– Я не знаю, как это сделать. Я не знаю, как мне с ним расстаться, я настолько привязана к нему.
– Ты привязана не к нему, а к своим неоправданным ожиданиям, которые мешают взглянуть на реальную ситуацию. Позвони, скажи, что вы больше не вместе. Поплачь недельку, если есть возможность, уйди в запой дня на три. Забудь свою прежнюю жизнь. Нужно взять и сделать.
Клиент Ады в следующий раз решил навестить меня, и, хотя всё было под максимальной защитой, без эксцессов, что-то заставило после полового акта щедро облиться хлор-гексидином и «Эпиген-интимом» с головы до пят. Я не спорила со своей интуицией и внезапными внутренними порывами, давно убедившись, что шестое чувство не обманывает человека, когда слышишь голос, а не игнорируешь его.
– Лана, посмотри, у меня какая-то язва вскочила на ладони. А ещё такие же вскочили на гениталиях и на языке. Что это может быть?
– Я не знаю, похоже на ссадину. Тебе стоит обратиться к врачу. А язвы у тебя болят?
– Нет. У моего то же самое, только на головке члена.
– Вы не предохраняетесь?
– Мы же встречаемся? Мы пара, поэтому не предохраняемся.
– Я не хочу тебя пугать, но, судя по симптомам, это, возможно, сифилис. Тебе нужно срочно сдать анализы.
В тот день я спешно собралась и больше не возвращалась в общак.
Я оказалась права. Соня, наша третья соратница по рабочей квартире, позвонила мне в выходные дни и сказала, что у Ады обнаружили сифилис, но в придачу к этому букет из гонореи и хламидиоза. Хламидиоз на фоне своих товарищей в виде половых инфекций казался лёгким насморком.
Пришла пора прощаться с нехорошей квартирой, где теоретически могли праздно шататься разбросанные Адой трепонемы.
В день страшного диагноза я связалась с сутенёрами.
– Ты в курсе, что у нас произошло?
– Да.
– Что ты планируешь делать?
– Ада будет продолжать работать и параллельно лечиться.
– Как? Неужели ты не понимаешь, что она может заразить сифилисом остальных? Она опасна, ей нельзя работать!
– Не будет делать минет без презерватива, и всё. Ничего страшного нет.
– Желание заработать затмило тебе разум?
– Не только это. На что она будет жить, пока лечится?
– На те деньги, что заработала.
– У неё нет накоплений.
– Она работала столько времени, и у неё нет накоплений? Чем она думала? Видимо, тем же, чем думала, когда сексом без презерватива занималась! Это её проблемы! Пусть занимает деньги у вас, у меня, Сони, других девчонок и перестаёт работать, пока не вылечится!
– Нет! Она будет работать.
– Я не вернусь в ту квартиру. Из-за безголовости Ады теперь моё здоровье под угрозой.
– Хорошо. Мы будем звонить тебе, когда будут заказы с выездом.
– Договорились. Ужас! Это просто ужас! Двадцать первый век на дворе, девица болеет сифилисом! А Соня?
– Что Соня?
– Где будет работать Соня?
– В той же квартире.
– Это она так сказала?
– Да. Её не напрягает Адина болезнь. Сифилисом не так просто заразиться.
– Не так просто, но нашей Аде это удалось!
Накопив денег, я единолично сняла отдельную квартиру для работы.
Единственное, что осталось у меня на память об Аде, – это мои дрожащие руки, когда я разворачивала листок со своими анализами, и Адины серо-голубые печальные и уставшие глаза в момент участия в массовой оргии. Никогда прежде на работе я не видела её в удручённом состоянии, но в тот миг, когда я мельком взглянула на неё, передо мной предстала совсем незнакомая мне девушка. Я и подумать не могла, как ей тяжело, какое сумасшедшее насилие она совершает над собой, принося себя в ненужную жертву деньгам.
У Ады не было необходимости работать проституткой, но у неё была жгучая жажда в лёгкой, как ей казалось, наживе и желании жить самостоятельно. Только как жить самостоятельно, она не знала, поэтому притулилась к первому попавшемуся пареньку. Ада убежала из дома бродить по сказочным мирам, и, судя по её рассказам, у меня складывалось ощущение, что она не ценила то, что было у неё до занятия проституцией. Её семья не была зажиточной, но и не бедствовала, родители её не били, не выгоняли из дома, не попрекали деньгами, кормили, поили и одевали, и она сама признавала, что они её избаловали и что она превратилась в капризного ребёнка, который не ведает, что творит. Ада не знала, что такое насилие, но сама для себя устроила знакомство с ним, когда оказалась в среде, которую по каким-то непонятным причинам рассматривала как путь к красивой и богатой жизни.
– Как тебе это удаётся? – однажды спросила меня Ада.
– Что именно?
– Сохранять себя.
– В каком смысле?
– Ты не выглядишь как проститутка, не ведёшь себя как проститутка, не разговариваешь как проститутка. Я говорю о том, что не так просто описать словами. Это ощущение рядом с тобой, как будто ты наверняка знаешь, как действовать.
– Я не знаю наверняка, как действовать, но я не позволяю себе вестись на то, что навязывают. Не всё, что нам предлагает мир, является нашей частью и нужно нам.
Я никогда не строила иллюзий относительно быстрых и лёгких денег в проституции, полезных связей и поиска спонсоров, регулярно тренируя свою психику, взращивая в себе бойца, который способен пережить всё что угодно. Ада не взращивала в себе никого. Она лишь терпела, терпела и ещё раз терпела. Терпела сама себя и свои бесконечные капризные и алчные желания, оттого ничего и не менялось в её жизни.
