Нарма теперь не расставалась со своим скакуном, хорошо владела наганом, шашкой и винтовкой. Гибкая и быстрая, в мужской военной одежде, она походила на бойкого мальчишку. В полку она была единственной женщиной. И все бойцы относились к ней исключительно тепло и дружески.
Ее звали Маней, Марусей, и это второе имя стало ей близким и родным. Никто из партизан не знал безвестную калмычку Нарму Маркину, но Марусю Шапшукову знали во всех буденновских отрядах Первой конной — и под Царицыном и в Ставрополье. Нарма неизменно сопровождала мужа — командира 2-го эскадрона калмыцкого революционного кавалерийского полка в боях, конных атаках, всегда была вместе с ним во главе эскадрона.
Героический полк во главе со своими испытанными командирами-большевиками показывал изумительную отвагу в борьбе с врагами советов. И рядовой боец — Нарма никогда не страшилась трудной походной боевой жизни.
…У хутора Большой улан Усть-Медведицкой станицы разыгрался бой калмыцкого полка с конницей генерала Коновалова.
В разгар боя из засады бросились на командира 3-го эскадрона Осадченко шесть белогвардейцев. Нарма с Максимом были в другом эскадроне, и, увидев, в какую беду попал Осадченко, они бросились к нему на выручку. Резко пришпоривая коня, Нарма рванулась в самую гущу боя и, вынув наган, в упор выстрелила в белого офицера, уже собиравшегося опустить шашку на голову Осадченко. Осадченко был спасен.
После боя товарищи окружили Нарму, и командир Хомутников крепко пожал ей руку.
В Ставрополье, под селом Султаново, калмыцкий полк вступил в жестокий бой с бандой полковника Васищева. В этой отчаянной схватке полторы тысячи кавалеристов Васищева были опрокинуты и истреблены.
Максим Шапшуков шел в атаку рядом со своей женой. Впереди них мчался, увлекая всех бойцов, помощник командира полка Аким Стаценко.
Он первый врезался в ряды белых. Стаценко окружили со всех сторон. Офицер занес над ним свою шашку. Сбоку пробивался к нему с обнаженным клинком казак.
Шапшуков, сражавшийся рядом, успел только крикнуть:
— Нарма, спасай Акима!
Нарма в одно мгновенье выхватила из кобуры наган и метким выстрелом уложила белогвардейца. Стаценко отделался лишь царапиной.
Слава о Марусе Шапшуковой, отважной партизанке, гремела по всей степи. С шашкой наголо мчалась она в самые горячие схватки, а в дни короткого отдыха со всеми бойцами звонко пела незабываемые боевые песни.
В бою Нарма Шапшукова была контужена. Она, как всегда, мчалась впереди отряда. Прямо перед собой увидела она горбоносое лицо казацкого офицера. Она взмахнула шашкой. Но что-то со страшным шумом пролетело мимо нее. Оглушенная, она упала с коня, и товарищи едва успели вынести ее из боя.
Нарма долго лежала в госпитале. Контузия оказалась серьезной. Испортилось сердце, и ослабела память. Долгие дни и ночи лежала она в белой палате и пыталась вспомнить прошедшие дни. Но все воспоминания сливались, и даже лица ближайших друзей и соратников стерлись из ее памяти.
Она вышла из госпиталя — слабая и худая. Вернулась в родное село. Пошла в сельсовет. Приняли там ее неплохо, усадили, напоили чаем, но чем могли ей помочь в сельсовете? И что она могла делать — неграмотная и больная?
Тогда она стала учиться грамоте, посещать школу. Она сидела рядом с малыми ребятишками и разбирала буквы, но грамота плохо давалась ей — слаба была память. Сказывалась контузия.
Жизнь текла совсем рядом, большая и бурная.
Какую радость испытала Нарма Шапшукова, когда о ней вспомнил родной человек!
Человек этот был председатель калмыцкого исполкома Василий Хомутников.
Много лет провел он вдали от Калмыкии.
Вернувшись, он прежде всего разыскал своего верного боевого соратника.
Нарма читала письмо Василия Хомутникова и плакала растроганными, благодарными слезами.
Она долго ехала по бескрайней пыльной степи. Орлы кружились над нею, и маленькие любопытные суслики пересекали ей дорогу.
В степи возникла новая калмыцкая столица — Элиста.
Нарма увидела каменные дома, памятник Ленину. И вот Василий Хомутников выходит ей навстречу, крепко обнимает и вводит в дом. Как она изменилась! Он едва-едва узнал ее…
Теперь наступила для Нармы спокойная жизнь. О ней заботились, ее опекали, ее лечили, чтобы вернуть к жизни — деятельной и полнокровной. Василий Хомутников изредка с участием следил за своей бывшей воспитанницей. Эта рано постаревшая больная женщина была так мало похожа на боевую, отважную девушку-буденновку.
…В дни годовщины Первой конной армии их вызвали, Хомутникова и Шапшукову, в Москву. Нарма впервые увидела многоэтажные дома, трамваи… Шум огромного города совсем ошеломил ее. Как это было не похоже на безлюдную, пустынную степь!
Но самое изумительное было впереди.
Им подали машину и повезли в Кремль… На стене одного из зал Кремля Нарма увидела большую картину. Спазмы сжали ей горло. Конные калмыки мчались на врагов. И впереди отряда скакала она — молодая, здоровая и сильная Нарма.
