Официант принес корзиночку и чайник. Иван смотрел, как Катя ест пирожное, аккуратно ложечкой отколупывая по маленьким кусочкам.
– Мама тоже любила корзиночки?
– Она? – с набитым ртом проговорила Катя и замотала головой. – Она их ненавидела! – доела и улыбнулась: – А я их обожаю.
Иван чувствовал, как на душе воцаряется покой. Удивительный, тихий покой с оттенком легкой грусти. Словно зарубцевалась язва, но не в желудке, а в сердце.
– И все-таки ответь, почему ты изобразила Лидию такой? – Он вопросительно посмотрел на Катю.
Та вскинула брови.
– Какой?
– Совершенно не похожей на настоящую. Ведь на портрете у тебя в кладовке она же совсем не так выглядит. Волосы другие, прическа. Глаза.
Катя едва заметно улыбнулась.
– А ты так и не понял? – Она отпила из чашки и посмотрела на Ивана пристально.
Тот пожал плечами.
– Нет.
– Твоя Лидия была срисована с Нины. Маша принесла Трефилову ее фотографию, а он передал ее мне. Там, где она еще до болезни.
– С Нины?
Иван не мог поверить. Господи, так вот откуда эти до боли родные каштановые пряди у виска, эти изумрудные глаза! Как он мог забыть? Ему стало так горько, горько и стыдно, что захотелось провалиться под землю. Но тут он увидел Катины серые огромные глаза близко-близко, почти рядом.
– Мы вместе все забудем, – шепотом проговорила она. – Или почти все. Но ее… ее будем помнить. Вернее, их.
У Ивана зазвонил телефон. Он хотел нажать на отбой, но на дисплее высветилась фотография Борьки.
– Да, сынок, – сказал Иван и удивился непривычной мягкости своего голоса. Давно у него не получалось так разговаривать с Борькой.
– Па, там Зоя плачет. Говорит, ты ее в чем-то ужасном подозреваешь. А она… она же любит тебя. Она…
– Борь, не бери в голову. Я был не прав. Приношу свои извинения.
– Но Зоя… она хочет признаться тебе…
– В чем признаться?
Иван от удивления выронил ложечку. Оказывается, вечер чудес еще не окончен! Катя посмотрела на него с испугом. Он кивнул ей и погладил ее руку.
– Все в порядке, не волнуйся. Так в чем признаться? – повторил он в трубку.
– Видишь ли… Зоя все мечтала, чтобы ты бросил пить. Боялась, что водка тебя до могилы доведет. И она… она потихоньку подменила твои таблетки.
– Какие таблетки? – не понял Иван.
– Ну синенькие такие, которые у тебя на комоде лежали. Тебе их врач дал от желудка. Она, короче, зашла к вам, пока тебя не было дома, потихоньку их забрала, а взамен положила другие, похожие. Те, что алкашам дают, чтоб на выпивку не тянуло. Пап, прости ее, она ведь хотела как лучше…
Борька что-то еще забормотал в трубку, но Иван уже не слушал его. Он смеялся, весело, неудержимо, до слез. Катя сначала глядела на него с удивлением, смешанным со страхом, затем тоже улыбнулась. Тихо засмеялась, смех ее был как колокольчик – настоящий, легкий, искренний смех, точь-в-точь как у Лидии…
– Ай да Зойка, – проговорил Иван, вытирая глаза.
– Пап, ты там? – неуверенно позвал Борька.
– Все в порядке, сынок. Передай Зое, что ее уловка сработала, я теперь не пью. Так что спасибо.
Иван отключил вызов и попросил у подошедшего официанта:
– Нам, пожалуйста, еще одну корзиночку!