«В какой истории? – было написано на физиономии Добродеева. – Да не тяни ты резину, говори по-человечески! Ты не в суде!»
Монах загадочно молчал, пропуская бороду через пятерню.
– Восемь лет назад Володя встретил женщину, она пригласила его к себе… Случайная встреча, он даже имени ее не помнит. Детали он расскажет сам. Короче говоря, он провел у нее ночь, а когда проснулся утром, она была мертва. Зарезана ножом.
Добродеев выпучил глаза и беззвучно ахнул.
– Он утверждает, что ничего не помнит. Он ушел оттуда, и восемь лет все было тихо.
– Почему вдруг выплыла эта история? – спросил Монах.
– А вот тут начинается самое интересное, господа. В руках следствия оказалась запись, сделанная, видимо, скрытой камерой, установленной в спальне той женщины. Кем-то с какой-то целью. В кого метили, можно только догадываться. Необязательно в моего клиента. Это вкратце вся история. Как на ладони.
– Откуда у них запись?
– Они не говорят. Этим занимается майор Мельник, личность крайне неприятная и несговорчивая. – Бог весть, что имел в виду адвокат, называя майора Мельника несговорчивым… – Речицкому прокрутили запись и… Можете представить себе, что он почувствовал? С ним беседовали в связи с самоубийством Реброва, расспрашивали о его подруге, и тут вдруг нате вам! Полюбуйтесь, подозреваемый! И постарайтесь объяснить, как это понимать.
Володя, конечно, объяснять не стал и обратился ко мне. Дело об убийстве Трепаковой резонансное, она была популярной фигурой, Мисс города в прошлом, лицо с обложки. Им нужно хоть что-то, хоть самую маленькую зацепку, а тут целая запись на ту же тему.
– Вы ее видели? – спросил Монах.
– Нет. Хотя, я потребовал. Но я своего добьюсь и посмотрю самолично. Не все сразу. Володя хочет поговорить с вами, господин Монахов. Я могу устроить свидание, если вы согласитесь. У меня есть такая возможность. Завтра все решится.
– Чего же он хочет?
Рыдаев пожал плечами:
– Истины, наверное. Хотя, если хотите знать мое мнение, я против. Пусть прошлое хоронит своих мертвецов, как говорят бритты. Ничего предъявить ему они все равно не смогут. Никто не докажет, что запись реальная, а не монтаж.
– Но они, должно быть, знают, чья она, – заметил Монах.
– Они-то знают, но все равно ничего не докажут. Так вы согласны, господин Монахов?
Они смотрели друг другу в глаза. Монах все пропускал через пальцы бороду. Молчал.
– Не отказывайтесь, Олег, подумайте. Володя очень на вас рассчитывает. Возможно, вы не очень хорошо его знаете, но Леша с ним дружит и может подтвердить, что это энергичный, сильный человек, оптимист, авантюрист в хорошем смысле слова, не боящийся ни грома, ни тучи, как говорила моя бабка. Такие мыли золото на Юконе, были мореходами, первопроходцами и открывали новые земли. Разумеется, есть издержки, такому характеру свойствен размах, в обычных рамках ему тесно. Я имею в виду пьянство, драки, вечные истории с женщинами, скандалы и необдуманные решения, как, например, решения продать пивоварню и купить конный завод. Я был категорически против и оказался прав.
Монах все молчал, переваривая предложение. Молчал и Добродеев, что было удивительно, так как Леша не умел молчать в принципе.
Паузу прервала чеканная мелодия кумпарситы.
Рыдаев достал из кармана телефон и стал слушать. Спрятал телефон, поднялся и сказал:
– Боюсь, мне пора, господа. Рад был познакомиться с вами, Олег. Вот моя визитка. Буду ждать звонка. В любом случае. Спасибо, что согласились на встречу, господа. Я ваш должник.
Он протянул руку поочередно Монаху и Добродееву. Они смотрели, как он, печатая шаг, пересекал пространство бара. Собранный, подвижный, стремительный. Секунда, другая, и мэтр Рыдаев исчез.
И снова Монах и Добродеев посмотрели друг на друга.
– Что это было, Христофорыч? – вопросил Добродеев. – Еще одно убийство? Два убийства? Еще одна женщина? Ну, Володька! Нарвался, что называется.
– Возможно, три.
– Чего три?
– Три убийства, Лео.
– В смысле?
– Откуда запись, как, по-твоему?
– И откуда же? – повторил Добродеев, с недоумением приглядываясь к Монаху.
– Подумай, Лео, и скажи, откуда запись! – раздельно произнес Монах.
– Ты хочешь сказать, что… – Добродеев запнулся. – Что ты хочешь сказать? И почему три убийства?
– Любое событие обусловлено чем-то и проистекает из чего-то, ничего не случается просто так. Связей между событиями нет по одной-единственной причине: мы ее не видим. Смотрим, но не видим. Разучились думать. Или не умели. Или нет времени.
– О чем ты, Христофорыч?
– О том, что запись попала в руки нашего майора в результате обыска у Реброва. В свете этой находки самоубийство последнего под вопросом, так как это улика, весомый мотив для устранения затейника.
– Почему ты думаешь, что в результате обыска?
