— На этот раз нисколько, миссис Талли, — ответил я. — Я предполагаю, вы — миссис Талли?
— Ах, оставили бы вы меня в покое! — произнес тот же голос. — Мистера Талли здесь нет. И не было. И не будет!
Я прижался носом к оконцу и попытался заглянуть внутрь. Неясно виднелась какая-то мебель. В той стороне, откуда доносился голос, угадывалась кушетка, на которой лежала женщина. Казалось, она лежала на спине и смотрела в потолок. И не шевелилась.
— Я больна, — сказал голос. — У меня было много горя. Уходите, оставьте меня в покое.
Я сказал:
— Ваш адрес мне сообщили Грейсоны, я сейчас прямо от них.
Возникла небольшая пауза. Потом послышался вздох.
— Никогда о таких не слышала.
Я прислонился к дверному косяку и оглянулся на дорожку, которая вела на улицу. Напротив, у обочины, стояла машина с незажженными фарами. Впрочем, вдоль квартала стояло еще несколько машин. Я сказал:
— Нет, вы о них слышали. Я работаю по поручению Грейсонов, миссис Талли. Они все еще не оправились от горя. А как вы, миссис Талли? Вы не хотите вернуться к прежней жизни?
— Покоя я хочу! — закричала она.
— Мне нужна всего лишь справка, — сказал я, — и я ее получу. Мирным путем, если удастся. А придется — так менее мирным.
Голос снова зазвучал плаксиво:
— Опять полицейский?
— Вы прекрасно понимаете, что я — не полицейский, миссис Талли.
Грейсоны не доверились бы никакому полицейскому. Позвоните им и убедитесь.
— Не знаю я никаких Грейсонов, а если бы и знала… все равно, у меня нет телефона. Убирайтесь, полицейский. Я больна, уже целый месяц больна.
— Моя фамилия Марлоу, — сказал я. — Филип Марлоу. Я частный детектив из Лос-Анджелеса. Я говорил с Грейсонами. Мне многое известно, но я хочу поговорить с вашим мужем.
Женщина истерически захохотала.
— Вам многое известно! Слышала я это выражение. Господи, те же самые слова! Вам многое известно! Джорджу Талли тоже было многое известно… когда-то.
— Он может снова найти свой шанс, — сказал я. — Если только пойдет с правильной карты.
— Ах, вот вы на что рассчитываете! — воскликнула она. — Нет уж, лучше вычеркните его из своего списка.
Я прислонился к косяку и потер подбородок. На улице кто-то зажег сильный карманный фонарь. Зачем — не было видно.
Светлое пятно ее лица над кушеткой пошевелилось и исчезло. Лишь были неясно видны волосы. Женщина повернулась лицом к стене.
— Я устала, — сказала она, и голос ее звучал теперь совсем глухо. — Я бесконечно устала. Оставьте, молодой человек. Будьте так добры — уходите!
— Может быть, вам пригодилось бы немного денег?
— Вы что, не чувствуете сигарного дыма?
Я принюхался, запаха сигар я не почувствовал.
— Нет.
— Они были здесь. Ваши дружки из полиции. Приходили два часа назад. Господи боже мой, я сыта этим по горло! Уходите же наконец!
— Что вы хотите этим сказать…
Она резко повернулась на кушетке, и я снова увидел светлое пятно ее лица.
— Что я хочу сказать? Я вас не знаю. И знать не хочу! Мне нечего вам сказать. И ничего не сказала бы, даже если было бы что. Я здесь живу, молодой человек, если это можно назвать жизнью. Во всяком случае, живу как могу. Я ничего не хочу, лишь немножко мира и покоя. А теперь ступайте и оставьте меня!
— Пожалуйста, откройте мне дверь, — сказал я. — Нам надо поговорить. Я убежден, что смогу вам доказать…
Внезапно она вскочила с кушетки, и ее босые ноги зашлепали по полу. В ее голосе была еле сдерживаемая ярость.
— Если вы немедленно не уберетесь, я позову на помощь! Я буду кричать!
Убирайтесь! Немедленно!
— Хорошо, хорошо, — быстро ответил я. — Я подсуну вам под дверь мою визитную карточку, чтобы вы не забыли мою фамилию. Может быть, вы передумаете.
Я вытащил из кармана карточку и сунул ее в щель под дверью.
— Доброй вам ночи, миссис Талли.
Ответа не последовало. Ее глаза, смотревшие на меня из темноты, были матовыми, лишенными блеска. Я спустился с терраски и по дорожке вышел на улицу.
На противоположной стороне, у машины, стоявшей с погашенными фарами, тихо заурчал мотор. Ну и что? Моторы работают у тысячи машин на тысячах улиц, что же в этом особенного?
Глава 25
Эта улица, Уэстмор-стрит, находилась в богом забытой части города и вела с севера на юг. Я поехал на север. На следующем углу я пересек старые трамвайные рельсы и оказался на автомобильном кладбище. За деревянными решетками лежали трупы бесчисленных старых автомобилей. Они громоздились кучами, словно на поле боя. Штабели проржавевших деталей казались в лунном свете какими-то диковинными строениями. Оставленные между ними проходы были широкими, как улицы.
Внезапно в зеркале над приборным щитком вынырнули светящиеся фары. Они становились все больше и больше. Нажав на газ, я одновременно отпер перчаточный ящик на приборном щитке и достал свой револьвер 38-го калибра.
Положил его рядом на сиденье.
