Чернова показала Черепановой на стул рядом одними глазами. Чернова в обращении со сменой подражала Хмызу, полубессознательно, а полусознательно, перебрасывая на свой лад — как умела. Хмыз заслуживает отдельного романа. Поэтому о Хмызе не будет сказано ни слова.
Черепанова стояла. Пришлось Черновой, опечатав ее свинцовым взглядом, разомкнуть зубы: — Сядь.
— Чего? Я показания не успела, думала чего! — Черепанова с малолетства усвоила: главное — голос. Сразу начинать, поднимая до космических высот, тогда не тронут. Чернова, уставясь перед собой, пережидала накатившее.
— Михалыч мне сделал замечание. Из-за тебя. Я не знаю, какие у вас интимные отношения, — Чернова произвела побудительно-торжественный жест: — …на выход из цеха, — налево до конца по коридору, — и направо: кабинет начальства. Там — хоть взасос. Но у себя на смене чтоб такого не видела. Как ты стоишь — что за пляски — тебе сколько лет? Тебя спрашивают: что делать с экономайзером? «Нууу. Я дууумаю, мне каааажется…» — кривлялась Чернова. — Кажется? Перекрестись. Лишние слова! Вопрос ответ. Всё. Ты поняла меня? Ты услышала? Вопрос ответ!
Черепановой ничего не осталось, как кивнуть.
— Я устала за вас всех огребать, — вбила Чернова завершающий клин; пошла чаем припушиться с шоколадкой.
Ляпина, к которой относилось «всех» (к Тихону не относилось), кисло кивнула Черновой в спину (отнесясь к Черепановой), развесила губы. Ляпина производила впечатление умной: что называется, «интересное» лицо с правильными чертами, увенчивали это всё круглые очки, — которое развеивалось лишь только она начинала как-то высказываться. Они могли со Славой сто часов вдумчиво обсуждать достоинства еды, продающейся в разных магазинах. Черепанова могла бы Ляпиной ответить: а кто обзывается — тот так и называется!
Слизала с Хмыза, ясно (относилось к Черновой). Уже было, при свидетелях — Хмыз говорит:
— Я на тебя знаешь, смотрю: по возрасту вроде пенсионерка. А по манерам — пионерка!
— Так это же хорошо? — пионерски отреагировала Черепанова.
Но за Хмызом последнего слова не удавалось положить никому:
— Смотря для кого. Для мамы — наверно.
Черепанова пошелестела мышью против места Черновой, прикидываясь, что следит за деаэраторами — Ляпина на нее покосилась: деаэраторы не разрешалось трогать никому. «Никому» — это Ляпиной и Черепановой. Но не такова была Черепанова, чтобы долго тужить. Не такой у нее был характер.
— Тихон! Расскажи, как ты работал на флоте.
— А! Чего? — разорался глухой Тихон. Черепанова его отвлекла: вникал в происходящее на смартфоне.
— Чего тебе рассказать! — Тихон встал.
— Ты в морском или речном флоте служил?
— И то и другое.
— Ну расскажи… Ты же в разные страны плавал. Какая тебе страна больше понравилась? В какой ты бы хотел жить.
— Португалия, — сказал Тихон. — Там дешево всё. Шмотье, еда. Спокойно. Люди спокойные.
Черепанова приуныла. Не такого отклика она ожидала.
Тихон стал расхаживать на свободном пространстве. Пространства было много. Пульты — «рабочее место оператора», сокращенно РМО, за пультами щиты. За щитами еще пространство: там шкафы, списанные компьютеры, ветошь. Направо кухня, два холодильника, плита, микроволновка. Это всё приходилось убирать.
— …а раз нас заарестовали. В Малайзии. Просидели всё лето! Малайзия! Пляжи, коктейли! Жрать нечего. Зарплата вся заморожена. Соляру сливали, выменивали у ихних чурок на рыбу. Уже под конец из ушей всё это лезло. Уже скорей бы домой, в снега!
— А чего ты оттуда ушел? — пробудилась Черепанова. — Я бы никогда не ушла с флота.
Тихон тормознулся сзади нее. Уставился на руки Черепановой, щурясь. Глухой Тихон был еще слепой.
— Ты чегойто делаешь? А!
Черепанова со скуки вынула машинку — два цилиндрика, соединенных пластмассовой лентой, — и теперь, не глядя, автоматическими движениями забивала полупрозрачный листок. Придавила пальцем, и насыпала из пакета трухи. Снова пальцем. Утрамбовала.
Вышла из кухни Чернова и тоже запнулась за черепановским стулом. Черепанова почувствовала себя в центре внимания. Закрутила пальцами машинку, быстро-быстро!
— Ты разве куришь? — тонкий голос подала Ляпина.
— Бывает, — с достоинством сказала Черепанова. Хоп, потянула ленту — выскочило. Сигарета получилась ниже всякой критики.
Хмыз любит Тихона.
Круглый Тихон, в своих очках, похож не на морского волка, а на учителя труда в средней школе. Обещали про Хмыза не болтать, а мало ли чего тут тоже обещали. Обещали двести тысяч и разовую выплату с миллион — а вышел цинковый костюм. Не то?
