– Извините, – пробормотала она. – Просто Арчи – мой муж – сегодня женится…
– О господи, Агата! Почему же вы сразу не сказали? Неудивительно, что вы расстроены!
– Я думала, что справлюсь – уеду за тысячи миль, и станет легче. Я оставила часы в номере, чтобы не смотреть на время, чтобы не знать… – Она закусила губу. – Он женится на девушке, с которой был в ту ночь, когда я подъехала к карьеру. Я бы и не знала – мне дочь написала, она хотела быть подружкой невесты…
Нэнси вдруг похолодела. По сути, ей рассказали ее же собственную историю, только с другой стороны. Неподдельное горе Агаты пролило новый, безжалостный свет на письмо, в котором Нэнси умоляла своего любовника оставить жену и дочь и бежать с ней в Багдад. Нахлынуло непреодолимое чувство стыда: ведь она ни разу не подумала о той женщине, о том, какая жизнь ее ждет. Она вдруг поняла, что одиночество с маленьким ребенком ничуть не лучше одиночества в ожидании ребенка. Кто дал ей право рушить чужую жизнь?
Глава 16
В первый день декабря Агата проснулась до рассвета. Из комнаты Нэнси не доносилось ни звука. Она на цыпочках прошла в кухню, поставила чайник и вытащила из холодильника абрикосовый джем. Времени в обрез – вскоре за ней приплывет лодка и отвезет в разрушенный город Селевкию.
В прошедшие недели Агата испытала мощный прилив творческой энергии. За время поездки – вплоть до свадьбы Арчи – она не могла написать ни слова, зато в тот же вечер плотину в голове буквально прорвало, и хлынул поток идей. Фрагменты увиденного, нечаянно подслушанные разговоры сами собой укладывались в некую схему. Вскоре Агата начала предпринимать однодневные вылазки в соседние города и городки и уже успела заполнить материалом три блокнота. Вырисовывались сюжетные линии для двух романов: в одном дело происходило в «Восточном экспрессе», в другом – в Багдаде.
Сегодня она собиралась посетить древнюю столицу Вавилона, построенную Александром Македонским, а на обратном пути заглянуть в Альвию. Собственно, не столько заглянуть, сколько проплыть насквозь, мимо садов и теннисных кортов, оставаясь при этом незамеченной.
Наскоро позавтракав, Агата схватила сумку и шаль и выскользнула на веранду. Еще не совсем рассвело, и она осторожно спустилась по лестнице, ведущей прямо в воду: ступеньки обрывались внезапно – если не поберечься, свалишься в реку.
Долго ждать не пришлось: через пару минут на горизонте показалась гуфа. Конечно, это не круиз для высшего света: лодка была уставлена ящиками с фруктами, а единственное свободное место приходилось делить с козой, которая уже успела пометить территорию. Агата кое-как забралась в лодку, стараясь не наступать на катышки.
– Пожалиста, садись. – Сухонький араб указал ей на коврик, лежащий поверх мешка с зерном.
Агата устроилась поудобнее. Именно этого она и хотела: стать частью реки, как можно плотнее слиться с пейзажем.
На восточном берегу Тигра занималась алая полоска рассвета. Приятно плыть по реке ранним утром, когда впереди целый день волнующих открытий. В эти последние недели она чувствовала себя счастливее, чем за многие годы. Мысль о том, что надо возвращаться в Лондон, вызывала смешанные чувства. Ужасно хотелось повидать Розалинду, но ведь потом дочь вернется в школу, и квартира в Челси будет холодной и пустой… Нет, не сегодня! Осталось еще три недели, и совсем скоро – волнующее путешествие в Ур.
Интересно, что сейчас делает Кэтрин? В письмах она рассказывала, как работает на раскопках наравне с мужчинами, а по вечерам зарисовывает находки; как все встают с рассветом и трудятся допоздна: Леонард редко ложится раньше двух ночи, ему хватает пары часов сна. Не самый лучший рецепт счастливой семейной жизни, отметила про себя Агата.
Каково ей по вечерам сидеть за столом с Леонардом и остальными мужчинами? Можно представить, какие мысли проносятся у них в голове, когда они провожают ее взглядами, зная, что муж засиделся в кабинете, поглощенный мертвыми экспонатами… А Кэтрин – молодая и цветущая – о чем думает она, раздеваясь, расчесывая волосы, ложась в холодную постель?
Агата невольно представила себе худшее: Макс, при всей своей прямоте и приверженности католической вере, безумно влюблен в жену босса. Как еще объяснить его уклончивость в поезде? Если бы Кэтрин вела себя раздражительно, ворчала, придиралась по пустякам, его можно было бы понять, так ведь она оказалась прекрасной спутницей – разве что слегка властной.
А с чего ты вообще о нем думаешь?
На этот раз голос принадлежал не Эркюлю Пуаро, а матери – у той всегда срабатывал врожденный инстинкт, когда дело касалось мужчин. Ей не нравился Арчи, хоть она и старалась это скрыть. Агата до сих пор помнила ее замечания после первого визита Арчи: «Он не слишком внимателен…», «По-моему, он довольно жестокий человек…» Как же она была права!..
