Она скончалась вдруг 3 апреля 1539 года во втором часу дня. В тот же день ее похоронили. «Бояре и народ не изъявили, кажется, ни самой приторной горести. Юный великий князь плакал и бросился в объятия к Телепневу…» Теперь уже бывший возлюбленный правительницы был в отчаянии, но не о его чувствах идет речь, а о мальчике, обиженном судьбой. В тот грустный для чувствительного ребенка миг Ваня потянулся к… самому близкому человеку! К Телепневу! Этот факт говорит о том, что у Вани и Ивана были теплые взаимоотношения. Такой человек, каким был Иван IV Васильевич (Грозный) даже ребенком, не бросился бы к недругу, к равнодушному фавориту своей матушки. Здесь, по всей видимости, было нечто иное, чем обыкновенная похоть высокопоставленного пройдохи и влюбленность очарованной правительницы. Здесь могла быть любовь, которая, как неожиданная зимняя гроза, вдруг налетела в неурочный час на двух, для любви не там посеянных судьбой людей, людей государственных. Им заниматься нужно было не личной жизнью, а проблемами страны Московии. Наверняка они это понимали, об этом говорили, обсуждая государственные проблемы, поведение бояр, угодных и неугодных им. И наверняка что-то из этих бесед слышал Ваня, к которому Телепнев относился, по всей видимости, по-отечески.
Данная версия (не похоти и влюбленности, а любви), спорная, но даже если она и неверна, то бросившийся к Телепневу сын Елены Глинской уже в те дни наверняка знал слухи об отравлении матушки. Отравили! Не все летописцы доверяют этим слухам, хотя никто из них не сообщает о какой-нибудь болезни либо о каком-то ЧП, явившемся причиной смерти. Умерла цветущая женщина, похоронили ее, и точка.
Ивану IV Васильевичу было в день похорон Елены Васильевны Глинской восемь лет. Это возраст, когда у большинства обыкновенных людей появляется чувство поиска, быстро заменяющее другое чувство – накопления впечатлений. Поиска всего, чем дорожит человек, в том числе поиска вины, виноватых, смысла жизни. Мальчик Ваня искал, доказательством этому станут его письма-ответы Андрею Курбскому.
Вторая женщина в державе Рюриковичей, рискнувшая взять штурвал власти, скорее, была антиподом супруги Игоря, хотя в некоторых действиях напоминала свою предшественницу. В ее судьбе, в итогах ее жизненного пути (в отрицательных и положительных) главную роль сыграло уже упомянутое выше «обратное зеркало истории», и страна Московия после гибели правительницы еще на один шаг придвинулась к роковой для потомков Рюрика черте.
Через семь дней после похорон к надзирательнице великого князя боярыне Агриппине и к ее брату, бывшему возлюбленному Елены Глинской, князю Ивану Телепневу явились слуги Василия Шуйского, вооруженные.
Иван IV Васильевич кричал, топал ногами, плакал в детском исступлении, просил, требовал, умолял не трогать самых ему близких в этом мире людей. Слуги действовали строго по указанию хозяина. Они аккуратно нейтрализовали бесившегося Ивана IV Васильевича, заковали боярыню Агриппину и Ивана Телепнева и увели их. Иван IV затих, а затем к нему явились Василий и Иван Шуйские, которые, по словам Ивана IV Грозного, «самовольно навязались мне в опекуны и таким образом воцарились, тех же, кто более всех изменял отцу нашему и матери нашей, выпустили из заточения и приблизили к себе. А князь Василий Шуйский поселился на дворе нашего дяди, князя Андрея, и на этом дворе его люди собрались подобно иудейскому сонмищу, схватили Федора Мищурина, ближайшего дьяка при отце нашем и при нас, и, опозорив его, убили».
…Интересно, какие бы письма и кому писал Иван IV Грозный, если бы Елена Глинская прожила лет на 10–20 больше?
Немного о «Домострое»
Первая редакция «Домостроя», замечательного литературного и исторического памятника, сложилась в Господине Великом Новгороде в конце XV века. Данный факт дал повод некоторым историкам связывать данное произведение (и мы уже об этом писали) с именем Марфы-посадницы. Конечно же, она гипотетически могла бы приказать кому-нибудь из своих слуг составить «Домострой» – то есть, говоря на латинский лад, «Экономию» русского двора. Но даже короткое знакомство с ее биографией, ее делом не позволяет предполагать Марфу, дважды вдову, крупную олигархиню вечевой республики, в роли даже заказчика этого шедевра русской словесности. Стиль жизни у нее был иной!
Более того, слишком уже яростным приверженцем женского пола, идеи о том, что русская женщина (при всей ее загруженности!) была чуть ли не движителем во всех без исключения сферах жизни русского общества, придется смириться с тем, что создал «Домострой» мужчина – стиль книги мужской. Даже самая выдающаяся из женщин не способна так перевоплощаться. Да и не нужно ей это!
