4
Когда отец снова начал много пить, его бизнес начал разваливаться.
К стрессу из-за отсутствия денег добавились колебания настроения отца из одной крайности в другую. Я очень боялась садиться с отцом в машину, потому что он разговаривал сам с собой за рулем. Я не понимала, что он говорит. Кажется, он находился в своем собственном мире.
Я уже тогда понимала, что у отца есть причины забыться в пьянстве. Он переживал стресс на работе. Сейчас я даже лучше понимаю, что он занимался самолечением после изнурительных лет издевательств со стороны его отца Джуна. Но в то время я не понимала, почему он так с нами обращается, почему ничто из того, что мы делаем, не кажется ему достаточно хорошим.
Самое печальное, что я всегда хотела, чтобы у меня был папа, который будет любить меня такой, какая я есть - кто-то, кто сказал бы: 'Я просто тебя люблю. Можешь сделать что угодно прямо сейчас. Я всё равно буду тебя любить безусловной любовью'.
Мой отец был по отношению ко мне безрассудным, холодным и мелочным, но к Брайану он относился даже еще хуже. Он так настойчиво заставлял его добиваться успехов в спорте, что это просто перерастало в жестокость. Жизнь Брайана в те годы была еще тяжелее, чем у меня, потому что наш отец заставлял его придерживаться того же жесткого режима, следовать которому его заставлял Джун. Брайана заставляли играть в баскетбол и футбол, хотя он был вовсе не создан для этого.
Отец мог обижать и маму, но он был, скорее, из тех пьяниц, которые исчезали на несколько дней. Честно говоря, когда он уходил, это было проявлением доброты по отношению к нам. Я предпочитала, чтобы его не было дома.
Когда он был дома, особенно плохо было то, что мама ругалась с ним всю ночь. Он был так пьян, что не мог говорить. Не знаю даже, слышал ли он ее. Но мы слышали. Нам с Брайаном приходилось страдать от последствий ее ярости, это значило, что мы не сможем уснуть всю ночь. Эхо ее криков разносилось по дому.
Я вбегала в гостиную в ночной рубашке и умоляла ее: 'Просто накорми его и уложи в кровать! Он болен!'.
Она ругалась с человеком, который даже не был в сознании. Но она меня не слушала. Я возвращалась в кровать разъяренная, смотрела на диагональные конструкции потолка, слушала ее вопли и в душе ее проклинала.
Разве это не ужасно? Это он был пьян. Это из-за его алкоголизма мы были так бедны. Это он вырубился в кресле. Но в итоге это она раздражала меня больше всего, потому что он хотя бы в эти мгновения молчал. Мне отчаянно хотелось спать, а она никак не могла заткнуться.
Несмотря на все эти ночные драмы, днем мама превращала наш дом в то место, куда моим друзьям хотелось прийти - по крайней мере, когда отец уважал нас достаточно, чтобы пить где-то вне дома. Дети со всей округи собирались у нас. Наш дом был, за неимением другого слова, крутым. У нас была высокая барная стойка с двенадцатью стульями вокруг. Моя мама была типичной молодой мамой с Юга - она часто сплетничала, всегда курила сигареты с друзьями у барной стойки (она курила 'Вирджинию Слимс', сигареты этой же марки я курю сейчас) или разговаривала с ними по телефону. Я была безразлична к ним всем. Дети постарше сидели на барных стульях перед телевизором и играли на приставке. Я была самой младшей - я не умела играть на приставке, так что мне всё время приходилось сражаться за внимание детей старше меня.
Наш дом был зоопарком. Я всегда танцевала на журнальном столике, чтобы привлечь внимание, а мама всегда гонялась за Брайаном, когда он был маленьким, перепрыгивала через диваны, пытаясь его поймать, она могла его отшлепать, если он ей перечил.
Я всегда была очень взбудоражена, пыталась заставить старших детей оторвать взгляд от экрана в гостиной или сделать так, чтобы взрослые прекратили свой разговор на кухне.
- Бритни. прекрати! - кричала мама. - У нас гости! Просто будь хорошей девочкой. Веди себя хорошо.
Но я не обращала внимания на ее слова. И всегда находила способ привлечь всеобщее внимание.
5
Я была маленькой и тихой, но когда я пела, я оживала, а занятия гимнастикой помогали мне хорошо двигаться. В пять лет я приняла участие в местном танцевальном конкурсе. Представила танцевальный номер в цилиндре и с тростью в руке. Я победила. Потом мама начала возить меня на конкурсы по всему региону. На старых фотографиях и видеозаписях я - в невероятно смешной одежде. В третьеклассном мюзикле на мне мешковатая пурпурная футболка и огромный пурпурный бант на голове, из-за которого я была похожа на рождественский подарок. Это было абсолютно ужасно.
Я поднималась вверх по лестнице талантов и победила в региональном конкурсе в Батон-Руж. Очень быстро мои родители устремили взор на более масштабные возможности, чем то, чего мы могли бы добиться, собирая призы в школьных спортзалах. Когда они увидели в газете рекламу открытого прослушивания в 'Новейший клуб Микки-Мауса', предложили пойти. Мы восемь часов ехали в Атланту. Там было больше двух тысяч детей. Мне нужно было выделиться среди них - особенно учитывая, что, приехав на прослушивание, мы узнали, что ищут только детей старше десяти лет.
Когда кастинг-директор по имени Мэтт Каселла спросил у меня, сколько мне лет, я открыла рот, чтобы ответить: 'Восемь', потом вспомнила о возрастном ограничении и выкрикнула: 'Десять!'. Он окинул меня скептическим взглядом.
