Чудеса любят тех, кто в них верует. Но еще больше они любят тех, кто им, чудесам, помогает, как то сделали великая княгиня Евдокия Дмитриевна и ее сын, согласившийся с мудрой матушкой, одолевшей самого Хромца Железного!
Перед тем как закончить сказ о ней, нужно еще раз вспомнить слова Дмитрия Донского перед смертью: «…Служите верно моей супруге и юным сыновьям». Это «завещание» говорит о том, что женщина на Руси имела если не власть, то огромное влияние и огромный политический вес уже во второй половине XIV века. Как же пользовалась этим великая княгиня, вдова Дмитрия Донского? Согласно источникам, а также работам спокойных с эмоциональной точки зрения позднейших ученых, можно сделать вывод о том, что внешне княгиня была всего лишь женщиной: вдовой и матерью великих князей, хотя, как явствует даже из нашего короткого сказа о ней, это не мешало Евдокии Дмитриевне воздействовать на события, на ход истории Русского государства. Великолепный образец политического искусства.
Она скончалась 7 июля 1407 года. Похоронили ее в Вознесенском монастыре в Кремле. За пятьдесят дней до этого она приняла монашеский постриг, стала в иночестве Евфрасиньей, и через некоторое время православная церковь причислила ее к лику святых.
Марфа Борецкая
Если княгиня Ольга была первой русской правительницей, крупнейшим государственным деятелем своего времени, Янка Всеволодовна – первой основательницей женского монастыря на Русской земле, а Евдокия Дмитриевна, по мнению некоторых писательниц, – первой крупной русской поэтессой, авторитессой высокохудожественного плача (автор данных строк считает ее воистину великой «хорошей женой» крупнейшего государственного деятеля и матерью значимых государственных деятелей), то по аналогии можно ли найти столь же почетное «звание» для знаменитой Марфы Борецкой, новгородской знатной женщины, жившей в XV веке? Да, есть такое звание и для Борецкой. Но чтобы оно не показалось читателям и читательницам слишком уж вызывающим и необоснованным, мы сначала коротко поведаем о ее судьбе, о главном деле ее жизни.
Историки пока не могут установить дату и место рождения этой сильной женщины. Известно лишь то, что первым ее мужем был Филипп Васильевич. Двое сыновей от этого брака погибли в устье Северной Двины, куда они приехали, чтобы осмотреть свои земли. Богатое было семейство. Вторым супругом Марфы был посадник Исак Андреевич Борецкий. Небедно жила семья ее родителей, Лошинских. Например, брату Марфы принадлежало село неподалеку от Юрьева монастыря.
После смерти Исака Андреевича посадником в Новгороде стал один из двух его сыновей от Марфы, Дмитрий. Марфа, таким образом, являлась богатейшей, знатной, обладающей возможностью оказывать влияние на власть в вечевой республике, авторитетной женщиной в возрасте. О ее суровой и властолюбивой натуре поведано в легенде, связанной с Зосимой.
Зосима жил в селении Толвуй, что на берегу Онежского озера. Судьба долгое время благоволила к нему. У него были богатые родители, они ни в чем не отказывали сыну. В один несчастный день оба они умерли, оставив Зосиме богатое наследство. Он раздал деньги нищим и отправился на поиски старца Германа, нашел его в глухом лесу и уговорил перебраться с ним на Соловецкий остров, основать там монастырь. Вскоре на острове была сооружена церковь Преображения, а затем общежитие для монахов и церковь Успения.
Когда жизнь в труднейших условиях острова наладилась, сюда стали наведываться местные рыболовы, а также послы богатых новгородцев, считавших остров своей землей. Начались утомительные для монахов прения. Новгородцы не хотели отдавать монахам облагороженную землю. Особенно трудно было разговаривать с послами Марфы Борецкой. Они гордо повторяли: «Это наш остров! Вы не будете здесь жить».
Зосима решил договориться с Марфой, прибыл с учениками в Новгород. Гордая боярыня прогнала монахов со двора. Зосима сказал в сердцах ученикам: «Наступят дни, когда на этом дворе исчезнет след жителей его и будет двор пуст».
Игумен Соловецкого монастыря обратился к архиепископу Ионе, к правительству Новгорода. Там отнеслись к нему с уважением. Он получил от владыки, посадника, тысяцкого и пяти концов Великого Новгорода жалованную грамоту на весь остров «за осьмью свинцовыми печатями». Бояре пожаловали Соловкам значительную сумму.
Марфа поняла, что осталась в своей гордыне и жадности одна, что не входило в ее далеко идущие планы. Она пригласила Зосиму и его учеников на пир. Игумен простил боярыне все, благословил ее и ее детей. Пир был знатным. Но вдруг Зосима заплакал. Его рыдания испугали Марфу. С трудом игумен взял себя в руки. После пира потрясенная Марфа вновь испросила у него прощения, и он вновь благословил ее.
Когда монахи покинули двор Борецкой, ученик Даниил спросил у игумена:
– Отче, почему ты плакал, глядя на бояр?
Зосима тихо молвил в ответ:
– Я видел шестерых бояр без головы.
– Это только видение, ты утомился, – пытался успокоить игумена ученик.
– Все так и будет, – сказал Зосима и добавил: – Но ты держи это при себе, – и умолк.
Существуют и иные, более благожелательные по отношению к Марфе версии этой встречи. Но приведенная легенда говорит еще и о том, что Марфа, задумав крупное дело, не могла пренебрегать ни боярами, ни священнослужителями.
Собирая на пиры знать, Марфа по-женски яростно ругала Ивана III Васильевича. Она мечтала о свободном Новгороде, о вече, и многие бояре и купцы соглашались, не зная, правда, как противостоять сильной Москве. Марфа наводила дипломатические мосты с Литвой, мечтала выйти замуж за знатного литовца, может быть, даже великокняжеских кровей, оторвать с помощью западного соседа Новгород от Москвы… Если вспомнить долгую историю этого города, то можно с уверенностью сказать, что ничего необычного Марфа не предлагала. Не один раз новгородцы шантажировали русских князей, вторгавшихся на территорию республики и пытавшихся починить ее, связями с иностранными державами.
Иван III Васильевич, зная о деятельности Борецкой, долгое время проявлял завидное хладнокровие. Новгородцы осмелели, «захватили многие доходы, земли и воды княжеские; взяли с жителей присягу только именем Новгорода; презирали Иоанновых наместников и послов; властью веча брали знатных людей под стражу на Городище, месте, не подлежащем управе; делали обиды москвитянам». Казалось, настала пора приструнить бояр. Но Иван III лишь сказал чиновнику Новгорода, явившемуся в Москву по своим делам: «Скажи новгородцам, моей отчизне, чтобы они, признав вину свою, исправились; в земли и воды мои не вступалися, имя мое держали честно и грозно по старине, исполняя обет крестный, если хотят от меня покровительства и милости; скажи, что терпению бывает конец и что мое не продолжится».
Чиновник передал сию речь согражданам. Они посмеялись над ними и над Иваном III и возгордились своей «победой». Великий князь поступил в данном случае как опытный боксер, вышедший на ринг с серьезным противником: он стал дразнить его, провоцировать на резкие движения, притворяться слабым, даже испуганным, ждать, когда раскроется противник, забудется на мгновение.
Новгородцы не ожидали подвоха. Марфа Борецкая по-бабьи уверовала в победу, отправила сыновей на вече. Подтолкнуло ее к этому еще и то, что народ не проявлял явных симпатий к ее планам, скорее наоборот, он оставался верен прорусским идеям. Марфа рассчитывала на вече. И расчет ее оправдался! Горластые сыновья, как и она, неплохие ораторы, осыпали словесной грязью Московского князя и московскую политику, говорили страстно, убедительно, закончив речь яростным призывом: «Не хотим Ивана! Да здравствует Казимир!» А им в ответ ответили быстро возбуждаемые голоса: «Да исчезнет Москва».
Кое-кто остался верен Москве, но сыновья Борецкой сработали прекрасно, подписав себе приговор. Вече решило отправить в Литву посольство и просить Казимира стать повелителем Господина Великого Новгорода. Повелителем Господина!
Иван III, готовясь к решительным действиям против сторонников Борецкой, собирая войска союзников, в том числе и Пскова, послал в город чиновника Ивана Федоровича Товаркова, и тот зачитал горожанам воззвание, мало чем отличающееся от того, что говорил недавно великий князь чиновнику.
Эту показную медлительность некоторые историки называют нерешительностью. Решительной была Марфа. Решительность ее и погубила.
Товарков, вернувший в Москву, заявил великому князю, что только «меч может смирить новгородцев», а Иван III все медлил, будто сомневался в успехе задуманного дела. Нет! Он не сомневался. Зная, что будет пролито много крови соотечественников, он хотел – и исторически это желание вполне оправдано! – поделить ответственность за кровь и беды со всеми, на кого опирался в своей политике: с матерью и митрополитом, братьями и архиепископами, князьями и боярами, воеводами и даже с простолюдинами. Он собрал Думу, доложил об измене новгородцев, услышал единогласное: «Возьми оружие в руки!» – и после этого медлить и дожидаться хорошей для войны погоды не стал. Иван III действовал в данный момент взвешенно и осторожно, но, взвесив все, собрав практически всех князей, даже Михаила Тверского, он послал Новгороду складную грамоту, объявил республике войну.
И огромная армия двинулась к Новгородской земле. Республиканцы такого оборота дела не ожидали. В Новгородской земле, где много озер, болот, рек и речушек, летом воевать сложно. Неожиданное наступление противника озадачило сторонников Марфы Борецкой и короля Казимира. Войско Ивана III шло по новгородской земле несколькими колоннами. Псковская дружина захватила Вышгород. Даниил Холмский взял и сжег Русу.
Новгородцы заговорили о мире или хотя бы о перемирии. Но Марфа убедила сограждан, что нерешительного Ивана можно победить. Война продолжалась. Холмский разгромил под Коростыней, между Ильменем и Русою, внезапно напавшее на него войско новгородцев, состоявшее из ремесленного люда. Много ополченцев попало в плен. Победители, зверея от удачи, отрезали несчастным носы и губы и отправили их в Новгород.