Внимательное знакомство с творением неизвестного новгородца может подсказать пытливому человеку (мужчине или женщине – безразлично), что автор являлся строгим и невоинствующим конфуцианцем, даже если он и ничего не знал о Великом учителе, сказавшем за 2000 лет до рождения «Домостроя» замечательные слова: «Государь должен быть государем, отец – отцом, сын – сыном», а значит, женщина прежде всего должна быть женщиной. Конфуций в своих высказываниях не только обосновывал выдвинутые им постулаты, но и уверял учеников и всех сограждан в том, что он и на практике легко может доказать состоятельность своего учения. Сделать ему это не удалось по причине слишком уж халатного отношения правителей Поднебесной к своим обязанностям, к своим согражданам, которых Великий учитель обещал сделать хорошими, законопослушными подданными…
Невольно напрашивается вопрос: «Кто же помешал Учителю царей сделать настоящими царями, отцов – отцами, сыновей – сыновьями, а женщин – женщинами?» Кому эта неразбериха, которую обещал упорядочить Конфуций, была выгодна?
Точно ответив на данный непростой вопрос, человечество может сделать величайший скачок на пути прогресса межполовых взаимоотношений (духовных, душевных, материальных, моральных, любовных), о чем, не секрет, мечтают издревле все нормальные мужчины и женщины.
Об этом мечтал и автор первой редакции «Домостроя», а позже и знаменитый Сильвестр, сыгравший выдающуюся роль в жизни Ивана IV Грозного, которого многие женщины, мягко говоря, ненавидят и говорить о котором без предварительного знакомства с «Домостроем», «Стоглавом» другими шедеврами мысли XV–XVI веков было бы нелогично.
«…А женатые со своими женами законно бы жили по духовного отца наказанию, от жен бы своих не блудили, а жены от мужей; да чему сам от государя научен, того бы и жены наказывали (тому бы и жен учили), всякому страху Божию и вежеству, и государыни бы слушали, и повиновалися во всем, и своими труды и рукодельем выслуживала (своими трудами и ремеслом заслужили бы милость ее), а не крала бы, и не бляла (не блудила), и не бражничала, и с дурными речьми к государыне не приходила, и волхвов и с кореньем и с зельем, кто тем промышляет, с теми бы отнюдь не зналася и государем бы про таких людей не сказывали, то бо будь слуги бесовские»[19].
Не писали бы автор «Домостроя» и Сильвестр в своей редакции о том, чего не было. Значит, было. А в статье 36 не говорил бы Сильвестр о пьянстве женском, значит – пили, не в укор им будет сказано. Что было, то было, быльем проросло. И мужики баловались, грешили, то есть. И о них словечко сказано в «Домострое». Но с них спрос особый. Чисто по-конфуциански, о чем, например, говорит даже название одной из статей: 39. «Аще муж сам не учит, ино суд от Бога приимет». То есть если хозяин не учит жену и домочадцев дом «по Бозе строить», то Бог его за это и накажет.
И наконец-то мы переходим к сути (в контексте разговора о женщинах) «Домостроя», который является, по мнению автора данных строк, своего рода поэтическим проектом договора между мужчиной и женщиной, решившими создать свою семью, вести совместное хозяйство – мини-государство, молекулу, основу страны и ее крохотный прототип.
В этом государстве «Домострой» отводит женщине ту роль, которую она и исполняла в Древней Руси: роль хранительницы, домашнего очага, домоправительницы, своего рода главного министра всех внутренних дел, хозяйственных, административных, демографических, воспитательных, образовательных и так далее.
Высокая должность! Огромные полномочия! Права, обязанности.
В статье 38 «Как избная порядка устроити хорошо и чисто» говорится:
«Стол, и блюда, и ставцы, и ложки, и всякие суды, и ковши, и братины, воды согрев, из утра перемыты и вытерти и высушить, а после обеда такоже, и вечере, а ведра, и почвы, и квашни, и корыта, и сита, и решета, и горшки, и кукишны, и корчаги також всегда вымыты, и выскресть, и вытереть, и высушить»… и так далее… «Изба, и стены, и лавки, и скамьи, и пол, и окна, и двери, и в сенях, и на крыльцы, вымыть, и вытерть, и выместь, и выскресть, всегда бы было чисто… Ино то у добрых людей, у порядливой жены всегда дом чист и устроен… В такой порядок как в рай войти».
«Всего того и всякой порядни жена смотрела и учила слуг и детей добром и лихом: не имеет слов, ино ударить»[20].
Кроме чистоты в избе, женщина-хозяйка следила за всем хозяйством. И отвечала она за все хозяйство перед мужем. И дел у нее – организационных! – было куда больше, чем у известной Золушки, а справляться с делами заставляла сама жизнь. К сожалению, мы не имеем возможности бесконечно цитировать это произведение, но любой желающий может убедиться в обоснованности заявленной выше мысли о том, что женщина, выполнявшая (каждая на своем социальном уровне) роль домашнего главного и единственного министра всех внутренних дел, играла в жизни отдельной семьи (а значит, и всего русского народа) выдающуюся роль. А если вспомнить извечное тяготение женщин к рукоделию да прибавить к этому поэтическое дарование, которое в XVIII веке, когда все в Русском государстве изменилось по сравнению с XV–XVI веками, потрясло Киршу Данилова (в своем месте мы расскажем и об этом), то можн