Я всегда удивлялась, почему девушки, которым деньги достаются такой ценой, тратят их так, как будто они им с неба сыплются, в конце фильма оставаясь ни с чем?
Наблюдая за своими коллегами по цеху, я выделила две категории.
– Я знаю, что завтра, послезавтра и послепослезавтра заработаю вновь эти деньги. Поэтому я могу себе позволить тратить их подобным образом.
– Кто тебе дал гарантии по поводу завтра и послезавтра?
– Сегодня я заработала, что может помешать мне сделать это завтра?
Стратегия отсутствует, пафос присутствует. Я – королева жизни. Только когда такие королевы поскальзывались на тонком льду и проваливались в лужу грязи, они не могли понять, за что с ними так жестока судьба и почему корона при падении улетела так далеко, что её кто-то уже подхватил и утащил. Уровень зашкаливания королевских причуд и повадок может разниться от цен за услуги до цен за чашечку кофе, но сути это не меняет.
Вторая категория встречалась мне чаще первой.
– Я столько зарабатываю! Куда всё уходит? Я не могу понять!
Делающие попытки рассуждать и стремящиеся найти свою правду, они тратили деньги на одежду, духи, косметику, сумки, обувь, многочисленные процедуры в салонах красоты и отдых за границей. Одни из них ругались на себя, осознавая свою тягу к растранжириванию денег, занимаясь самобичеванием, другие злились и сердились на то, что денег вечно мало и ни на что не хватает, при этом не видя своей вины в происходящем.
Я не относилась ни к первой категории, ни ко второй.
Серьёзная психологическая травма, которая возникла перед вхождением в болото проституции в виде материнских реплик, болезненного школьного опыта истязаний, отсутствия друзей, изнасилования и наличие безграничной похоти, послужила прочным фундаментом. Стремление выжить во что бы то ни стало помогало сохранять трезвость ума и не дало поглотить меня одной из самых древнейших профессий. Я не подменяла фантазиями реальность, подспудно понимая, что это не жизнь.
Проституция – это не жизнь. Проституция – это поле боя, которое травмирует женщин ничуть не меньше, чем война мужчин.
Вниз по склону
Её гражданский муж был мелким уголовником, который, отсидев положенный срок за решёткой, продолжал на воле сидеть у Сони на шее и косил под мужика. Он не работал, не стремился работать, но регулярно утешал Соню и подтирал ей слёзы.
Когда Соню изнасиловали вместе с другой девушкой двадцать обезумевших и перекрытых спиртным зверей, празднующих мальчишник, надругательство сошло им с рук. Они пустили девушек по кругу, несколько часов измываясь над их телами и душами, а когда наигрались, выставили Соню и её подругу по несчастью в одних трусах на жгучий зимний уральский мороз, отобрав все вещи и деньги. Сутенёры, которые забрали девушек с заказа, когда позвонили ублюдки и велели убрать помои с территории базы отдыха, не сделали ничего, чтобы заступиться за своих работниц или вернуть отнятые вещи или украденные деньги, среди которых была доля организаторов.
– Соня, то, что ты мне рассказала, – это жуткий трэш! Вы обратились в полицию после этого? – Нет. Кирилл поехал с ними разбираться.
Кириллом звали гражданского мужа Сони.
– Сколько они вам заплатили за беспредел?
– Нисколько. Здесь дело было не в деньгах.
– Дело не в деньгах, а в том, что деньги могут компенсировать ту маленькую и ничтожную часть из всего того, что они с вами сделали, раз уж ты не обратилась в полицию.
– Нет. Они не вернули мне деньги. Мы с Кириллом, водителем фирмы и девушкой, которую насиловали вместе со мной, поехали на встречу с теми, кто участвовал в этом.
– Все приехали?
– Нет, только жених и ещё пара парней. Кирилл заставил его извиниться.
– Где была ты в этот момент?
– В машине.
– Ты слышала его извинения?
– Нет. Кирилл сказал, что он извинился, а извиниться перед проституткой – не по понятиям.
– Не по каким понятиям?
– Уголовным.
– «Извини» за изнасилование?! «Извини» за изнасилование, которое ты не слышала?! Соня, ты в своём уме? Что ты говоришь? Они не имели права над вами издеваться. «Извини»?! Да уж, заступился! И вообще ты уверена, что Кирилл тебе верно передал слова? Вы могли пойти в полицию, написать заявление о групповом изнасиловании, и тогда они бы за вами бегали, чтобы дело замять! Соня! Соня! Ты уже взрослая девочка, а рассуждаешь, как ребёнок! У них был мальчишник. Ты представляешь, какие у тебя карты были в руках? Ты им могла всю поленницу свадьбы разрушить. И глаза заодно открыть их женщинам. Ни одна здравомыслящая женщина не будет рядом с насильником. У них бы всё посыпалось! Соня! Всё! Тебе лишь стоило набраться мужества и действовать. Ты тем самым предала саму себя, пойдя на поводу собственной трусости. Конечно, наверняка неизвестно, чьи они детки и какие посты занимают, но Соня, это тот вызов, который тебе нужно было принять, чтобы окончательно не затоптать своё человеческое достоинство. А ты сдалась… – Но извиниться перед проституткой – это не по понятиям, а он извинился!