– Приходите к нам в гости, когда мы вернемся в Лондон. – Кэтрин прижала ребенка к плечу, тихонько укачивая. – Будем рады вас видеть.
Агата покосилась на Леонарда, который разговаривал с Максом через окно.
– Надо было дать вам что-нибудь – на нужды экспедиции… Может, я перешлю деньги из Лондона?
– Вовсе не обязательно, – улыбнулась Кэтрин. – Вы подарили нам обоим нечто куда более ценное.
Раздался пронзительный свист. Джеймс испуганно запищал.
– Вам пора! – Кэтрин торопливо поцеловала ее в щеку.
Едва Агата успела сесть, как поезд тронулся. Кэтрин с Леонардом махали им вслед, Джеймс перестал плакать.
– Как настоящая семья, правда? – заметил Макс.
Агата кивнула, не в силах говорить.
– Не переживайте… – Он взял ее за руку. – Все будет хорошо.
В Багдад прибыли рано утром. По плану предстояло тем же вечером ехать в Дамаск. У Агаты оставалось несколько часов, чтобы упаковать вещи в доме у реки.
К счастью, Макс вызвался помочь со сбором вещей Нэнси – сама бы она не справилась. В тумбочке у кровати Агата нашла фотографию, завернутую в шелковый шарф с павлиньим узором: групповой снимок на отдыхе. В одной из женщин она узнала Нэнси. Изображение расплылось перед глазами…
– Что это? – спросил Макс, отложив охапку одежды.
Агата протянула ему фотографию. На обороте чернилами значилось: «Венеция, Лидо – апрель 1928 года».
– Медовый месяц Нэнси… – Агата порылась в кармане в поисках платка.
Какое-то время Макс изучал фотографию, затем указал на мускулистого мужчину, который держал Нэнси за руку, а другой обнимал улыбающуюся женщину в кимоно.
– Это, должно быть, Феликс Нельсон. Думаете, та, что справа от него…
– Возможно.
– А остальные кто?
Агата вгляделась. Ее внимание привлек мужчина, стоявший с краю в узорчатом халате и парусиновых туфлях с пряжками. Он смотрел не на камеру, а куда-то назад, поверх голов – кажется, на Нэнси. Высокие рельефные скулы, блестящие глаза… Это был он – человек с «Восточного экспресса».
– Что такое? – Рука Макса опустилась ей на плечо. – Вы дрожите.
– Я… просто…
Признаться ему? И что тогда? А вдруг он решит, что совесть обязывает найти любовника Нэнси и все рассказать? Она ведь обещала Нэнси – нельзя нарушать обещание…
– Н-надо отослать фотографию Кэтрин, – произнесла Агата прерывающимся голосом. – Когда Джеймс начнет задавать вопросы о своей матери, она ему покажет.
– Думаете, Кэтрин захочет рассказать правду? – нахмурился Макс. – У меня сложилось впечатление, что они с Леонардом намерены выдать его за своего.
Агата завернула снимок в шелковый шарф.
– Что ж, это их дело. По крайней мере, так у них будет выбор.
Макс кивнул.
– У вас есть конверт? Пойду отправлю, а вы пока заканчивайте с укладкой.
Четыре дня спустя, двадцать первого декабря, «Восточный экспресс» скользил вдоль заснеженных лугов в Швейцарских Альпах. Рассвет занялся поздно: Агата с Максом уже завтракали, когда темное небо загорелось на востоке обещанием солнца.
– Наше последнее утро, – заметил Макс, поднимая чашку с кофе и шутливо чокаясь с ней. – Я знаю, неделя выдалась непростая, но все-таки надеюсь, что вы хорошо провели время.
– Да, конечно… – Агата улыбнулась одними губами. – В Стамбуле было очень интересно, да и Венецию еще раз повидали…
Она склонилась над тарелкой и принялась старательно намазывать масло на кусок тоста, чтобы скрыть свои чувства. В душе царил сумбур. Лондон, осколки прежней жизни… Она ужасно соскучилась по Розалинде – и в то же время отчаянно боялась завершения праздников, когда дочь вернется в школу, а Макс – в Месопотамию. Да, они провели вместе несколько чудесных дней, но о будущем разговоров не заводили. Увидятся ли они вновь? К тому же Агате страшно не хватало Джеймса. Как-то там справляется Кэтрин? А вдруг она устала от бессонных ночей, бесконечных кормлений, подмываний, переодеваний? Вдруг новизна материнства уже приелась?
– У вас такой серьезный вид… – Макс накрыл ее руку ладонью.
– Беспокоюсь за Джеймса. – Хотя бы в этом она могла ему признаться.
– Вы с ним отлично справлялись. Представляю, как вам было тяжело прощаться…
– Я подумывала о том, чтобы его забрать. В тот день, пока вы были в церкви, я прикидывала и так и этак. – Агата глянула в окно, любуясь белоснежной вершиной, которую позолотило солнце. – Конечно, ничего бы не вышло – вряд ли разведенным женщинам позволяют брать приемных детей.
– Я тоже об этом думал.
– Правда?
– Если бы мы были женаты…
Макс все еще держал ее за руку. Агата подняла голову, ошеломленная, и увидела, что молодой человек краснеет.
– А потом я подумал: если бы мы были женаты, то… – Он уставился на скатерть. – …могли бы завести своего.
