Басманов-то ладно! А вот почему так поспешно убили царя, не понятно. Конечно, он надеялся на благосклонное отношение к нему народа, но вдруг он действительно хотел сказать что-то важное всем? Разве такая возможность исключается? А если нет, то кому нужна была такая быстрая смерть царя?
Много вопросов, много.
Если бы убийцы царя были уверены в том, что народ не поддержит монарха, не спасет его, то они бы вывели его на Лобное место и прилюдно отрубили бы ему голову. Они этого сделать не могли. Боялись! За собственные шкуры. Они даже не подумали, что никакая другая, кроме прилюдной, казнь царя не убьет в сознании народном Дмитрия.
Почти сразу после воцарения Василия IV Шуйского на Украине объявился новый Лжедмитрий. И народ его принял на веру! И даже письма образумевшейся инокини – Марфы – на людей не действовали. Они верили только своему желанию видеть живым сына Ивана IV Грозного.
И вскоре под Москвой объявился Тушинский вор, по русской земле носились банды иностранцев, казаков, русской же голытьбы. Смута разрасталась.
Удивительно! Но русские люди и Лжедмитрия II приняли, стали переходить к нему из Москвы. Почему? Причин тому много. В том числе и ложь Марфы.
О том, что дала Смута русской женщине, хорошо написал Авраамий Палицин: «Сердце трепещет от воспоминания злодейств: там, где стыла теплая кровь, где лежали трупы убиенных, там гнусное любострастие искало одра для своих мерзостных наслаждений… Святых юных инокинь обнажали, позорили; лишенные чести, лишались и жизни в муках срама… Были жены, прельщаемые иноплеменниками и развратом; но другие смертию избавляли себя от зверского насилия…»[24]
То была Смута! Русский народ буйствовал, зверел. Даже поляки ужасались и боялись дичающего русского человека, оказавшегося без призора. Буйство этого привело к свержению Василия IV Шуйского, к польской интервенции, к национальному позору.
А затем пришло душевное обновление, прозрение.
Мария Нагая умерла в 1612 году, не дожив до воцарения на русский престол династии Романовых, а уж стоит ли обвинять ее в лжесвидетельстве или нет, пусть решают те, кому удастся в своих исканиях пробраться в тайники ее души.
Женщины и «век боярского правления» (или «бунташный век»)
С трудом выбирался русский народ из душевной смуты, из Смутного времени. Оно и понятно. Из семейной ссоры порою выкарабкаться не просто даже тем, кто любит друг друга, кто о разводе думает с содроганием. А тут дело посерьезнее: Смута!
Читая современников тех отчаянных событий, западая лишь на грязные моменты, можно представить себе обитателя Русской земли в таком неприглядном виде, что откажешься верить в самою возможность выхода русского человечества из разнузданного состояния души, ума и сердца. Но потому-то и справился восточноевропейский люд с самим собой, что даже в тяжкие времена начала XVII века он в большинстве своем оставался крепким духовно и морально. Эта, на первый взгляд бравурная мысль не является результатом какого-нибудь собеседования автора с высокопоставленным дядей, большим патриотом всего русского. Это – логика жизни: из такого болота вырваться могли только очень сильные люди, обладающие огромным желанием жить по-человечески.
О существовании этого неуемного красивого желания говорит забавный факт из начальной стадии истории второго ополчения, напрямую связанный с женщиной, с женской темой. Вспомним о нем.
В начале июня 1611 года войско Речи Посполитой взяло Смоленск. Внутренний раздрай в стране и успехи интервентов могли подействовать на русский народ удручающе.
Не подействовали. 1 сентября того же года в Нижнем Новгороде на должность посадского старосты вступил Кузьма Минин, человек с хваткой купца, ума государственного, энергии огромной, но не бесшабашной, а конструктивной.
Приступив к исполнению новых обязанностей, он собрал на сходке у собора людей и сказал им чистосердечно: «Поохотим помочь Московскому государству!»
Земский собор единодушно поддержал предложение: спасать нужно Родину. Но прошел день, другой, третий, а она не спасалась!
Оказывается, для этого деньги большие нужны на вооружение, на воинов. Людей, готовых драться за отчизну, в волжском городе было немало, а денег на организацию похода в богатом купеческом Нижнем Новгороде не нашлось. Потому что за день до Земского собора один купец отправил товар на Каспий, другой – заложил деньги в Архангельске, третий отправил приказчиков в Сибирь и так далее. Дело купецкое такое: сегодня ни гроша, а через неделю-другую будет и алтын, и поболее того.
Но Родину-то нужно спасать сегодня.
Опять собрался на сходке народ, пошумел, затих: Кузьма Минин говорить будет. Он-то знал межгородский люд, нашел верное слово: «Православные! Не пожалеем животов наших, дворы продадим, жен, детей заложим. Дело великое. Я знаю, только мы на это подвинемся, и другие города к нам пристанут!»
Загалдели все на площади: «Заложим жен, но Родину спасем!»
