Она постриглась в Новодевичьем монастыре под именем Александры и умерла в 1603 году.
Ксения Годунова
В религиях и верованиях некоторых народов мира существует устоявшееся мнение о том, что потомки расплачиваются за грехи предков. Справедливо ли это? Судьба красавицы Ксении Борисовны Годуновой дает полное право отвечать на данный вопрос отрицательно. А сколько таких изломанных судеб было на Руси в то трагичное для женщин время!
Она родилась в 1581 году в семье, на тот момент более чем благополучной: Борис Годунов после свадьбы сестры Ирины на Федоре Ивановиче быстро пошел в гору, хотя и до этого успел сделать немало для своей фантастической карьеры, и Мария Григорьевна Скуратова, мать новорожденной, имела солидный политический, да и экономический, капитал как дочь главного опричника, верного пса Ивана IV Грозного – Малюты (Григория Лукьяновича) Скуратова-Бельского, погибшего в 1573 году при штурме ливонской крепости Вейсенштейн (Пайды). Выходец из провинциального дворянства, Малюта возвысился во время опричнины, но не в самом начале. Он будто бы присматривался к деяниям царя, а вероятнее всего, у него не было возможности попасться на глаза Грозному в нужный момент. В 1569 году Малюта Скуратов уже был в числе приближенных главного опричника, который доверил ему зачитать вины Владимира Андреевича Старицкого перед казнью последнего. В том же году Малюта задушил бывшего митрополита всея Руси Филиппа Колычева (грех-то какой!). В начале следующего года лютовал Малюта в Новгороде, руководил казнями… В народной памяти, в русском фольклоре Малюта Скуратов является главным виновником всех жестокостей того времени. Ему, надо сказать, повезло со смертью: он погиб в бою за родину, а мог бы погибнуть и от руки верных псов Ивана IV Грозного, так как царь часто менял команды, расправляясь с бывшими приближенными крайне жестоко. Жизненный итог Скуратова-Бельского Григория Лукьяновича кто-то может назвать положительным, а народ – вряд ли.
Его дочь, Мария, родила красавицу Ксению, а затем и красавца Федора, конечно же, не за тем, чтобы они отвечали за деяния деда, а для счастья.
Борис Годунов лично никого не душил, хотя по его повелениям, как говорилось выше, много русских людей лишилось жизни, еще больше – языков. Стоит, однако, напомнить читателям о том, что такие ученые, как В.О. Ключевский и С.Ф. Платонов, очень высоко оценивают деятельность отца Ксении и Федора, а все его нехорошие дела приписывают стечению трагических для страны обстоятельств. Конечно, прямых доказательств участия Бориса Федоровича Годунова в организации «угличского дела» нет, да и не нужно ему было убийство Дмитрия, но жестокие меры в борьбе со слухами, казни, отрезанные языки – это ни Ключевский, ни Платонов вычеркнуть из биографии Годунова не могут.
Семьянином же он был прекрасным – и в этом солидарны все, доброжелатели и недоброжелатели «сироты из обычной дворянской семьи», пробившегося в русские цари. Между прочим, прекрасными семьянинами, по признанию многих исследователей, являлись почти все приближенные Адольфа Гитлера, и уже поэтому не стоит, оценивая великих деятелей той или иной эпохи, вспоминать их сиротское или несиротское происхождение, выдавливая у читателей семейные слезы. У крупных государственников одна семья – государство, народ, а значит, оценивать их нужно только по «государственному счету», по их вкладу в общее дело. Не стоит смешивать микро– и макропроцессы. Они развиваются по своим линиям, часто непересекающимся, хотя в наследственных монархиях семейное дело и государственное вроде бы в чем-то и сливаются.
Борис, еще будучи правителем при Федоре Ивановиче, дал детям прекрасное образование и сразу же после восшествия на царский трон стал искать теперь уже царевне Ксении достойного жениха. Но в этом вопросе начались первые серьезные неудачи для Годунова.
Некоторое время он переписывался со шведским принцем Густавом. Этот сын низложенного короля Эрика XIV бежал из страны, поселился в Польше, первым написал письмо русскому царю, основателю новой династии. В 1599 году Густав бежал из Польши, на границе Русского государства его встретили посланцы Годунова, и 19 августа принц прибыл в Москву. Его встретили как дорогого гостя, очень важного к тому же. На торжественном приеме Борис и Федор Годуновы высказали Густаву много лестных слов, русский царь обещал во всеуслышание покровительство шведскому принцу.
Ситуация вокруг страны Московии сложилась непростая, много сильных врагов окружало Русское государство, и, видимо, мало кто из соседних повелителей имел желание родниться с восточноевропейским монархом. Не говоря уже о дальних странах, таких как Англия, Франция, Испания. В Москву мало кто верил. Иностранные дипломаты, посещавшие русскую столицу в конце XVI века, чувствовали нестабильность политической атмосферы здесь.
Англичанин Джайлс Флетчер был послом в Москве в 1588–1589 годах. В книге «о государстве Русском», изданной в 1591 году, он предугадал направление событий в восточноевропейской державе: «царский род в России, по-видимому, прервется со смертью особ, ныне живущих, и произойдет переворот в русском царстве». И другие иностранцы чувствовали, что в Восточной Европе зреет смута.