Да… такою она была… Яркая вспышка озарила ее память. И она вспомнила все… и те далекие боевые дни, и песни, и топот коней, и шум боя…
Василий Хомутников поддерживал ее. Но она не нуждалась сейчас в этой поддержке. Когда она вошла в главный зал, она чувствовала себя молодой и бодрой, как в те боевые дни.
Председатель ЦИКа М. И. Калинин громко сказал:
— Нарма Шапшукова!
Она подошла. Товарищ Калинин передал ей маленькую раскрытую коробочку. Красный боевой орден блестел на белом бархате. Она взяла коробочку, и руки ее задрожали.
Тогда коренастый длинноусый военный подошел к ней, смеясь, пожал ей руку, вынул орден и приложил к левой стороне ее груди.
Он ее узнал, командарм Буденный, узнал лихую всадницу, скакавшую впереди отряда. Она плохо слышала, что ей говорили. Она видела только, что все встали и приветствовали ее. Буденный ласково улыбался ей. А Василий Хомутников что-то горячо отвечал. Голова ее горела. И она была так счастлива, как никогда в жизни.
Е. ЛитвиноваСЕГОДНЯ
Много светлого и радостного у нас. Мы богаты своей молодостью, своим счастьем. Посмотрите на мою мать. Ей восемьдесят лет. Она потеряла мужа и дочь — мою младшую сестренку, — но никакое горе не может сломить ее. Видите, как она пряма и бодра? Это благородное ее сердце, наполненное гордостью за мужа и дочь Феклушу, молодит и не дает состариться. Видите, как тепло светятся ее глаза? Это горит в них радость за новую, счастливую жизнь. Нашу жизнь, которую завоевали мы и которую наша партия большевиков превращает в светлую и радостную, цветущую и счастливую.
Так вот, слушайте… Вся моя молодость протекла в беспросветной нужде. Сколько ни работала на казаков-богатеев, а хлеба досыта не наедалась. Батрачила у паразитов до двадцати лет, но больше одного рубля в месяц не получала. Отца потеряла давно, еще в пятом году. Он был политическим, и его расстреляли. В империалистическую войну поступила работать в госпиталь в станице Павловская Кубанской области. Туда прибывали раненые солдаты с Западного и Кавказского фронтов. Вот отсюда и началась моя подпольная революционная деятельность, а потом боевая. В семнадцатом году вступила в большевистскую партию.
Однажды после Февральской революции со мной заговорили два раненых солдата. Спросили, кто я и кто мой отец. Я ответила, что батрачка. Об отце умолчала. Они назвались рабочими Путиловского завода. Тогда я взяла их на проверку. И когда мы хорошо поняли друг друга, я сказала правду, что отец мой был политическим, учил меня, девятилетнюю дочь, ненавидеть всех паразитов и говорил, что надо бороться за хорошую жизнь трудящихся. Его расстреляли казаки в пятом году тут же, недалеко от станицы, когда он выехал на Тихорецкую.
Проверяли и меня солдаты. Приходили домой, говорили с матерью, осторожно расспрашивали об отце. Со мной работала и моя младшая сестренка Феклуша.
Е. Литвинова
Помню, как-то врываются в больницу два урядника. Солдаты сидели в моей комнате. Я сказала им: «Полиция!», и они разбежались по палатам. Возле печи стоял большой самовар. Я сняла трубу и пихнула в самовар бумаги, которые оставили подпольщики. Урядники долго обыскивали и меня, и постель, и Феклушу. Помню, как у Феклуши поседел клочок волос повыше уха. Это у нее от испуга. Она молча наблюдала за урядниками. После обыска урядник спросил: «А почему у вас в комнате пахнет табачным дымом?» Я ответила, что курю сама.
Подпольные работники узнали об этом обыске и о моей ловкости. В тот день меня и приняли в подпольную организацию. Феклуша была грамотной и помогала мне в работе: писала на заборах большевистские лозунги, расклеивала листовки.
После Октябрьской революции на Кубани начались бои. Красногвардейские отряды дрались с контрреволюционными бандами. В начале восемнадцатого года, после одного боя, к нам доставили сорок восемь человек раненых красногвардейцев. Мы с сестрой днем и ночью выхаживали их. Потом красные отошли, вошли белые. Я осталась при госпитале, чтобы оказать помощь раненым. Я уничтожила их документы и, когда вошли белые, сказала, что это мобилизованные рабочие, они ремонтировали железную дорогу и вот там их поранило. Но среди раненых нашей больницы оказался белогвардеец, который выдал нас. Он сказал:
— Вот эта сволочь есть самая злая большевичка. Она порвала их документы.
Белые начали раздевать раненых, глумиться над ними.
Я опять вступилась, говорю:
— Им будет холодно лежать на полу раздетыми.
Белые засмеялись и сказали:
— Этот сор надо вывезти в поле, где мы приготовили яму, и бросить красную сволочь в могилу живьем. Зачем тратить патроны?
Офицер потребовал записную книгу больницы, чтобы убедиться, красные это или мобилизованные рабочие. Но книги не оказалось: ее уничтожила сестра Феклуша. В ней были записаны имена раненых бойцов 1-го коммунистического полка. Белые разозлились, взяли двух раненых, меня и повели расстреливать. Нас подгоняли штыками. Во дворе они выстрелили в одного красногвардейца. Он упал и крикнул: