Иван быстренько разогрел котлеты и гречку, разложил еду по тарелкам и заглянул в комнату. Катя заботливо и аккуратно укладывала полотна в шкаф. Сумки с одеждой стояли рядом не распакованные.
– Идем есть, – позвал Иван.
– Идем.
Они с аппетитом уплетали котлеты и гречку, щедро политую маслом и кетчупом.
– Вкусно, – похвалила Катя, – твоя дочка здорово готовит.
– Да она вообще у меня молодец, – с гордостью похвастался Иван.
Катя усмехнулась.
Он подумал о том, что по-хорошему надо бы позвать Машу за стол, постараться как-то завязать общую беседу, сделать так, чтобы девчонки подружились. Но у него сейчас не было на это сил. Сказывался сумасшедший график последних дней. Ему хотелось лечь, закрыть глаза и уснуть.
– Ты какой-то бледный, – словно прочитав его мысли, сказала Катя. – Иди отдыхай. Я, так и быть, уберу здесь.
– Премного благодарен, – шутливо ответил Иван.
Он решил, что действительно ляжет и немного подремлет. А потом встанет, и они все вместе выпьют чаю и поболтают. Он хотел было заглянуть к Маше и сказать ей спасибо за ужин, но почувствовал, что его шатает. Иван с трудом доплелся до дивана, не расстилая, улегся. Едва его голова коснулась подушки, он отключился.
28
Ему снилось, что он опять в больнице. Лежит под капельницей, а рядом сидит Трефилов в идеально отутюженном халате и такой же шапочке. Иван во сне расстроился до невозможности – как так, снова постель, беспомощность, уколы, процедуры? Он со страхом думал о том, что вот-вот в палату зайдет Катя и увидит его, опутанного трубками, бледного и немощного. Иван захотел немедленно подняться, но тело не слушалось его. Он попробовал заговорить с Трефиловым, но изо рта вырвалось лишь несвязное мычание.
– Молчите, – строго произнес Трефилов и погрозил Ивану пальцем в прозрачной силиконовой перчатке. – Вам нельзя говорить. Двигаться тоже нельзя. Иначе…
Он не успел закончить. Откуда-то сбоку раздался крикливый голос Зойки.
– Правильно, к наркологу его! Чтоб знал, как пить!
Иван беспокойно заерзал, замычал громче, пытаясь сбросить капельницу, а вместе с ним одеяло, которое казалось ему пудовым от тяжести. Но Трефилов и Зойка навалились на него вдвоем, пыхтя и ругаясь. Зойка что-то бормотала, ее черные, в катышках туши, ресницы то поднимались, то отпускались, словно крылья какой-то фантастической, зловещей бабочки…
И вдруг Иван увидел Лидию. Она бесшумно скользила по стене, глядя прямо на него своими удивительными зелеными глазами. Ни Трефилов, ни Зойка, очевидно, не замечали ее, продолжая бороться с Иваном, прижимая его к кровати. Но он сам отчетливо видел ее лицо, такое бледное, что оно почти сливалось с белой стеной, видел хрупкие пальцы, стиснутые на груди. Иван сдавленно крикнул и рванулся из рук Трефилова и Зойки. Лидия испуганно метнулась по стене – он понял, что это не Лидия, а лишь тень, бесплотная тень, которая может исчезнуть от дуновения ветерка.
Зойка на мгновение отвлеклась, перестала душить Ивана, взглянула на стену. Лицо ее скорчилось от злости. Она набрала в легкие побольше воздуха и …
– Нет! – крикнул Иван что было мочи и яростным движением скинул с себя Трефилова. – Нет! Нет! Лида!..
Больничная палата вдруг заклубилась в молочно-белой дымке и стала таять. Первой исчезла Зойка, за ней Трефилов, потом и Лидия стала блекнуть, растворяясь в белесом дыму. Лишь одни глаза цвета изумруда продолжали смотреть на Ивана из пустоты, точно улыбка Чеширского Кота…
– Тихо, – донесся до Ивана чей-то знакомый голос. Он звучал словно издалека, Иван не мог вспомнить, кому он принадлежит.
– Что тихо, он спит! – ответил другой голос, так же известный ему, но также не узнанный.
– Ну так не буди!
Иван напряг слух, насколько это было можно. Глаза Лидии продолжали смотреть на него, но с каждой секундой они становились все менее и менее видимы, теряя яркость. Теперь это были лишь две крохотные зелено-голубые звездочки на сером небе.
– Я пойду гляну, – произнес первый голос совсем близко.
– Лучше я.
Иван почувствовал, что замерз, и пошевелил пальцами, надеясь отыскать одеяло. Но оно отчего-то не отыскивалось. Он скрючился на кровати, поджал под себя ноги, стараясь согреться. В это время на него сверху упало что-то теплое и мягкое. Сразу стало спокойно, уютно, изумрудные глаза-звездочки окончательно растворились во мгле. Иван с облегчением вздохнул и проснулся…
Ноги его были заботливо укутаны пледом. Рядом стояла Катя и внимательно смотрела на него.
– Ты чего? – спросил Иван, с трудом приходя в себя, и зевнул. Голова была тяжелая, хотелось пить.
– Ничего, – тут же ответила Катя с невозмутимым видом.
– Я что, долго спал?
Она кивнула.
– Часа полтора.
– Вот черт, – выругался Иван, – теперь ночью бессонница замучает. Надо было меня разбудить.
Он сел на диване. От сна остался неприятный осадок. Ивана не покидало ощущение, что Лидия где-то здесь, в комнате, невидимая, наблюдает за ним. Он встряхнулся и встал.
– Как тебе Маша? Вы пообщались, я надеюсь?
