весту. Свита племянницы Константина Палеолога медленно приближалась к Москве, слухи достигали столицы гораздо быстрее. И великий князь волновался: как поступить с римским легатом, перед которым везде носили крыж?
Русский посол Иван Фрязин советовал Ивану уважить папу римского и разрешить легату войти таким образом в Москву, в Кремль! Но бояре и священнослужители побаивались, как бы сей акт не возмутил православный народ. Великий князь явился к митрополиту Филиппу и спросил, как же поступить. Владыка твердо сказал: «Если разрешишь легату войти во врата с латинским крестом впереди, то я уйду из города в другие врата. Чтить веру чуждую есть унижать собственную».
Иван III повелел боярину Федору Давыдовичу отправиться навстречу легату и объявить ему о воле государя Московского и митрополита всея Руси, а если гость будет упорствовать, то приказал великий князь взять силой римский крыж и положить оный в сани, что и сделал боярин, не задумываясь.
Царевна прибыла с папским легатом в Москву 12 ноября. Иван III Васильевич встретил гостей хорошо, и тут же, благо 14 ноября начинался Филиппов пост, состоялось обручение и 13 ноября – бракосочетание Зои, которая в России получила имя София, и Ивана III в деревянной церкви, построенной в центре возводимого в Кремле нового Успенского собора.
Это бракосочетание сыграло знаменательную роль в истории Руси. Оно сблизило Москву с Римом не до такой степени, о которой мечтал Павел II, но отношения со многими странами Запада стали лучше. Оно ухудшило еще не сложившиеся связи Османской империи и Русской державы, но в XV веке это не сказывалось на внешней политике великих князей. Оно не сделало Русскую православную церковь придатком Римской католической церкви, но и не ослабило последнюю. Оно внесло в жизнь великого князя как приятные, так и тревожные моменты, но это не мешало ему упорно делать свое дело. Брак Ивана и Софии был прежде всего политическим, и повелитель Московского государства делал все, чтобы получить из этого наибольшую выгоду для страны, но… относился он к супруге, волевой и неглупой, с уважением и с чувством, более глубоким, может быть, даже с любовью.
С приездом царевны Софии Русь, как это не печально было для папы римского Павла II, осталась православной, восприняв у Византийской империи многое, в том числе и государственную символику. Например, двуглавый орел, герб Восточной Римской империи, стал гербом Русского государства.
Жена Ивана III Васильевича оказывала на своего супруга вполне благотворное влияние, хотя далеко не всегда их взаимоотношения были прекрасными.
После покорения Новгорода у Ивана III родился сын Василий. Наследник! Радость русского царя (по сути, Иван III являлся монархом) была велика. И вдруг ему доложили, что хан Золотой орды Ахмат прислал к нему гонцов с басмой[16]. Всегда ранее (до женитьбы Ивана III на Софии) великие князья встречали ордынских послов в местечке на середине современной Новокузнецкой улицы и кланялись басме или болвану (идолу). То ли София, как считают некоторые историки, уговорила прекратить унизительную процедуру, то ли Иван проявил инициативу, но уже несколько лет ордынским басмам и болванам поклоны не отбивались. Супруга русского повелителя, «жена хитрая, честолюбивая», знала цену себе и своему мужу. Женским тонким, изощренным чутьем она почувствовала, что пришла пора покончить с ордынцами, и чисто по-женски капризно повторяла: «Долго ли мне быть рабыней ханскою?»
Софию злил ордынский дом на территории Кремля, ордынские лица, снующие туда-сюда, выслушивающие, выслеживающие. Великая княгиня такое безобразие терпеть не могла. Она написала письмо жене Ахмата и убедительно попросила у нее Ордынское подворье, где ей хотелось построить церковь Николы Гостунского. Взамен ханше предлагалось другое место, естественно, не в Кремле. Сделка состоялась. Таким образом София одержала первую территориальную победу над ордынцами, изгнав их из святая святых русского народа – из Московского Кремля.
К женщинам Рюриковичи относились, как уже говорилось выше, с некоторой (во всяком случае, внешне) прохладцей. Все-таки женщина. Она не участвовала ни в каких политических мероприятиях, а просто рожала Рюриковичей, и этого ей должно было хватать для полнокровной, счастливой жизни. Не хватало. И хотя активно и непосредственно государственными делами занималась в Древней Руси лишь одна княгиня Ольга, мать Святослава, но влияние женщин на политику было немалое, о чем говорит судьба Ивана III Васильевича. И дело тут не в том, что София энергично вторгалась в дела мужа, но еще и в самом Иване, не раз советовавшемся с ней и со своей матерью.
