Она подняла взгляд к стеклу, подернутому чуть заметно подсвеченной красноватой пленкой.
— Мне нечем протереть стекла, если уж вам это так необходимо, — крикнула она наконец.
— Так протри своим рукавом и мочой, а мы тогда включим свет и пришлем тебе еду, — потребовала женщина.
— Тогда пришлите мне новую кофту.
Тут женщина разразилась тем противным колючим смехом, который пронзал Мерету до мозга костей. Она так ничего и не ответила, а только хохотала, пока ей хватило воздуха, затем все стихло.
— Не буду протирать, — сказала Мерета, но все же протерла.
Времени на это ушло немного, но принесло чувство поражения.
Теперь они снова приходили к окну, но им было не видно, что делает Мерета. Под дверью, где она сидела, был как раз слепой угол, который так же не просматривался снаружи, как и место вплотную под окнами. Если бы они вздумали прийти без предупреждения ночью, то услышали бы царапанье, но этого они не делали. В этом заключалось для нее преимущество того железного распорядка, которому следовали надзиратели. Мерета знала, что ночь принадлежит ей.
Когда Мерета углубилась в бетон на четыре сантиметра, ее доселе столь предсказуемое существование радикально переменилось. Сидя под мерцающими люминесцентными лампами, она в ожидании еды вычислила, что скоро придет день рождения Уффе. Уже наступил май, пятый май с тех пор, как ее заперли в клетке. Май две тысячи шестого года. Сидя возле туалетного ведра, она чистила зубы и думала об Уффе. Словно наяву она видела, как там, на воле, в лазурных небесах сияет солнце. «Happy birthday to you!» — пропела Мерета сиплым голосом, представляя себе веселое лицо брата. Он там, на воле, и, где бы он ни был, у него все хорошо, в этом она не сомневалась. Конечно же, у него все хорошо! Она так часто это себе повторяла.
— Да, Лассе, вот эта кнопка, — неожиданно раздался голос женщины. — Она запала и обратно не выскакивает, поэтому она там могла слышать все, что мы говорим.
Видение ясного неба тотчас же пропало, сердце сильно забилось. Впервые Мерета услышала, как женщина обращается к человеку, которого они называли Лассе.
— И давно? — отозвался приглушенный голос.
Услышав его, она невольно затаила дыхание.
— С тех пор, как ты в прошлый раз уехал. Уже месяца четыре или пять.
— Вы говорили что-нибудь о себе?
— Разумеется, нет!
На мгновение повисла тишина:
— Впрочем, скоро это уже будет все равно. Пускай ее слушает, что мы говорим. Во всяком случае, пока я не решу иначе.
Эти слова обрушились на нее, как удар топора: «Скоро это уже будет все равно». Что будет все равно? Что он имел в виду? Что они задумали?
— Пока тебя не было, она вела себя подло. Пыталась уморить себя голодом, а один раз заблокировала шлюз. Последней ее выходкой было измазать стекла собственной кровью, так что нам ничего не было видно.
— Братишка говорит, у нее тогда болел зуб. Жаль, я этого не видел, — сказал Лассе.
Женщина за стеной издала сухой смешок.
Они же знают, что она тут и все слышит! Как они до такого дошли? Что она им сделала?
— Что я вам такого сделала, злодеи? — крикнула Мерета во весь голос, поднявшись с пола. — Выключите у меня свет, чтобы я могла вас увидеть! Выключите свет, чтобы я могла видеть ваши глаза, когда вы так говорите!
И снова послышался смех женщины.
— Размечталась, девка! — крикнула она.
— Хочешь, чтобы мы выключили свет? — Лассе коротко рассмеялся. — Ладно! Почему не выключить! Может быть, с этого-то все и начнется по-настоящему? Как знать, не ждет ли нас напоследок самое интересное?
Это были страшные слова. Женщина начала было что-то возражать, но он оборвал ее несколькими резкими словами. Мерцающие лампочки над головой у Мереты внезапно погасли.
Она остановилась, дрожа и стараясь привыкнуть к слабому свету, проникавшему из-за стены. Сначала спрятавшиеся там чудовища казались ей смутными тенями, но постепенно их очертания проступили четче: женщина в самом низу одного иллюминатора и возвышающийся над ней мужчина. Мерета подумала, что это должен быть Лассе. Медленно он подошел ближе. Очертания фигуры стали четче: широкие плечи, хорошее сложение. Совсем не такой, как второй мужчина — долговязый и тощий.
Ей хотелось одновременно проклинать их и взывать к состраданию. Все, что угодно, только бы добиться объяснения, почему они так поступают с ней. Вот он явился, тот, от кого все зависит. Впервые она увидела его воочию, и это вызвало у нее необъяснимое возбуждение. Только он вправе решать, получит ли Мерета какое-то объяснение, она это чувствовала и готова была требовать того, что полагалось ей по справедливости. Но когда он приблизился еще на шаг и она увидела его, слова застряли в горле.
Пораженная, Мерета не могла отвести взгляд от его губ. Увидела, как на них зародилась насмешливая улыбка. Увидела, как губы медленно растянулись и блеснули белоснежные зубы. Все детали собрались в единое целое, и догадка пронзила ее, будто удар тока.
Она поняла, кто такой Лассе!