– Лео, тут прямая связь. Восемь лет запись где-то хранилась, а после смерти Реброва вдруг появилась на свет. Не бином, как говорит Жорик. Для Речицкого это вдвойне чревато – он становится подозреваемым в смерти Реброва и неизвестной женщины. Ставки растут. На момент смерти Анфисы у него алиби, хотя, допускаю, к нему сейчас очень внимательно присмотрятся. Всякие есть алиби, как тебе известно. Мэтр Рыдаев тот еще жук! Он прекрасно все понимает и цепляется за соломинку, пытаясь доказать, что запись ничего не стоит, а потому не может рассматриваться в качестве мотива.
– Ну да, он же против вашей встречи…
– Против? – Монах ухмыльнулся. – Как бы не так! Он блефует, Лео. Он не против, это только слова. Ему нужно подцепить меня… нас, на крючок. Мы не полиция, все наши находки останутся при нас, никто, кроме него, о них не узнает.
– А на что он рассчитывает?
– Допускаю, он и сам точно не знает – действует наугад. Он ничего не пропускает и хочет знать, что произошло восемь лет назад.
– Но Речицкий ему все рассказал!
– Видимо, не все. Или мэтра не удовлетворил его рассказ, и он не хочет сюрпризов. Допускаю, что Речицкий и сам не знает, что тогда произошло. Был пьян или, чего похуже, не помнит, был в ступоре… мало ли. А мэтру надо знать наверняка, так как он понимает… или нет, скажем, предполагает, что следствие начнет копать. – Монах поднял указательный палец: – Может начать копать. И тогда что? – Он поднял бровь, подталкивая Добродеева к ответу, но, не дождавшись, сказал: – А то, что в этом случае он хочет заполучить информацию первым, чтобы знать, как выстраивать защиту. Он прекрасный оратор, так и обволакивает словами. Я уверен, выступая в суде, он и цитатами на латыни сыплет, и стихи читает. Он действительно ничего не упускает. Профи. Снимаю шляпу. Много слышал, но не предполагал такой… глубины.
– Подожди, Христофорыч, если запись нашли у Реброва, то это значит, что он записал своего друга? Зачем? Шантаж?
– Не факт. Речицкий мог попасть в ту квартиру или… что там, гостиница?
– Рыдаев сказал, она привела его к себе, – заметил Добродеев.
– Значит, квартира. Речицкий мог попасть туда случайно, капкан был приготовлен не для него. Неудачное стечение обстоятельств.
– А для кого?
– Хороший вопрос, Лео. Ребров все время находился в окружении молоденьких глупеньких барышень, которые готовы продать душу дьяволу за участие в конкурсе. Ну и…
– Ты думаешь, он был сутенером?
– Да. Именно так я и думаю. Он и выглядел как сутенер, мне это сразу бросилось в глаза. Сутенер и жиголо. Занятие оставляет отпечаток, Лео, – выражение лица, оценивающий взгляд, жесты, манеры… Все! Даже перстни на трех пальцах. Он подсовывал девушек денежным тузам и делал записи. Опять-таки не бином Ньютона. А потом стриг попавшихся баранов.
Они помолчали немного, и Добродеев спросил:
– Так ты встретишься с Речицким?
– Даже не сомневайся, Лео. На наших глазах разворачивается потрясающе интересная история, грех пропустить. А потом мы сядем и подумаем, что делать дальше. Согласен?
Добродеев кивнул.
К ним подъехал с тележкой озабоченный Митрич, измаявшийся от любопытства в своем аквариуме.
– Я тут вам свеженького подвез, – сказал. – А чего это Паша убежал? Не сговорились?
– Сговорились, Митрич. Все пучком, – сказал Монах. – Выпьешь с нами? За успех!
– Я очень в вас верю, ребята, – сказал Митрич. – Володя Речицкий не убийца, он просто немного несдержанный, он у меня тут однажды подрался с одним типом, который пристал к певице. Он один бросился ее защищать! Остальные только глаза отводили. Он у меня в фотогалерее висит, со второй женой и нашим голкипером. Прекрасная фотография!
Прекрасная фотография! У Митрича их десятки по стенам. Есть у него маленькая слабость, он любит имена. Все мало-мальски известные личности, приезжие и местные, висят в его галерее с автографами и датами. В смысле, фотки. На многих – сияющий Митрич в обнимку с гостем. Среди экспонатов фотографии Монаха, Добродеева и Митрича с бокалами в руках.
– Яник был его другом, он не мог его… И девушку его не мог, он бы не стал бить женщину, а тем более – убивать. Моя мамочка говорит, это Яник мутил со своими «мисками», вот и получил. – Митрич оглянулся и понизил голос: – Говорят, он подсуживал за деньги! Подкупал жюри, он ими вертит как хочет. Верте́л…
– Твоя мамочка – мудрая женщина, – похвалил Монах. – Что еще она говорит?
– Что Речицкий никого не убивал! Я тоже так думаю. А Паша Рыдаев чего от вас хочет? Следствие опять зависло?
– Вроде того. Твое здоровье, Митрич! Что бы мы без тебя делали?
– Да ладно вам, ребята, – смутился Митрич, и они выпили…
Глава 20Одна сатана
Мы живем, точно в сне неразгаданном,
На одной из удобных планет…
Много есть, чего вовсе не надо нам,
А того, что нам хочется, нет…
Кирилл распахнул дверь и с порога закричал: