После рождения Брайана мама вернулась в школу учительницей. Отец работал сварщиком на заводе по переработке нефти (тяжелая работа на месяц, иногда - на три), начал пить, и вскоре это сказалось на нашей семье негативным образом. По словам мамы, через несколько лет после свадьбы мой дедушка Барни погиб в автокатастрофе, и после этого отец ушел в запой, пропустив первый день рождения Брайана. Когда Брайан учился ходить, отец напился на рождественской вечеринке и в рождественское утро пустился во все тяжкие. Тут мама сказала, что с нее хватит. Она уехала к Лили. В марте 1980 года подала на развод. Но Джун и его новая жена умоляли маму принять отца обратно, и она согласилась.
Некоторое время, кажется, царило затишье. Отец бросил сварку и занялся строительным бизнесом. Потом, приложив много усилий, он открыл тренажерный зал под названием "Тотальный фитнес", благодаря которому некоторые мужчины в нашем городе, в том числе - мои дяди, превратились в бодибилдеров. Зал находился в студии, прилегавшей к нашему участку, в соседнем здании. Мускулистые мужчины бесконечной чередой шли в зал и выходили из него, и их мускулы отражались в зеркалах в свете флуоресцентных ламп.
Дела у папы действительно пошли в гору. Он превратился в одного из самых зажиточных жителей городка. Моя семья начала варить на заднем дворе огромных лангустов. Они устраивали безумные вечеринки с танцами до утра. (Я всегда думала, что секрет танцев до утра таился в амфетамине - это был тогда популярный препарат).
Мама открыла со своей сестрой Сандрой детский сад. Для укрепления брака родители родили второго ребенка - меня. Я родилась 2-го декабря 1981 года. Мама никогда не упускала случая напомнить, что мучительно рожала меня двадцать один час.
Я любила женщин своей семьи. Моя тетя Сандра, у которой уже было двое сыновей, вдруг неожиданно родила ребенка в тридцать пять - мою кузину Лору Линн. Всего несколько месяцев разницы, мы с Лорой Линн были - как двойняшки, мы были лучшими подругами. Лора Линн всегда была мне как сестра, а Сандра была второй мамой. Она так гордилась мною и так меня вдохновляла.
И, хотя моя бабушка Джин умерла задолго до моего рождения, мне посчастливилось знать ее маму, мою прабабушку Лекси Пирс. Лекси была дьявольски красива - на лице всегда белоснежная пудра и красная помада. Старея, она всё больше превращалась в ту еще штучку. Мне говорили, что она была замужем семь раз, и в это легко можно было поверить. Семь раз! Очевидно, ей не нравился ее зять Джун, но после смерти дочери Джин она осталась рядом, чтобы заботиться о моем отце и его братьях и сестрах, а потом - и о своих внуках.
Мы с Лекси были очень близки. Мои самые яркие и радостные воспоминания из детства - о том времени, которое я провела с ней. Мы не спали всю ночь, только мы вдвоем. Всю ночь мы сидели у ее туалетного столика и наносили макияж. Утром она готовила мне обильный завтрак. В гости приходила ее лучшая подруга, которая жила по соседству, и мы слушали медленные баллады 1950-х годов из коллекции записей Лекси. Днем мы с Лекси дремали. Больше всего мне нравилось погружаться в сон у нее под боком, вдыхать аромат ее духов и пудры, слушать, как ее дыхание становится глубоким и ровным.
Однажды мы с Лекси поехали взять фильм напрокат. Когда мы отъехали от видеопроката, она врезалась в другую машину, а потом застряла в кювете. Мы не могли выбраться. Приехал тягач, чтобы нас спасти. Эта авария испугала мою маму. С тех пор мне не разрешали тусить у прабабушки.
- Это вовсе не была ужасная авария! - говорила я маме. Я умоляла разрешить мне видеться с Лекси. С моей любимой прабабушкой.
- Нет, я боюсь, что у нее развивается старческий маразм, - отвечала мама. - Тебе больше не безопасно находиться с нею рядом.
После этого я виделась с прабабушкой у нас дома, но мне нельзя было садиться с нею в машину или устраивать ночные вечеринки у нее дома. Я не понимала, как пребывания рядом с человеком, которого я люблю, может быть для меня опасным.
Кроме того, что я любила проводить время с Лекси, в те годы мне нравилось прятаться в шкафах. Это стало семейной шуткой: "Где Бритни?". В доме тети я всегда исчезала. Все бросались меня искать. Когда у них начиналась паника, они открывали дверцы шкафа, и вот она - я.
Должно быть, мне хотелось, чтобы меня искали. Несколько лет это было моим любимым занятием - прятаться. Прятки были одним из способов привлечь к себе внимание. Кроме того, я любила петь и танцевать. Я пела в нашем церковном хоре, занималась танцами три вечера во время рабочей недели и по субботам.
Потом я добавила занятия гимнастикой - туда нужно было час ехать в Ковингтон, Луизиана. Когда речь шла о танцах, пении и акробатике, мне всё было мало.
На уроке профориентации в начальной школе я сказала, что собираюсь стать юристом, но соседи и учителя начали убеждать меня, что я 'рождена для Бродвея', и в конце концов я приняла свою идентичность 'маленькой эстрадной звезды'.
На своей первой танцевальной репетиции я была в три года, а в четыре - впервые спела соло: 'Что это за ребенок?' для рождественской программы в детском саду моей мамы.
Мне хотелось спрятаться, но и хотелось, чтобы меня видели. Оба утверждения верны. Съежившись в холодной тьме шкафа, я чувствовала себя такой маленькой, словно могу исчезнуть. Но когда на меня были направлены все взгляды, я становилась кем-то другим, кем-то, кто может повелевать пространством. В белых колготках я орала в микрофон песню и чувствовала, что всё возможно.
3
- Мисс Линн, мисс Линн! - кричал мальчик. Он запыхался, стоял у парадной двери. - Идите! Идите скорее!
Однажды в четыре года я сидела в гостиной нашего дома на дивине, с одной стороны от меня сидела мама, с другой - моя подружка Синди. Кентвуд был - словно городок из мыльной оперы, здесь всегда происходила драма. Синди объясняла маме подолбности новейшего скандала, я слушала, пытаясь следовать за нитью событий, и тут дверь распахнулась. Выражение лица мальчика говорило о том, что случилось что-то ужасное. Мое сердце ушло в пятки.
Мы с мамой бросились бежать. На дороге только что положили новый асфальт, и я босиком бежала по горячей черной смоле.
- Ой! Ой! Ой! - взвизгивала я с каждым шагом. Посмотрела на свои ноги и увидела, что к ним приклеилась смола.
В конце концов мы прибежали в поле. где мой брат Брайан играл с друзьями, живущими по соседству. Они пытались косить квадроциклами высокий бурьян, для них это была идея из области фантастики, поскольку они были идиотами. Разумеется, они не видели друг друга в этом бурьяне, и произошло лобовое столкновение.
Я точно всё это видела, слышала, как Брайан кричал от боли, а мама вопила от страха, но я ничего этого не помню. Думаю, Бог затмил мой разум, чтобы я забыла боль и ужас при виде раздавленного тела моего брата.
Вертолет доставил его в больницу.
Когда я пришла проведать Брайана несколько дней спустя, он был весь в гипсе. Насколько я могла видеть, у него были сломаны почти все кости. Что меня, как ребенка, поразило больше всего - ему приходилось мочиться через дырочку в гипсе.
Также я не могла не заметить вот что: комната была заполнена игрушками. Родители были так благодарны, что он выжил, и так волновались за него, что во время его выздоровления каждый день был Рождеством. Мама старалась порадовать моего брата из-за чувства вины. Удивительно, как в долю секунды механизм жизни семьи может измениться навсегда.
После аварии я намного сильнее сблизилась с братом. Основой нашей связи стало то, что я искренне и по-настоящему понимала его боль. Когда он вернулся из больницы, я не отходила от его постели. Спала рядом с ним каждую ночь. Он не мог спать на своей кровати, потому что по-прежнему был весь в гипсе. Так что у него была специальная кровать, для меня пришлось положить маленький матрас у изножья. Иногда я забиралась в его кровать и просто держала его за руку.
Когда гипс сняли, я всё равно еще несколько лет спала в его кровати. Даже в детстве я понимала, что, помимо аварии и третирований со стороны отца, у моего брата была очень тяжелая жизнь. Мне хотелось принести ему утешение.
В конце концов, спустя несколько лет мама сказала: 'Бритни, ты уже почти в шестом классе. Тебе пора начать спать отдельно!'.
Я отказалась.
Таким я была ребенком - не хотела спать одна. Но мама настаивала, и в конце концов я вынуждена была сдаться.
Когда я поселилась в своей собственной комнате, начала наслаждаться собственным пространством, но тесная связь с братом сохранялась. Он меня любил. И я его любила - я испытывала к нему трогательную покровительственную любовь. Я не хотела, чтобы ему причинили вред. Я видела, что он уже слишком много страдал.
Когда моему брату стало лучше, мы начали принимать активное участие в жизни сообщества. Поскольку мы жили в маленьком городке на пару тысяч жителей, все старались поддерживать три главных парада в году - на Масленицу, Четвертого июля и на Рождество. Весь город ждал эти праздники. Вдоль улиц выстраивались люди. которые улыбались, махали рукой, оставляя позади драму своих жизней хотя бы на одень день, наслаждаясь зрелищем парада своих соседей по Хайвей 38.
Был год, когда наша детсткая стайка решила украсить гольфкар и отправить его на парад в честь Масленицы. Вероятно, в том гольфкаре было восьмеро детей - очевидно, слишком много. Трое - на диванчике сиденья, еще пара - по бокам, упирались в маленькую крышу, а один или двое - качались сзади. Груз такой большой, что шины гольфкара почти расплющились. Мы все оделись в костюмы девятнадцатого века, даже не помню, почему. Я сидела на коленях у детей постарше, впереди, махала всем рукой. Проблема была в том, что в гольфкаре было так много детей, а шины расплющились, всё это было тяжело контролировать, а мы смеялись, махали рукой, нас переполняла энергия... Ладно, мы всего несколько раз толкали машину впереди себя, но этого хватило, чтобы нас отстранили от участия в параде.