Насилу не быть милу. Насильно (силою, всилу) мил не будешь.
Не ешь до обедни, а то невеста щедровита будет.
Не мил и свет, когда милого нет.
Не мил телом, не угодить (неугодлив) и делом.
Не милое прялье, где милого нет.
Не по хорошу мил, а по милу хорош.
Не спится, не лежится, все про милого грустится.
Нельзя не любить, да нельзя и не тужить.
Несолоно хлебать, что немилого целовать.
Нет тяжеле на свете – зубной болести да девичьей сухоты.
Нет ценности супротив любви.
Новый друг, что не уставный плуг.
О девке худа не молви. Про девку не молви.
О ком сокрушаюсь, того нет; кого ненавижу, завсегда при мне.
Обнявшись, веку не просидеть.
Один, как перст, как маков цвет, как красное солнышко, как ясный месяц, как верста в поле и пр.
Он ей (она ему) вскружил голову.
Осолит разлуку нашу горсть сырой земли.
Откуда в кутью (или: в авсень) лай собаки, оттуда и свахи будут.
Откуда вред, туда и нелюбовь. Откуда худо, туда и остуда.
Первый кусок от ужина кладет девка под подушку, приглашая суженого, и он является во сне.
Победны (обидны, завидны, бедуют) в поле горох да репа, в свете (в мире) вдова да девка.
Подвешивают на ночь в сарае гребень: жених ночью чешется, и его узнают по масти оставшихся волос.
Поет кочеток, весть подает про милый животок.
Полно девкам чужое пиво варить, пора свое затевать (от праздника ссыпчин, 1 ноября, где девки выпрашивают припасы и ими же после угощают).
Полю, полю снежок, где мой женишок, там собака взлай.
Полюби нас в черненьких, а в беленьких и всяк полюбит.
Полюби-ко нас в черне, а в красне и всяк полюбит.
Полюбится сова лучше ясного сокола.
Поп руки свяжет и голову свяжет, а сердца не свяжет.
Приди, мой суженый, пить попроси (говорит девка, запирая замок над водою, и суженый приходит во сне).
Противна, как нищему гривна.
Равные обычаи – крепкая любовь. Одна думка, одно и сердце.
Ради милого и себя не жаль. За милого и на себя поступлюсь.
Разлучит нас заступ да лопата.
Сера утица – охота моя, красна девица – зазнобушка моя.
Сердце сердцу весть подает. Сердце сердце чует.
Слушают на гумне: дружный стукоток – идти в большую семью; один молотит – за одинокого.
Слушают на распутье, на перекрестке: колокольчик – к замужеству, колокол – к смерти.
Совет да любовь, на этом свет стоит.
Сталась двоечка (т. е. чета), так будет и троечка.
Суженый богатый, ступи сапогом: суженый бедный, лаптем (рассевают золу и по следу заключают на другой день о женихе).
Суженый, что бешеный. Суженый, ряженый – привороженный.
Сухая любовь (платоническая) только крушит.
Тоска западает на сердце глазами, ушами и устами (от взгляда, от речей, от беседы).
Тошно тому, кто постыл кому, а тошнее тому, кто мил кому.
Ты раскинул ей печаль по плечам, ты пустил сухоту по животу.
У кого детей много, тот не забыт от бога.
У моря горе, у любви вдвое. Полюбить, что за перевозом сидеть.
Хорошая невеста – худая жена. Девка не жена: порода не одна.
Что шелкова ленточка к стенке льнет (девица к парню).
Чьего корму петух с курицей наперед поклюют, той быть замужем.
Я в девках досыть, замужем до отвалу, а во вдовах – у печи погревшись (т. е. спокойнее).
Часть IV. Эпоха императриц
Век России
Период истории Российского государства с 1700 по 1815 год вполне можно назвать веком России. Он начался с обидного поражения под Нарвой в конце 1700 года от шведов во главе с королем Карлом XII и завершился трудной победой в Отечественной войне 1812 года и походом в Европу, расправившейся с Наполеоном I. В эти 15 лет российская армия практически не знала поражений. Неудачи в Прутском походе, о котором мы упомянули в рассказе о Екатерине I, в некоторых битвах в середине XVIII столетия, а также в наполеоновских войнах были чрезвычайно редкими, особенно на фоне блистательных многочисленных побед выдающихся полководцев от Б.П. Шереметева до М.И. Кутузова над самыми удачливыми военачальниками Европы, Османской империи.
Россия (да-да, мы говорим о женщинах, автор помнит об этом!) в то столетие надолго и прочно утвердилась на Украине, в Белоруссии, в Прибалтике, в Северном Причерноморье и Приазовье, на Северном Кавказе, в Зауралье вплоть до Тихого океана… Страна сделала огромный скачок в экономическом отношении. Поступления в казну были сказочными, хотя об этом многие историки, особенно промонархически да еще и проженски настроенные, робко умалчивают, потупив очи. А умалчивать об этом не надо, тем более в разговоре о женщинах – тем более в разговоре о периоде истории, который вполне можно назвать временем императриц.