– Пообщались, – проговорила Катя довольно угрюмо.
Иван глянул на нее с удивлением.
– Повздорили, что ли?
– Да нет, не бери в голову.
Она принялась разбирать сумку с вещами, которых было совсем немного, в основном джинсы и свитера. Иван невольно залюбовался ее хрупкой и гибкой фигуркой.
– Все, кажется. – Катя вытащила из сумки какую-то видавшую виды майку, сунула ее в шкаф и кивнула на пустую сумку. – Куда ее?
– Сверни и положи на верхнюю полку. А лучше выкинь, она уже свое отслужила. Новую купим.
Сумка действительно выглядела ахово – потемневшая от времени, продранная в нескольких местах, с болтающейся, полуоторванной единственной ручкой.
Катя пожала плечами:
– Ладно. – Она присела на корточки и на всякий случай пошарила в сумке – не завалялись ли там какие-нибудь мелкие вещи типа носков, вытащила пару пуговиц, дырявый ремешок и какую-то бумажку. Оглядела найденное и решила:
– Все на помойку.
– Погоди. – Иван поспешно подошел к ней. – Что за бумага?
– Фигня какая-нибудь. – Она хотела скомкать листок, но он забрал его у нее.
– «Я, Ахметьева Елена Витальевна, обязуюсь заплатить Лебедевой Екатерине Алексеевне сумму в 5 миллионов рублей».
– Это что? – Иван смотрел на недоумевающую Катю. – Это и есть твоя расписка?
– Похоже на то. Я ж говорю, запихнула куда-то, наверное, в каком-нибудь кармане лежала.
Иван внимательно разглядывал число, подпись. Странный документ, если его можно так назвать. Ни паспортных данных, ни печати нотариуса. Нигде не указано, с какой стати эта Ахметьева должна заплатить такую громадную сумму. Очевидно, она и не собиралась это делать, а Катю просто обманула, пользуясь ее наивностью и неискушенностью в таких вопросах.
– Вот ешкин кот, – тихо выругался Иван. – И каким местом ты думала, когда подписывала дарственную в обмен на эту филькину грамоту?
– Я ей верила, – проговорила Катя и опустила голову. – Она говорила, что знала маму, работала с ней.
– И ты даже не усомнилась, не проверила?
– Мне было не до того. – Голос Кати дрогнул. – Это случилось спустя пару месяцев после маминой смерти. Я была никакая. И денег не было ни капли, все ушло на врачей и на похороны. А тут она. Позвонила, попросилась прийти. Принесла кучу подарков, деньги мне дала. Сказала, что только вернулась из командировки, не успела на похороны. Почему я должна была ей не поверить?
Иван смотрел на поникшую Катю и думал, что она права. Откуда ей было знать, что на свете существуют мошенники, особенно при таком воспитании, которое дала ей Лидия, сама отличающаяся крайней доверчивостью.
– Что было дальше? – спросил он Катю.
– Дальше она приходила еще пару раз, все время с подарками, смотрела мои картины, нахваливала, говорила, что мне надо открыть свой салон. Что нужна мастерская. Я тоже так считала. Тогда она сказала, что может мне помочь. Даст денег в обмен на квартиру. Много денег. Хватит, чтобы купить жилье в Подмосковье и мастерскую.
– А почему же она не предложила просто купить у тебя квартиру? – недоумевал Иван.
– Она сказала, что так будет выгодней для нас обеих. Что рыночная цена квартиры меньше той суммы, которую она мне заплатит. Что-то твердила про налог от продажи, который будет огромным, потому что я только-только вступила в наследство. Я не поняла толком.
– Чушь это все, – мрачно сказал Иван, – чушь. Она тебя просто надула. И деньги платить вовсе не собиралась. Оттого и просила дарственную.
– Да, теперь я уже поняла. А тогда… она написала эту расписку, мы поехали к нотариусу, я подписала документы. И мы отправились в ресторан, отмечать сделку, а заодно и мой день рождения – мне девятнадцать исполнилось. Пили вино, оно было очень крепким, у меня разболелась голова. Она отвезла меня домой, сказала, что пока я не куплю новую квартиру, смогу жить здесь. Я спросила, когда получу мои деньги, и она сказала, что на днях. Я легла и уснула. А утром проснулась и стала ждать своих денег. Неделю ждала, месяц. Звонила ей. Ахметьева сначала говорила любезно, обещала, что вот-вот переведет деньги на счет, что ей для этого надо дачу продать. А потом ее тон изменился. Она сказала, что вообще не понимает, о чем идет речь. Что никаких денег она не обещала и про расписку слышит впервые. Тут я и поняла, что влипла. Пошла к юристу, а тот сказал мне, что дарственную оспорить крайне сложно, практически невозможно. Я в истерику, валяюсь дома в соплях, и тут как гром среди ясного неба являются два бугая и требуют, чтобы я выметалась со всеми потрохами. Что мне было делать? Документы на квартиру подписаны, я больше не владелица. Вечером она позвонила, Елена эта. Говорит: знай мою доброту, можешь жить тут сколько захочешь, но будь добра, плати аренду. Я была в ужасе. Откуда мне платить аренду, если денег ни копейки? А она мне – тогда выметайся по месту своей прописки. А это в семидесяти километрах от Москвы, газовая колонка, сосед-алкаш и вдобавок последний этаж и крыша течет. Я тогда дико испугалась. По всем знакомым собрала что могла и ей заплатила. А потом пошла в Макдоналдс работать. Почти вся зарплата уходила на съем. И так три года. А осенью этой у меня несколько картин купили, и я из «Макдака» ушла – уж больно надоело. Как-то так…