31
2007 год
На лужайке в «Эгелю» Карл сразу же извинился перед сиделкой за произошедшее, сгреб в пластиковый мешочек фотографии и фигурки из «Плеймобиля» и под крики Уффе у себя за спиной направился быстрым шагом к парковке, где осталась машина. Уже заводя мотор, он заметил на склоне холма сиделок и санитаров, беспорядочной толпой спешащих на помощь. Как видно, всем дальнейшим следственным мероприятиям в «Эгелю» отныне раз и навсегда положен конец. Ну что ж! Все справедливо.
Реакция Уффе оказалась неожиданно сильной. Теперь Карл знал, что брат Мереты не так уж замкнут в себе и по-своему осознает происходящее вокруг. Заглянув в глаза юного Атомоса на фотографии, Уффе испытал потрясение, в этом не оставалось никаких сомнений. И это было уже очень значительным шагом вперед.
На перекрестке с проселочной дорогой Карл остановился и через установленный в служебной машине бортовой компьютер поискал в Интернете приют «Годхавн». На экране тотчас же всплыл номер телефона.
Карл представился, и долгих объяснений не потребовалось. Очевидно, обитателям «Годхавна» обращения из полиции были не в новинку, так что сразу можно было приступить к делу.
— Не волнуйтесь, — начал Карл. — Речь не о том, что кто-то из ваших обитателей что-то натворил. Я хочу справиться об одном мальчике, который жил у вас в начале восьмидесятых. Фамилии я не знаю, но его называли Атомосом. Вам это имя что-нибудь говорит?
— В начале восьмидесятых? — переспросила дежурная. — Нет, я здесь не так давно. Но у нас имеются личные дела всех, кто тут жил, хотя вряд ли он значился как Атомос. Вы не знаете его фамилии?
— К сожалению, нет, — ответил Карл и поинтересовался, глядя на расстилающиеся вокруг поля, усеянные золотистыми крапинками: — А нет ли там у вас кого-нибудь, кто работал бы еще с того времени?
— Ну что вы! Среди постоянных служащих нет, я точно знаю. Э-э-э, разве что… есть у нас тут один пенсионер, Йон, который приходит раза два в неделю. Так привязан к ребятам, что не может без них, а они без него. Вот он точно в то время работал.
— А сегодня его, случайно, нет на месте?
— Йона-то? Нет, он уехал отдыхать. На Гран-Канарию за тысячу двести девяносто шесть крон. Как Йон говорит: кто же от такого откажется! Но в понедельник он уже возвращается, а я придумаю, как его выманить, чтобы сюда зашел. Он же всегда старается прийти, когда ребятам что-то надо. Они его любят. Попробуйте позвонить в понедельник, а мы уж постараемся.
— А не могли бы вы дать мне его домашний телефон?
— Сожалею, но не могу. У нас такой порядок — не давать частные номера наших работников. Никогда ведь не знаешь, кто позвонит!
— Меня зовут Карл Мёрк, я же сказал это с самого начала. Напоминаю, я из криминальной полиции.
Она рассмеялась:
— При ваших возможностях вы наверняка и сами узнаете его номер, но я советую подождать до понедельника и еще раз позвонить нам. О'кей?
Карл взглянул на часы: около часа дня. Еще можно успеть на работу и проверить мобильник Мереты Люнггор, если батарейка жива, что, правда, сомнительно после пяти лет. В противном случае нужно не забыть запастись новой.
Далеко за холмами над полями крикливыми стаями взлетали чайки. Под ними что-то ехало, тарахтя мотором и вздымая тучи пыли от пересохшей земли. Вот показалась верхушка водительской кабины. Это был трактор — мощный «Ландин» с голубой кабиной неторопливо ехал через пашню. Кому смолоду пришлось потоптаться в деревянных башмаках по навозу, тот достаточно разбирается в таких вещах. «Значит, удобрения уже развезли в поле», — подумал Карл. Он включил зажигание и только собрался тронуться, как вдруг сильным порывом ветра в его сторону принесло этот запах, и он попал в кондиционер.
В тот же миг Карл разглядел за плексигласовыми стеклами кабины водителя в кепке: тот сосредоточенно занимался своей работой, мечтая о невиданном урожае, который обеспечит себе к лету. Лицо у него было красное, и одет он был в клетчатую рубашку лесоруба. Самую что ни на есть лесорубскую клетчатую рубашку, как раз такую, какие Карлу уже приходилось видеть.
«Черт!» — мысленно воскликнул Карл. Как же он забыл позвонить коллегам в Сёре, чтобы рассказать им о рубашке, которую он заметил на преступнике с Амагера! При этой мысли он вздохнул. Не хватало только, чтобы они опять в него вцепились. Как бы, чего доброго, не пришлось еще и ехать туда, чтобы снова показывать нужную рубашку!
Карл набрал номер, попал на дежурного, и тот сразу же соединил его с уже знакомым ведущим следователем по фамилии Йоргенсен.
— Говорит Карл Мёрк из Копенгагена. Кажется, теперь я могу подтвердить, что одна из предложенных рубашек идентична той, которая была надета на преступнике с Амагера.
От Йоргенсена — никакой реакции. Хоть бы крякнул, что ли, или подал еще какой-нибудь знак, а то думай, как хочешь, жив он там или помер!
Карл кашлянул, чтобы расшевелить его своим примером, но на другом конце провода по-прежнему молчали. Он уже забеспокоился, что, может быть, сам нечаянно отключился.