– Белла, дорогая, тебе снова это приснилось.
– Нет, Марк. Я отчетливо слышала звонок. И не один.
– Три часа ночи, милая, спи… – Он вернулся под одеяло, ласковым и заботливым движением уложил мою голову к себе на плечо. – Может, в соседней квартире зазвонил телефон, а у тебя слух чуткий, вот ты и услышала… Спи и ничего не бойся. Через неделю у нас такой день… Ты хотя бы рада, что выходишь замуж?
Он старался меня отвлечь. Марк, какой же ты хороший, как же ты хорошо все понимаешь… Вот только почему скрыл от меня, что все те пять месяцев постоянно встречался с Беатрисс и вы думали вместе над тем, как бы вызволить меня?.. И почему после этого ты называешь ее шлюхой, стервой, возражаешь против нашей дружбы и просишь меня, чтобы ее не было на нашей свадьбе? Что это – заговор или стойкие неприязненные отношения людей, связанных чем-то постыдным, грязным? Но ведь Беатрисс же не говорит о тебе плохо. Напротив, она как будто радуется тому, что я выхожу замуж именно за тебя.
– Знаешь, я чего-то боюсь, – призналась я тогда, в ту ночь, когда мне послышался звонок. – Недавно мне приснился сон, будто я прихожу в химчистку, а там прямо посредине приемной стоит такая лохань с черной жижей… И я прошу тетку покрасить мне мое свадебное платье в черный цвет. Марк, ты спишь?
Но он уже спал. Счастливый, спокойный, с бронированным сердцем и непробиваемой кожей носорога…
Нехороший, кошмарный сон. Я еще тогда, во сне, спросила себя, красить мне одно или сразу два моих платья. К чему бы это?
Глава 12
Меня вырвало. Неожиданно. Утром, когда я чистила зубы. Мне вдруг показалось, что паста соленая и отдает селедкой. Меня мутило, а на душе после ночных кошмаров образовалась болезненная пустота. Я знала, что Марк, позавтракав, уедет к себе в адвокатское бюро и что я не увижу его до самого вечера. День в пустой и тихой квартире представлялся мне настоящей пыткой.
Держась за стены, я доползла до кухни. Единственно, от чего меня не тошнило, это запах и вкус кофе.
– Белла, ты бледная. Тебе нездоровится?
Марк даже поднялся мне навстречу. Наверное, я на самом деле выглядела неважно. Марк посмотрел на меня виновато – в последнее время он боролся с моей бессонницей чисто по-мужски, что даже в какой-то мере утомляло меня, но, с другой стороны, я, успокоенная, взмокшая и расслабленная, погружалась в спасительный сон. На этот раз он, видимо, посчитал, что перестарался.
Я протянула к нему руки, чтобы он посмотрел, как они дрожат.
– Да ты ничего не ешь! Кофе – это маловато для завтрака. Поешь яичницу хотя бы…
У Марка, к счастью, был отменный аппетит, и я зачастую принималась за еду лишь за компанию с ним. Если бы не он, я, наверное, растеряла бы последние силы.
– Хорошо, я поем. И бутерброд тоже. Хотя не уверена…
Я не знала, что со мной происходит. Мое сознание словно расслаивалось. С одной стороны, я тосковала по Беатрисс и хотела ее увидеть, поговорить с ней, выпотрошить ее всю-всю, понять, что же двигало ею тогда, когда она так поступила со мной, убедиться в том, что она никогда не любила меня, а просто использовала мою психологическую зависимость от нее, привязанность… С другой – я даже боялась думать об этом, гнала от себя эти невыносимые мысли, страдала и плакала, понимая, что история с Беатрисс все-таки сделала свое черное дело и я теперь потеряю веру в людей и даже в Марка… Но все равно, шли дни, мы с Беатрисс время от времени перезванивались, даже встретились пару раз, чтобы пройтись по магазинам и купить мне какие-то необходимые мелочи к свадьбе, и я понимала, что рано или поздно все утрясется, и в наших отношениях, и в моей душе.
…Марк ушел, уехал на работу, оставив меня одну. И сразу же позвонила Беатрисс. Сказала, что срочно хочет увидеть меня, что у нее есть для меня новости. Я попросила ее купить по дороге маринованных огурцов. Краснодарских. Маленьких. Она знала, какие именно я люблю, рассмеялась, сказала, что будет у меня через час с огурцами и капустой. Я подумала еще тогда, что она захочет выпить, потому и вспомнила про капусту.
…Она появилась через полтора часа с пакетами, полными самой разной закуски. Сказала, что дома ей не сидится, что муж уехал из дома еще в шесть утра, он летит в Голландию и вернется только через три дня. Я пожаловалась ей на отсутствие аппетита, и она принялась накрывать на стол.
– Мы с тобой сейчас перекусим и поедем куда-нибудь проветримся, а то ты просто закисла дома. Вот тебе твои огурчики, это краснодарские, а это – немецкие, выбирай…
И вдруг лицо ее изменилось.
– Белка, ты, случаем, не беременна? – спросила она испуганно, как если бы предположила, что я смертельно отравилась. – Ты как себя чувствуешь?
– Тошнит, голова кружится, бессонница, тоска, часто плачу и вообще, если честно, то мне очень, очень плохо… Какие-то предчувствия мучают… Может, мне действительно послушаться Марка и отложить свадьбу?