Кузьма Минин тут же – постановили же! – приказал выборным людям силой взять и выставить на продажи в холопы жен богатых горожан. Хороший был бы торг, ядрена корень! Кто, если начистоту, откажется иметь в холопочках купецкую дочь?! Прелесть-то какая.
Потянулись веселые люди на торги. Тут уж встревожились купецкие сердца. Жен своих они уважали, любили, точно зная, что все великие государства начинаются в родном доме, за семейным столом. Они за такое государство горой стояли. Факт. Иначе бы нижегородские семьи в те времена распались бы, и что бы делала без них спасенная Русь, трудно сказать.
Нижегородские купцы полезли в свои сундуки, набили кошельки, выкупили жен, вернулись в хоромы и стали жить-поживать и добра наживать, частенько рассказывая внукам, как они Русь спасли от супостатов.
Шутка, конечно, легенда. Но потому такую легенду (даже если эта сплошь придумана!) и сотворил народ, и пересказывал, что крепок он был духом, не разнуздан даже в самые разнузданные годы Смуты.
«Веком боярского правления», или «бунташным веком», называют ученые XVII век в истории Русского государства, причем и то, и другое название оправдано реалиями жизни восточноевропейско-сибирской державы. Да, бояре с помощью Земских соборов оказывали заметную роль на внутреннюю и внешнюю политику в период с 1613 по 1682 год. Да, бунтовали в то столетие нередко. Но автор данных строк считает, что XVII век вполне обоснованно можно назвать «веком внешнеполитической теплицы», созданной вокруг Русского государства международной политической ситуацией. В самом деле, все соседи Московского царства, а также и их соседи, крупные державы и не очень крупные, были заняты решением своих актуальных задач, много воевали друг с другом, и московская тема стояла у них на втором, а чаще на третьем плане.
Но как жилось женщинам в окружении русских мужчин, в том числе и повелителей, окруженных, в свою очередь, «международной теплицей»?
Об этом наши короткие рассказы.
Марфа Романова и Мария Хлопова
В январе 1613 года в Москву съехались со всей земли русской – с пятидесяти городов – выборные люди царя избирать. Долго спорили они, предлагали В.И. Шуйского (еще не знали в Москве, что умер бывший царь Василий Иванович в польской неволе) и Воротынского, Трубецкого и Михаила Федоровича Романова, сына Филарета. Некоторые современники тех событий утверждают, что в выборной кампании принимал участие и Дмитрий Пожарский, якобы потративший на подкупы 20 тысяч рублей – сумма, по тем временам громадная! Да, герой Второго ополчения пользовался авторитетом у жителей столицы, но не у бояр, опасавшихся этого прямого человека. Герой есть герой! Став царем, Дмитрий Пожарский вряд ли был бы послушным исполнителем воли Боярской думы, а именно о таком способе правления (об ограниченной монархии) мечтали бояре и многие граждане Русского государства, насмотревшиеся на ужасы таких монархов, которыми были оба Ивана Грозных.
Не устраивали избирателей другие кандидаты, в основном по той же причине: любой из предлагаемых на царство мог со временем усилиться и править, опираясь на свой клан, а не на «землю», не на Земский собор.
«Выберем Мишу Романова, он молод и нам будет поваден», – писал Ф.И. Шереметев В.В. Голицыну, и это мнение разделили практически все.
Миша Романов, шестнадцатилетний сын Филарета, был молод, спокоен, не властолюбив, податлив, почти не упрям, в меру меланхоличен.
Согласно легендам, первыми предложили кандидатуру Михаила Федоровича не высокопоставленные бояре, а мелкие люди: неизвестный дворянин из Галича, какой-то казак с Дона, представители городов, пришедшие к Авраамию Палицыну с просьбой передать их мнение Земскому собору.
В начале февраля кандидатура Миши Романова пришлась по душе многим выбранным людям. Земский собор отправил послов в города, чтобы узнать мнение народа. В это же время из городов в Москву стали прибывать вести о поддержке Михаила Федоровича, о том, что северские города уже присягают ему!
21 февраля на заседании Земского собора в Успенском храме Михаила Федоровича Романова единогласно избрали на московский престол. Земский собор присягнул новому царю.
В Кострому отправилась делегация во главе с архиепископом Рязанским и Муромским Феодоритом, Авраамием Палицыным и Шереметевым. 14 марта к Ипатьевскому монастырю вышла из города торжественная процессия: послы Земского собора, «сопровождаемые крестным ходом». Мать Михаила, инокиня Марфа наотрез отказалась от предложения Земского собора стать сыну царем. Люди московские, говорила она сердито, «измалодушествовались», думают только о себе, и править ими шестнадцатилетнему дитяти невозможно.
Обыкновенная игра. Никому уже не интересно было знать, о чем мечтает и что хочет Миша Романов, его выбрали в цари, и его дело – быть «повадным». Но поиграть можно. Для истории. Для потомков. Тем более женщине.
Наконец, спектакль был окончен, и новый царь с матушкой отбыл к «измалодушествовавшему» люду.