Усилием воли Агата выбросила бывшего мужа из головы, достала из сумки блокнот и принялась записывать дорожные впечатления: как меняется цвет воды на рассвете, как цепляются за берега молочные завитки легкого тумана, как группа женщин идет через пальмовую рощу с корзинами белья на голове…
Оторвавшись от блокнота, она вдруг осознала, что ничего этого не увидела бы, оставшись замужем. Арчи заявлял, что налетался во время войны и путешествовать уже неинтересно: куда приятнее в Лондоне или в Саннингдейле. Идея вылазки в древние руины Месопотамии его бы нисколько не вдохновила: всю дорогу думал бы о гольфе.
Что ж, размышляла Агата, убирая блокнот, пожалуй, в одиночестве есть свои плюсы…
Первые лучи солнца проникли сквозь занавески. Нэнси разбудил резкий толчок под ребрами. Надо сказать, она уже привыкла к гимнастическим упражнениям малыша, но такое обычно происходило после еды, а не во сне.
Нэнси осторожно поднялась, натянула халат, который смастерила из остатков шелка, купленного в Дамаске: простенький фасон типа кимоно, мешковатый, чтобы скрыть живот. Кроме того, она сшила три платья в арабском стиле, тоже просторные.
Если Агата и удивлялась смене гардероба, то вслух никак не комментировала. Она и сама пристрастилась к длинным широким одеждам, да еще и голову покрывала, когда выходила за продуктами или на экскурсию. Нэнси подозревала, что отчасти это вызвано нежеланием быть узнанной. Если устроители коктейльной вечеринки прознают о том, что в город прибыла известная английская писательница, приглашения так и посыплются. Агата специально выбрала дом подальше от цветущей Альвии, где проживала большая часть ее бывших соотечественников. Они жили в самом сердце города, чуть в стороне от улицы Аль-Рашид, прямо на берегу Тигра, где так удобно наблюдать за приливом и отливом. По вечерам обе женщины сидели на веранде в уютном молчании, читали или шили, поднимая голову на плеск проходящей лодки или махая детям, резвящимся на противоположном берегу.
При виде малышей Нэнси охватывала тревога. Временами она почти забывала о том, что ее ждет, словно прячась в непроницаемом пузыре, но крики и смех резко возвращали ее в реальность. Агата уезжала домой за неделю до Рождества. А что же будет с ней? Нэнси безуспешно пыталась устроиться секретарем в городе, однако единственную вакансию машинистки без знания арабского предлагали только в британском консульстве, где ее, похоже, внесли в «черный список». Ощущение паники, дремавшее в глубине души, грозило вот-вот накрыть с головой.
Дрожащими руками Нэнси раздвинула занавески и выглянула наружу. Над водой тонким одеялом стелилась дымка. На противоположном берегу торчали мачты, словно иголки в белой бархатной подушечке. Вспомнилась Делия – наверняка у той был похожий вид из окна. Догадывалась ли кузина, что больше никогда не увидит Англию?..
Мысль о Делии причиняла боль. Нэнси много раз навещала ее могилу, разговаривала с ней, как будто та стояла неподалеку. На кладбище было тихо, цвели миндальные деревья, но успокоение не приходило.
Нэнси заставила себя приготовить завтрак – все лучше, чем погружаться в болото страха и напряжения. Агата наняла кухарку, чтобы та готовила им ужин, однако в остальное время они были предоставлены сами себе. До приезда в Багдад Нэнси ни разу в жизни не стояла у плиты, даже яйца не варила. За неделю Агата научила ее многому. Сегодня она сделает омлет с сыром. А потом, если проголодается, поест хлеба с джемом. Похоже, ребенок родится здоровяком.
После завтрака Нэнси устроилась в комнате, назначенной рабочим кабинетом, и занялась перепечатыванием заметок из блокнота. Ее совершенно захватило описание храма езидов и то, что Агата наметила Павлиньего Ангела как отправной момент для своего романа. В верхней части страницы значилось слово «Люцифер», а под ним набросок сюжета: в спальню к молодой англичанке врывается умирающий и произносит тайный код… Нэнси улыбнулась, перепечатывая этот текст: интересно, будет ли героиня похожа на нее?
В час дня она подогрела рагу из фарша, помидоров и гороха, оставшихся с ужина, и пообедала на веранде, а затем вернулась к машинке. Предстояло напечатать письмо ему, чтобы он подумал, будто у нее есть постоянная работа в конторе.
«Любимый!
Спасибо за письмо и за чудесную брошь. Боюсь, я устроила сцену прямо на почте: открыла посылку и разрыдалась у всех на глазах. Жаль, что я не могу ничего послать в ответ. Я часто вижу милые вещички, которые тебе понравились бы, но не хочу создавать проблемы.
Как видишь, мне удалось найти работу машинистки. Пока это временно, хотя я надеюсь, что к концу года получу постоянное место.
Ужасно по тебе соскучилась. Конечно, я понимаю, как тяжело тебе приходится дома. Ты говоришь, что брак умер, и все же меня не покидают мысли о твоей жене, о том, каково ей будет одной… В то же время я не могу перестать любить тебя. Знаю, я ужасная эгоистка…»
Краем глаза Нэнси уловила какое-то движение у окна. Обернувшись, она застыла от ужаса – змея! Цвета песка, с изумрудными глазами и парой чешуйчатых шипов на голове. В отеле ее предупреждали о таких – рогатая гадюка, страшно ядовитая, толщиной с руку, скользила по полу в ее сторону.