– Это нервы, – сказала она очень тихо. – Можно было бы отложить свадьбу, но не сейчас, когда осталось четыре дня. И людей уже наприглашали, и вы уже настроились… Это только поначалу кажется, что свадьба – большой и незабываемый праздник. Свадьба – нервное мероприятие. Ты уж перетерпи, постарайся побольше спать, есть, словом, отдыхай, а после свадьбы вы поедете с Марком куда-нибудь…
– Мы проведем неделю в Греции, у какого-то знакомого Марка, у нас уже и билеты есть… – Я говорила это абсолютно будничным тоном, потому что даже предстоящая поездка в Грецию не вызывала во мне никаких эмоций.
Я сидела за столом на кухне, смотрела на разложенную по салатницам и тарелкам еду и понимала, что напрасно затеяла эту встречу с Беатрисс, и еще эти огурцы… Все было острым, соленым, уксусным, болезненным, сжигающим все внутренности…
Я едва успела добежать до туалета. Меня снова вырвало. Беатрисс побежала следом, твердя что-то насчет беременности (в чем я здорово сомневалась, поскольку не чувствовала ее или же просто не была готова к ней).
А потом со мной сделалась истерика. Меня словно прорвало. Все эти полгода, что я носила в себе обиду, но старалась изо всех сил оправдать поступок Беатрисс, теперь превратились для меня в большую часть жизни, заполненную до краев предательством и злом, а в ушах моих зазвучал, оглушая меня, издевательский хохот Беатрисс… Я набросилась на нее с воем, обвиняя во всех смертных грехах; рыдая и размазывая по щекам слезы, бросала ей в лицо, как шматки грязи, слова обиды и гнева, я в бешенстве отвешивала ей пощечины и вообще готова была, как мне кажется, убить ее… А потом, выплеснув все это из себя, исторгнув, я с ужасом увидела перед собой разбитое лицо Беатрисс, распухший, в крови нос, ссадины на щеках от моих колец и ногтей и бросилась ее успокаивать, просить у нее прощения. Она тоже плакала, обнимая мою голову и, всхлипывая, говорила, что давно ждала этой моей реакции, что это нормально, а то, как я вела себя раньше, – настораживало ее и заставляло постоянно находиться в напряжении, бояться меня. Потом мы выпили водки. Моя тошнота прошла. Я успокоилась. Беатрисс уехала домой, сказала – зализывать раны (я сама сделала ей примочки и замазала царапины крем-пудрой), а я, перемыв посуду, легла спать.
Я проспала довольно долго, а когда проснулась, приготовила ужин, привела себя в порядок и стала ждать Марка. Все ломала себе голову, рассказать ему о приходе Беатрисс или нет, признаться в том, что мы с ней наконец-то во всем разобрались, что я сделала то, что давно должна была сделать, что высказала ей все, что накопилось в душе, правда, реакция моя на ее отвратительный, мерзкий поступок оказалась запоздалой, но что теперь все осталось в прошлом, что я излечилась от своей ненормальной любви к подруге и что это никакая не любовь, а тянущийся с детства след болезненного обожания и даже зависти…
Решила, что Марку рассказывать ничего не стану. Это наши с Беатрисс отношения. И ни один мужчина не стоит того, чтобы так обнажать перед ним душу. Тем более Марк, так хорошо знающий Беатрисс, так долго скрывал от меня свои с ней дела…
Марк пришел и первым делом спросил, как я себя чувствую, ела ли я что-нибудь. Я сказала, что чувствую себя прекрасно, и тогда он предложил мне поужинать где-нибудь в городе. Это было как раз то, что надо. Я вымыла волосы, уложила, оделась, подкрасилась, и через час мы с ним уже мчались по вечерней, плывущей среди разноцветных огней Москве, и голова моя кружилась от ощущения полного счастья и какой-то невесомости, нереальности происходящего… Марк, одной рукой держа руль, другой поглаживал мою руку, и у меня от удовольствия закрывались глаза, перехватывало дыхание… Он говорил мне что-то о своих делах, о том, что он выиграл большое дело, что его подзащитный теперь на свободе и очень благодарен ему, что Марк получил хорошие деньги и мы теперь сможем купить мне машину, а если я захочу, то дом где-нибудь на море… Мы поужинали в маленьком ресторане на Арбате, я выпила довольно много вина и захотела танцевать. Марк, радуясь моему душевному и физическому выздоровлению, пригласил меня на танец, а потом разрешил мне потанцевать с каким-то парнем, который весь вечер не спускал с меня глаз, а когда мы с ним танцевали, сказал мне на ухо, что влюбился в меня с первого взгляда и что он приглашает меня на балкон покурить… Курить я отказалась, вернулась за столик, допила вино и чуть не уснула на уютном плюшевом диванчике…
Марк немного выпил, а потому вел машину очень осторожно, никого не обгоняя и словно наслаждаясь ездой и вдыхая прохладный воздух ночной Москвы…
Дома, пока Марк ставил машину, я помылась, надела пижаму, хотела его дождаться, но не смогла – наверное, сразу же уснула. И снилась мне наша лестница, устланная толстыми, движущимися по направлению к нашей двери змеями…
Ночной звонок всегда заставляет сердце биться быстрее, а в голове одна за другой распускаются, как ядовитые цветы, тревожные мысли… Так было и в ту ночь. Снова ночной звонок. На этот раз телефонный. Марк спал так крепко, что даже не проснулся. Я схватила трубку и отчетливо услышала голос Беатрисс.