В тот день он ни с кем не советовался. К нему явились послы Ахмата, показали великому князю басму: кланяйся, мол. Иван III взял изображение, вдруг рассвирепел, всегда осторожный, изломал образ, бросил куски его на пол и, не обращая внимания на послов, бояр, князей и слуг, стал топтать ненавистный всем русским знак. Ярость великого князя была откровенной и дикой. Искореженный, изломанный Ахмат метался под ногами князя, похожего в те мгновения не на женщину и даже не на избалованного дитяти, но на уставшего вконец русского человека: надоело дань платить да услужливо кланяться послам и баскакам, ханам и ханшам, басмам и болванам. Надоело делать несчастные физиономии, корчить из себя покорных придурков, жить абы как, потому что на иную жизнь – настоящую, полнокровную – был наложен негласный запрет ханами, всегда готовыми изъять «излишки» жизни в свою казну. Двести сорок лет Русь жила, не желая излишков. Это – очень длительный период. Без излишков жить невозможно человеку разумному, Творцом рожденному, чтобы творить и не жить по-звериному: день протянул, и ладно. Излишки жизни – это не роскошь, это радость творца. Русские устали жить по-звериному.
Пора пришла гнать в шею сборщиков дани. Ахмат заручился поддержкой Казимира, и эти два врага могли натворить много бед на Руси.
Может быть, стоило повременить с топтанием басмы? Присутствующие при сем акте люди с волнением смотрели на разбушевавшегося князя. Да, Русь уже в шестидесятые годы V столетия практически освободилась от жесткой опеки Орды, о чем свидетельствует строительство монументального и величественного Успенского собора в Кремле. Такое дорогостоящее удовольствие могли позволить себе только сильные люди, освободившиеся от рабской психологии. Приглашая в Москву Аристотеля и других мастеров из Италии, Иван III мечтал о великих стройках. Он чувствовал, что русский народ окончательно созрел для Творчества, для Красоты!
Совсем распалившись, топча ногами басму, краснея во гневе, он грозно глянул на всех и приказал… убить послов, убить гостей в собственном доме, кроме одного, которому крикнул: «Передай Ахмату, что если он не оставит меня в покое, то я с ним сделаю то же самое. Уходи!»
Историю с топтанием басмы не все признают реальной. В самом деле, Иван III отличался сдержанностью, мог просчитывать ходы и их возможные последствия. Таким бешеным и неуправляемым его видели нечасто. И не женщины повлияли на то, что он истоптал басму Ахмата. Женщинам еще предстоит сказать слово в этом деле.
Хан Золотой орды, узнав о случившемся, воскликнул: «Так поступает раб наш!» – и решил сурово наказать ослушавшихся рабов. Только жестокой, изощренной казнью, болезненной и массовой, показательной, искупали рабы всех времен свою вину.
С Казимиром хан решил напасть на Русь с двух сторон, и жечь, грабить, брать в полон, и цепями тяжелыми оковывать русских и Русь. Литва и Орда изготовились к прыжку.
Русские тоже собирали войска. Союзник Ивана III, крымский хан Менгли-Гирей, напал на Литовскую Подолию, отвлек Казимира.
Иван III, обладая большими финансовыми возможностями и располагая крупными людскими ресурсами, пошел на риск, послал дружину во главе с Нордоулатом и князем звенигородским Василием Ноздреватым… в Орду! Это был ход, давно забытый русскими в борьбе со степняками, но и ответственный. Подобный метод (бить противника на его территории, его средствами, в данном случае налетами небольших мобильных отрядов) часто помогал разным народам мира одолевать врагов.
Ахмат вывел из Орды все войско. Момент был благоприятный. В степи остались старики, дети да женщины – народ не боевой. Нордоулат и Ноздреватый ушли по Волге на юг, грабить, жечь, убивать всех, кто окажет хоть малейшее сопротивление. Орду бить надо по-ордынски. Иван III пошел на риск, оправданный ли? А вдруг Ахмату и Казимиру удастся выиграть войну? Что сделают они с русскими, узнав о злодеяниях Нордоулата и Ноздреватого? Великий князь всея Руси поставил страну на край пропасти.
Хан Ахмат прямиком на Москву не пошел, повел войско через Мценск и Любутск к реке Угре, притоку Оки. Здесь он рассчитывал соединиться с Казимиром.
И тут-то великий князь испугался, оставил войско во главе с сыном Василием на берегу Угры, вернулся в Москву, расположился лагерем в селе Красном, объявил удивленным согражданам о том, что приехал посоветоваться с матушкой, духовенством и боярами (семью он предусмотрительно отослал из столицы). Посоветоваться с нужными людьми всегда полезно, но в данном случае это было бессмысленно. Русское войско на Угре никаких альтернатив не имело – нужно было биться за Русь. Это прекрасно понимали все, в том числе и Иван III. Но трусость, это кратковременное помешательство разума, налетая на человека в самые неожиданные моменты, бывает трагически капризна. Трусость и страх – временные, а то и мимолетные болезни разума. Кого не посещала минутная трусость, минутная слабость!
Бояре, и духовенство, и матушка явились к Ивану III, трусливому, сказали: «Иди на врага!» Сын его, призванный в Красное село, отказался покинуть войско, ответил отцу: «Ждем татар». Дождемся и будем биться. Даже родные братья, с которыми он ругался, решили, осознав серьезность положения, забыть обиды, драться с общим врагом. Иди, Иван, на врага!
Не сразу принял решение Иван III. Но все же одолел свой страх и приехал в войско, расположенное на берегах Угры, за которой уже стояли ордынцы.