На прослушивании я спела 'Милую Джорджию Браун', выполняя танцевальный номер с гимнастическими кувырками.
Из двух тысяч детей со всей страны выбрали несколько человек, в том числе - красивую девочку из Калифорнии на несколько лет старше меня по имени Кэри Расселл.
Девочке из Пенсильвании Кристине Агилере и мне сказали, что мы не проходим по возрасту, но мы талантливы. Мэтт сказал, что, возможно, нас возьмут в шоу, когда немного подрастем и наберемся опыта. Он сказал маме, что, по его мнению, мы могли бы поехать поработать в Нью-Йорке. Посоветовал рассмотреть кандидатуру агента - она ему нравилась и помогала юным исполнителям начать работу в театре.
Мы не поехали сразу же. Вместо этого я почти шесть месяцев оставалась в Луизиане, работала официанткой в ресторана морепродуктов 'Лекси' и 'У бабушки', в 'Дели', чтобы выйти из денежных затруднений.
В ресторане стоял ужасный запах рыбы. Но еда была прекрасная - невероятно вкусная еда. И все дети начали тусоваться здесь. Именно в подсобке 'Дели' мой брат напивался с приятелями в старшей школе. А тем временем в зале я чистила молюсков в девять лет и подавала тарелки с едой, исполняя вычурные танцевальные па в милых маленьких нарядах.
Мама послала мои видеозаписи агенту, которого посоветовал Мэтт, Нэнси Карсон. На видео я пела 'Сияй, полная луна'. Это сработало: она пригласила нас приехать в Нью-Йорк с нею встретиться.
Я спела перед Нэнси в ее офисе на двадцатом этаже здания в Среднем Манхэттене, потом мы сели на поезд 'Амтрак' и поехали домой. Я официально подписала контракт с агентством по работе с талантами.
Вскоре после нашего возвращения в Луизиану родилась моя маленькая сестренка Джейми Линн. Мы с Лорой Линн часами играли с нею в кукольном домике, словно она была нашей новой куклой.
Через несколько дней после возвращения домой с младенцем, когда я готовилась к танцевальному конкурсу, мама начала вести себя странно. Она зашивала дыру на моем костюме, но, работая иглой и ниткой, вдруг просто взяла и отшвырнула костюм. Она, кажется, не понимала, что делает. Честно говоря, костюм был дерьмовый, но мне он был нужен, чтобы победить.
- Мама! Почему ты бросила мой костюм? - спросила я.
Потом вдруг появилась кровь. Кровь была повсюду.
После родов что-то зашили неправильно. Из нее хлестала кровь. Я начала звать отца. 'Что с ней? - кричала я. - Что с ней такое?'.
Прибежал отец и повез ее в больницу. Всю дорогу я кричала: 'С моей мамой не может случиться ничего плохого!'.
Мне было девять лет. Увидеть, как из мамы хлешет рекой кровь - это стало бытравмой для кого угодно, но для девятилетнего ребенка это ужасно. Я никогда прежде не видела столько крови.
Когда мы приехали к врачу, маму вылечили, мне кажется, за две секунды. Никто даже, кажется, не был особо обеспокоен. Оказывается, послеродовое кровотечение - не такая уж необычная вещь. Но это осталось в моей памяти.
На уроках гимнастики я всегда смотрела в окно, хотела убедиться, что мама - с той стороны, обязательно ждет меня. Это был рефлекс, мне это было необходимо, чтобы чувствовать себя в безопасности. Но однажды я, как обычно, посмотрела в окно, а ее там не оказалось. У меня началась паника. Ее нет. Она ушла! Может быть - навсегда! Я расплакалась. Упала на колени. Если бы вы меня тогда увидели, вы бы подумали, что кто-то только что умер.
Учительница подбежала, чтобы меня успокоить: 'Солнышко, она вернется! - сказала учительница. - Всё в порядке! Она, наверное, просто пошла в 'Волмарт'!'.
Оказалось, что мама именно это и сделала - пошла в 'Волмарт'. Но это - не всё в порядке. Я не могла принять ее уход. Вернувшись, мама увидела, как я расстроена, и больше никогда не отходила от того окна во время уроков гимнастики. Следующие несколько лет она никогда меня не бросала.
Я была маленькой девочкой с большими мечтами. Я хотела стать звездой, как Мадонна, Долли Партон или Уитни Хьюстон. У меня были и мечты попроще, кажется, их даже сложнее было воплотить, кажется, слишком амбициозно было бы произнести это вслух: 'Хочу, чтобы папа бросил пить. Хочу, чтобы мама перестала ругаться. Хочу, чтобы всё было хорошо'.
В моей семье в любой момент всё могло пойти наперекосяк. Я не могла на это повлиять. Только выступая, я была непобедима. Когда я стояла в конференц-зале Манхэттена перед женщиной, которая могла воплотить в жизнь мои мечты, я чувствовала, что хотя бы это - полностью в моей власти.
6
В десять лет меня пригласили на конкурс 'Ищем звезд'.
На первом шоу я спела энергичную версию песни, которую слышала в исполнении Джуди Гарленд: 'Мне всё равно'. Получила 3,75 звезды. Моя соперница, девочка, спевшая оперную арию, получила 3,5. Я перешла в следующий тур. Второй тур был назначен на тот же день, меня поставили в паре с Марти Томасом, двенадцатилетним мальчиком в галстуке 'боло', на волосах которого было очень много лака. У нас были приятельские отношения, перед шоу мы даже играли вместе в баскетбол. Я спела 'Любовь может построить мост' Джадд, эту песню я пела год назад на свадьбе тети.