Семьдесят один год кряду правили женщины Российской державой – уму не постижимо! Сказать об этом Петру I, или, например, Борису Годунову, или всем Иванам-Рюриковичам, да они за эти слова с любым сделали бы то, что Иван III Васильевич сделал с басмой хана Ахмета: истоптали бы и изорвали бы на куски. А тут на тебе – 71 год с малюсенькими перерывами правило на Руси женское племя мужским, и хоть бы что. Между прочим, мужикам, похоже, даже нравилось, что ими женщины управляют, почти как в далекие савромато-сарматские времена. Нет – точно нравилось. Вот ведь в чем дело, в чем вопрос, на который отвечать нужно всем россиянам честно, прямо и незамедлительно, потому что в стране с каждым годом все быстрее зреет взрывоопасная ситуация, которая при определенном стечении обстоятельств может действительно вернуть страну и весь российский народ во времена амазонские. Вероятность подобного исхода очень велика, и нужно точно знать, как мужчинам, так и женщинам, чем принципиально отличается женоуправляемое общество от более привычного, если не сказать, нормального для многих стран земного шара, и что ждет будущих подданных в этом обществе, то есть мужчин?
Конечно же, математически точного ответа на эти сложнейшие вопросы в данной небольшой работе мы не сможем сформулировать, хотя бы потому, что очерченный нами период российской истории (1700–1815) и время женского правления в нем (1725–1796) были чрезвычайно сложными во всех отношениях, в том числе и в вопросах государственного строительства.
Яростные сторонники женского правления, например, прочитав вышенаписанное о победах России в XVIII столетии, могут сделать опрометчивый вывод (с далеко идущими, надо сказать, последствиями для мужчин) о том, что все эти победы явились результатом благоразумного, конструктивного, монархического (!) правления женщин, особенно Екатерины II Великой. Но так ли было на самом деле?
А было… так и не так – вот в чем загвоздка, в чем своеобразие обозначенного в этой главе временного интервала, вот о чем мы попытаемся говорить ниже непредвзято и честно, то есть по-мужски.
В разговоре о женщинах, героях и героинях Российской державы XVIII столетия, нужно не забывать и о том, что жили в то время не только императрицы, их фрейлины да разные приближенные ко двору княгини да графини, но и так называемые «представительницы среднего звена» в социальной градации (чудо как хороши они были чисто внешне естественно!). Кроме этого, жили (чаще тужили, чем не тужили, к сожалению) и те, кого великие добрые сказочники назвали уже известным нам словом золушка.
Век золушек в России коротким был. Всего одной из них крепко повезло, да и то чужестранке-лифляндке Марте-Екатерине. Хорошо жилось ей при Петре Великом. Родила она ему дочек, уже не золушек, но внебрачных, то есть «незаконнорожденных» с точки зрения строгих людей, которые со времен первых потомков Адама и Евы никак не хотят понять, что рожденных незаконно Бог, первый и единственный законодатель, не пустил бы в жизнь – в тот Закон, который Он сотворил из беззакония. Люди возгордившиеся создали много условностей, обозвали их законами, и это хорошо. Но, поделив мир на законнорожденных и незаконнорожденных, они перешагнули за грань дозволенного…
Последней золушкой XVIII столетия была знаменитая Параша Жемчугова, актриса, женщина, способная любить, полюбившая, любимая, но – золушка, на которую почему-то так и не нашлось доброй волшебницы или доброго сказочника.
Видимо, это символично: век России в его женской составляющей начался с удачливой золушки, а завершился золушкой без доброго волшебника.
Нам же предстоит быстрое, но увлекательнейшее путешествие по дорогам женских судеб века России.
Анна Ивановна
Воцарение Анны Ивановны, внучки царя Алексея Михайловича, племянницы Петра I, наконец дочери Ивана Алексеевича, тоже ведь царя российского, сидевшего одно время на двойном троне вместе с будущим Великим преобразователем, было драматичным и для некоторых слишком доверчивых людей неожиданным.
Она родилась в 1693 году. Через три года умер ее отец, вскоре Софья окончательно проиграла единоборство юному Петру, и воспитанием Анны занялась ее мать, Прасковья Федоровна, в девичестве Салтыкова, а также сам царь Петр, который, круша старые и насаждая новые порядки в России, естественно, не мог оставить без присмотра свою племянницу. Оказалась дочь Ивана Алексеевича между двух огней.
Матушка Прасковья Федоровна русскую старину любила, понимала ее по-своему, обласкала в селе Измайлове, где они жили, богомольцев, юродивых, калек, нищих, кормила их да поила, а дочь на все это, очень русское и старинное, смотрела и, видимо, чему-то училась, как-то воспитывалась.
Петр, в свою очередь, приставил к племяннице гувернера и учителя немецкого языка Остермана (старшего брата известного в недалеком будущем политика, вице-канцлера, о котором речь впереди), а также француза Рамбуха, учителя танцев и французского языка. Кроме этого, Анна вместе со своими сестрами Екатериной и Прасковьей обучалась русскому языку, истории, географии и каллиграфии. Царь иной раз приезжал в Измайлово по делам. Прасковья Федоровна прятала всех своих нищих и калек, то есть старину свою русскую, по чуланам и другим укромным местам, Петр I, естественно, догадываясь о существовании этих учителей своих племянниц, относился к этому явлению спокойно: лишь бы на глаза не лезли. Огорчался он лишь слабыми успехами племянниц в науках. То ли учителя были плохие, то ли царевны ленивые, то ли старина им мешала, но языков они не выучили, танцевать не умели. Обидно было царю. К своему брату сводному, Ивану Алексеевичу, к племянницам он относился хорошо. И рассчитывал выгодно для России выдать их замуж за европейских монарших женихов. А тут – на тебе! Даже танцевать по-европейски не научились, одна морока с ними.