За кладбищем находился кирпичный завод. Высокая дымовая труба резко выделялась на фоне темных груд кирпича и мрачных деревянных строений.
Пустота: ни движения, ни людей, ни огонька.
Машина приближалась. Тихое завывание сирены, словно ее еле тронули, прорезало ночь. Звук раскатился по пустырю справа, по двору кирпичного завода слева. Я еще сильней нажал на газ, но бесполезно. Они двигались быстрее. Улицу осветил яркий свет красного прожектора: приказ остановиться.
Полицейская машина поравнялась со мной и попыталась преградить мне путь. Я, уклоняясь, резко повернул свой «крайслер» и круто развернулся: какой-нибудь дюйм — и у меня ничего бы не получилось. Я выровнял машину и помчался в противоположном направлении со всей скоростью, на какую она была способна. За собой я слышал визг тормозов, звук переключаемых скоростей, яростное завывание мотора. Свет от красного прожектора, словно гигантская метла, прошелся по двору кирпичного завода.
Бессмысленно. Они опять быстро догоняли меня. Я не видел выхода. Мне лишь хотелось скорей оказаться среди жилых домов, среди людей, которые, может быть, выйдут, может быть, потом вспомнят…
Делать было нечего. Полицейский автомобиль прижался сбоку к моему «крайслеру», и грубый голос прокричал:
— Стой — или будем стрелять!
Я подъехал к обочине и остановился. Убрав револьвер на место, я запер ящик. Полицейская машина покачивалась на рессорах рядом с моим левым передним крылом. Из нее выскочил толстый человек в полицейской форме.
— Вы что, никогда сирены не слышали? Вон из машины!
Я вылез и стал рядом со своим «крайслером» в свете луны. У толстого в руке был револьвер.
— Ваши водительские права! — пролаял он голосом жестким, как сталь.
Я молча вытащил права и протянул ему. Второй полицейский вылез из-за руля, подошел ко мне с другой стороны и взял их. Включив карманный фонарь, он просмотрел документы.
— Так, фамилия Марлоу, — сказал он. — Черт побери, этот тип — частный сыщик. Можешь себе представить, Конни?
Конни сказал:
— И больше ничего? Ну тогда это не понадобится. — Он сунул револьвер в кобуру и застегнул ее. — Я с ним и так справлюсь. Без оружия.
Второй осклабился:
— Еще бы! Мчится со скоростью пятьдесят пять миль, да еще пьян! Ничего удивительного!
Второй наклонился ко мне, все еще издевательски ухмыляясь, и вежливо произнес:
— Вы позволите, мистер частный детектив?
Он принюхался.
— Гм, — сказал он. — Вроде не пахнет, это надо признать.
— Довольно прохладно для летней ночи. Угостите парня хорошим глоточком, лейтенант Добс.
— Идея недурна, — сказал Добс. Он пошел к своей машине и вытащил полулитровую бутылку. Поднял ее. Жидкости в ней было на треть. — Это всего лишь легкий коктейль, — сказал он, протянув мне бутылку. — Выпейте! За свое собственное здоровье!
— А если я откажусь?
— Только не говорите так, — ухмыльнулся Конни. — Иначе мы можем подумать, что вы предпочитаете пару пинков в живот!
Я взял бутылку, отвинтил пробку и понюхал. Пахло виски. Чистым виски.
— Не можете же вы до бесконечности повторять один и тот же трюк! — сказал я.
На Конни это не произвело никакого впечатления.
— Сейчас ровно восемь часов двадцать семь минут. Запомните, лейтенант Добс.
Добс пошел к своей машине и наклонился внутрь, чтобы сделать запись в рапорте. Я поднял бутылку и сказал Конни:
— Вы настаиваете, чтобы я выпил?
— Нет. Все-таки пару пинков я дал бы вам еще охотнее.
Я поднес бутылку ко рту, крепко сжал горло и наполнил рот крепкой жидкостью. В этот момент Конни сделал выпад и сильно ударил меня кулаком в живот. Я выплюнул виски и скорчился. Меня вырвало. Бутылка упала на мостовую.
Я наклонился, чтобы поднять ее, и прямо перед глазами увидел жирное колено Конни. Я отскочил в сторону, выпрямился и со всей силы, всем своим весом ударил его в лицо. Он схватился рукой за нос и взвыл. Другая рука метнулась к кобуре. Добс отшвырнул меня в сторону, схватил Конни за руку и отвел ее вниз. Резиновая дубинка ударила меня по левому колену. Нога сразу онемела, я с размаху сел на мостовую, скрипя зубами и выплевывая виски.
Конни отнял ладонь от лица. Она была полна крови.
— Иисус, — жалобно прохрипел он. — Кровь! Моя кровь! — Он издал дикий рев и попытался ударить меня ногой в лицо.
Мне удалось отклониться лишь настолько, чтобы удар пришелся в плечо. Но и этого было достаточно. Добс втиснулся между нами и сказал:
— Хватит, парень. Что надо — сделано. Лучше не будем пересаливать.
Конни, спотыкаясь, отступил на три шага, сел на подножку своей машины и закрыл лицо ладонью. Другой рукой он достал носовой платок и принялся бережно обтирать нос.
Добс сказал:
— Не заводись. Мы свое выполнили. Точно по программе. — Он слегка похлопывал себя резиновой дубинкой по бедру. Конни поднялся с подножки и неверными шагами двинулся вперед. Добс уперся ему в грудь ладонью. Конни попытался отстранить руку лейтенанта.