А Годунов в это время затеял сватовство своей дочери, будто у него других дел не было, и обласкал в Москве человека, из-за которого Русское государство испортило отношения сразу с двумя сильными европейскими государствами: Польшей и Швецией, – которые в скором будущем сыграют в русской Смуте одну из главных ролей.
Разве можно его считать после этого дальновидным политиком? Зато, скажут порядочные семьянины, он был хорошим отцом, а принцип невмешательства во внутренние дела других государств еще не стал одним из законов в международных делах. Нет, этот принцип, если и незафиксированный в источниках, существовал всегда. Ни одному правителю земного шара не понравится вмешательство в дела его страны другого государства.
Густав жил в Москве как король, роскошно и беззаботно. Человеком он был вольных взглядов. Вызвал в Москву любовницу из Гданьска, жену бывшего своего хозяина, Катерину, которая еще в Польше родила от него нескольких незаконнорожденных принцев. Катерина чувствовала себя в Москве королевой. А кем чувствовал себя царь Годунов, не понятно.
От Густава стали сбегать его слуги, придворные, иностранные дворяне, служившие у него. Русский царь охотно принимал их на службу с хорошими условиями, подумывая о том, стоит ли выдавать свою красавицу-дочь за такого человека, который, ко всему прочему, отказывается принять православную веру.
Однажды Густав, разгоряченный вином, вспылил, наговорил в присутствии царского врача всяких дерзостей: он не будет ничего делать в ущерб своей родине, Швеции, требует отпустить его в Западную Европу, жениться он здесь на православной не собирается, а если его не выпустят из России, то он устроит пожар в Москве. Обычно так орут пьяные студенты. Бесшабашный Густав чем-то был очень похож на них. В Польше под наблюдением иезуитов он изучил итальянский, немецкий, польский, латинский и русский языки, прекрасно знал и любил химию, за что его не зря прозвали «вторым Парацельсом». А здесь он жил напропалую. Как талантливый выпускник какого-нибудь химфака, поступивший в аспирантуру, но еще не приступивший к занятиям.
Узнав о дерзкой выходке «второго Парацельса», Борис Годунов повелел посадить его под домашний арест, а затем сослал в Углич, где Густав «среди печальных развалин спокойно занимался химией до конца Борисовой жизни». После смерти несостоявшегося тестя Густава перевезли в Ярославль, а затем в Кашин. Умер он в 1607 году. Многие историки приводят его предсмертные слова, в которых он якобы жаловался на судьбу, на женщину-злодейку, испортившую ему жизнь. Хотя винить ему нужно было своего дядю, шведского короля Иоанна III, свергнувшего и бросившего в тюрьму Эрика XIV, когда Густаву не исполнилось и восьми месяцев. Чуть позже Иоанн III вообще приказал утопить племянника, которого спасли чудо и добрые люди, отправившие его в Польшу. Кого винить, кого благодарить – вот в чем вопрос! Изгнанный в младенчестве из отечества Густав стал «вторым Парацельсом», несколько лет жизни занимался в скромном Угличе любимым делом, детей нарожал, пусть и незаконнорожденных. Разве этого мало, чтобы не скулить перед смертью, разве дети Годунова могли мечтать о том же? Разве не стал бы «второй Парацельс» в руках царя Бориса исполнителем его желаний, грубо говоря, шестеркой? Стал бы, стал. Годунов мечтал еще и о том, чтобы использовать мужа Ксении в своих корыстных интересах. Не удалось. Женишок оказался с норовом.
Борис продолжил поиск претендента на должность мужа для дочери. Им оказался герцог Ханс, брат датского короля Кристиана IV. Умный и приятный юноша очень понравился Борису и, видимо, Ксении: Она имела возможность видеть его. Все шло к счастливому завершению затеянного дела. Ханс приехал в Москву, вел себя прекрасно, как самый лучший в мире жених для красавицы-царевны, и вдруг, молодой, сильный, физически здоровый, он тяжело заболел. Опечаленный Борис сделал все, чтобы спасти юношу. Ханс умер. Царь явился к дочери и сказал: «Твое счастье и мое утешение погибло!» – и Ксения упала без чувств.
Недоброжелатели Бориса Федоровича и здесь поспели, объявили, что он завидовал Хансу, ревновал его к россиянам, которые полюбили юношу заморского, и, зная об этом, медики, мол, не очень хорошо старались вылечить жениха. До абсурда можно довести любой факт из жизни таких сложных и сильных людей, каким был Борис Годунов. Подобным образом обычно поступают те, кому срочно нужна слава низвергателей. Но существуют факты, в том числе и несуществующие факты, логика жизни того или иного исторического персонажа: они «не подтверждают» реальности этих домыслов.
Нельзя же, в конце концов, обвинять во всех грехах Годунова, победителя, только за то, что он победил!
После этой неприятной осечки царь Борис вновь продолжил поиск заграничного жениха, обратив отцовский взор в сторону Кавказа. Не вдаваясь в подробности, скажем коротко: и там произошла осечка.