– Вы что, делаете мне предложение?!
– Да. – Макс поднял голову, криво улыбнувшись. – Простите, что так поспешно… Надо бы встать на колено, только боюсь, официант споткнется.
Он сделал глубокий вдох.
– Агата, выходите за меня замуж!
Эпилог
Из сада камелий в дом ведет узкая извилистая тропинка. Мой юный гость предлагает мне руку. Я прекрасно могу ходить сама – палка нужна лишь для того, чтобы подняться со скамейки, – но принимаю помощь. Меня вдруг охватывает сильное желание прижать его к себе: этого малыша я впервые взяла на руки в пустыне, его выкармливала козьим молоком через тряпочку, его мечтала усыновить; и если бы обстоятельства сложились иначе… Как он вырос, каким красавцем стал: темная грива волос, ясные голубые глаза…
Жаль, что Макса нет рядом – он в Лондоне, читает лекцию в Британском музее. Сейчас, возможно, потчует аудиторию забавным анекдотом из нашей жизни в Ираке и Сирии.
Ах, какие нам выпали приключения! Макс возглавлял собственную экспедицию, а я была рядом в роли хатун. Научилась фотографировать находки и проявлять снимки, а в свободное время печатала на машинке в кабинете из саманного кирпича, который построил для меня Макс. На двери висела табличка, написанная на арабском: «Бейт Агата» – «домик Агаты». Никогда идеи не приходили ко мне так быстро и так легко, как в той крошечной хижине посреди пустыни.
С годами мы потеряли связь с Вулли. Пока Макс копал на Ближнем Востоке, работа Леонарда привела его в Америку. Последний раз мы все виделись в Лондоне осенью 1930 года, Джеймсу тогда было два годика. Разумеется, он меня не вспомнил и заплакал, когда Кэтрин попыталась посадить его ко мне на колени. В другой раз я бы расстроилась, однако меня заполняло безмерное счастье: я ждала ребенка от Макса. Целый волшебный месяц мы планировали будущее в роли родителей!
На следующий день после той встречи мы выехали в Сирию, остановившись по дороге на Родосе. Помню, я зашла в маленькую беленую церковь и попросила Господа послать мне сына.
Увы – мне было уже сорок. Беременность продлилась всего три месяца.
Это был мой последний шанс. И словно чтобы подчеркнуть наше горе, новая жена Арчи в тот же год родила сына.
Макс стоически перенес утрату, но я-то знала, как сильно он хотел ребенка. После этого о визите к Вулли думать не хотелось; по возвращении с раскопок я с облегчением узнала о том, что они переехали в Америку.
Трудно поверить, как давно это было. Джеймсу сейчас… Я мысленно прикинула: тридцать пять.
Мы идем к дому. Я случайно наступаю на камень, и нога подворачивается. Он подхватывает меня под руку.
Да, я мечтала о сыне.
После сорока мечта превратилась в навязчивую идею. Однако время утекало, и в конце концов пришлось принять горькую правду: какого бы успеха я ни добилась в других областях, здесь я обречена на провал.
А потом вдруг случилось чудо. Розалинда – ей было всего двадцать – в безумном круговороте войны вышла замуж за военного. Осенью 1942 года у них родился сын Мэтью, и когда я взяла его на руки, боль отпустила.
Сейчас Мэтью уже совсем взрослый. Интересно, что бы он подумал, если бы увидел, как незнакомец держит его бабулю под руку…
Мы огибаем кусты магнолии, окаймляющие лужайку, и перед нами предстает величественный дом; предзакатное солнце бросает на белые колонны оранжевый отсвет.
– Какое красивое здание! – Джеймс останавливается, чтобы рассмотреть получше. – А от реки толком не видно.
– Мы купили его в 1938-м, – отвечаю я. – Во время войны здесь квартировали американские войска. Даже оставили кое-какие художества.
Я веду гостя в библиотеку и звоню, чтобы подали чай, затем показываю Джеймсу настенную живопись: серию иллюстраций, повествующих о приключениях американской флотилии по всему свету.
– Наследие лейтенанта из Нью-Йорка, тоскующего по дому. У меня рука не поднялась закрасить все это: пусть будет что-то вроде современной археологии.
Джеймс обходит комнату по кругу, разглядывая рисунки. Останавливается, теребит мочку уха – этот жест выдает его нервозность. Когда же я перейду к делу? И вправду ли у меня есть недостающие звенья, которые ему так нужны?
– К сожалению, я утратила связь с вашими родителями, – начинаю я. – Мы были слишком заняты каждый своей жизнью в разных частях света. Я им очень благодарна: если бы не они, я бы никогда не встретила Макса, своего мужа.
– Мама часто вас вспоминала. У нее хранились все ваши книги.
– Да, новость о ее смерти меня буквально сразила. Мы были очень близки. Вам, наверное, особенно тяжело пришлось – потерять ее в столь молодом возрасте.
– Да… Я тогда учился здесь, а они жили в Америке. Мама давно болела, доктора никак не могли поставить диагноз. Ужасно было видеть, как она угасает…
Он подходит к креслу и опирается на спинку, словно ища поддержки.
– Отец рассказывал, что у нее было предчувствие. Однажды она усадила его рядом и сказала: «Лен, сегодня ночью я умру; обещай, что будешь продолжать жить как обычно». На следующее утро ее не стало.