и все.
Ева скорее почувствовала, чем услышала: рядом с ней Гарри шарит по карманам в поисках зажигалки.
– Вспоминайте, где спички, – продолжала Джин. – Быстренько припоминаем – на какую полку мы их положили?
Ева услышала шлепанье по воде маленьких ног – дети бегали туда и сюда, тихонько всхлипывали, пытаясь побороть подступающую панику. Услышала шорох рук, торопливо разыскивавших спички.
Почему-то ей припомнился Джейкоб, слепой отшельник из покинутой деревушки. По крайней мере, дети в безопасности, внушала она себе. Особенно сейчас. Потому что эта женщина не может до них добраться, пока они ее не видят.
– Мэм, – крикнула Руби, – я нашла спички!
Сердце в груди Евы подпрыгнуло.
На мгновение личико Руби озарилось колышущимся светом, ее тень легла на стену, и зажженная спичка погасла.
– Ой. Ничего, я сейчас еще попробую.
Новая неудача, но на сей раз Ева успела разглядеть, что рядом с Руби стоят Флора и Фрейзер – три пары глаз расширены от страха, на стене пляшут три тени.
Спичка погасла.
Девочка попыталась снова.
«Эдвард!» – отчаянно подумала Ева и метнулась к нему, сопровождаемая Гарри.
– Получилось!!! – радостно завопила Флора, гордо вздевая вверх зажженную свечу.
– Все здесь? Все целы? – быстро спросила Джин. – Вот и отлично.