Жарким летом, Черепанова пришла на Кима. Была война, а у Черепановой родился племянник. Сразу же работать захотелось. У самой Черепановой детей нет; жизнь прожить не поле перейти. Нет, не поле: а перепрыгнуть маленькую канавку. Досюда и обратно — помогать родне!
Черепанова приехала в центр. Черепанова не любит звонить, у нее и смартфона-то нет, ничего у нее нет, чего ни хватись. Лучше пять раз увидеть…
Когда ее завернули — с чистой совестью собиралась устремиться домой, но как-то… в метро прохладно, ладно. Черепанова вышла на острове.
Черепок не то чтоб обладал навыками ориентирования на местности: когда её Тихон в первый день провел к манометрам на ОДВ (охладители деаэрированной воды). Через час Чернова нашла ее ковыряющейся в носу в самом удаленном углу котельной. Эта надеялась прийти к выводу логическим путем: какие показания откуда списывать. Чернова ей ата-та: звонить надо! может, ты под пайолами лежишь?! (со сломанной ногой, да без другой…) Котельная — как небольшой Эверест с многочисленными действующими лавинами. Тихон, с непроницаемым лицом, повел вдругорядь. Со второго раза стало получаться.
Черепанова нашла ул. Кима, обошла всю левую часть номеров. Обгорев на солнце, вернулась в исходную точку и оттуда уже куда надо. Обнесенный забором гурток служебных зданий, вообще — от метро видать. За воротами гуляющая охранница указала ей дверь.
В отделе кадров приняли ласково: трехмесячные курсы? Пятьдесят четыре? — молодой специалист!
— У Хмыза не хватает, — две сотрудницы переглянулись со значением. Черепанова значения не поняла. — Поедете на вокзал?
— Это мне 15 минут от дома! — востóрглась Черепанова.
И поехала на вокзал. Нехилый путь у нее получился от дома в эти пол-июльского-дня. За вокзалом какая-то зона: мертвенно проволока по периметру. Для разнообразия Черепанова выбрала правильно, взяла курс на выпускающую поверх города дымовые шлейфы трубу.
Ну и обогнула. Там такая же зона: такой же забор («колючая проволока Егоза», будет рассказано в инструкциях). Проегозила к проходной, звонить ей недосуг:
— Мне к Хмызу! — Охранник в телефон, передал ей, объяснили чё куда, говорил с ней Александр Михайлович, только она-то об этом не знала.
И вот Черепанова входит в котельную, даже не сце… спе… Сыдентифицировала себя с этим. На курсах им показывали макет: высотой с холодильник. Это потом она будет стоять на железных мостках озирая четырехэтажные котлы поверх хлипких прутиков-перил, дух захватывает: я обслуживаю это хозяйство? Ее сюда вообще не должны были пустить!
Александр Михайлович, про которого она решила, что Хмыз, встретил в дверях, Черепанова с ходу решила, что нравится. Довел до запертого кабинета, сказал «я сейчас». Тут заходит толстая баба.
Хмыз пришла потилиликать к Черновой на пульт; Чернова успела всем дать инструкцию: — Все разбежались! — Все разбежались. Черепанова застыла у двери с зубочисткой во рту. Хмыз на нее весело посмотрела:
— А ты что торчишь сиротой?
— Так я думаю… — Черепанова запнулась: за «я думаю» от Черновой втык. — А следить за деаэраторами? — размахнулась на монитор.
— Когда Я здесь?! — грозно изумилась Хмыз. — Пошла!..
Черепанова мухой. За дверью остановилась: операторы бродят, списывают чего-то в кулак, демонстрируют полную занятость. Решила курить.
Хмыз вела Черепанову в кабинет по нижнему этажу, Черепановой до того удалось правильно ответить на все вопросы «по оборудованию». Тихон подсказал — как в воду глядел: «Хмыз любит спрашивать про выходы из котельной. Их четыре… И пятый — пожарный — на крышу!» — …и пятый — на крышу! — отбарабанила Черепанова. Хмыз на нее посмотрела. Медленно, задумчиво: — Молодец. — Никто из операторов, Черепанова узнавала, не слышал, чтоб Хмыз когда-либо спрашивала про выход.
— Котельную… надо понимать, — научила ее Хмыз на ходу, Черепанова почтительно помалкивала. — Насосы — это сердце. — Открыла ей сокровенную тайну. — Вот трубы: кровеносные сосуды… — Черепанова задохнулась живительным начальственным доверием.
Черепанова сто раз слышала, до Хмыза и после, «насосы — сердце»; все долдонили как по-писаному, как «славакапээсэс».
— …и они после этого хотят, блядь. Чтоб мы им тут что-то! — Хмыз горячо, рьяно заводилась — к Черновой. Черепанова краем уха ловила, вытаращась в деаэраторы, Чернова ее забыла прогнать. У Хмыза два сына; стучались из военкомата. Хмыз отвечала из-за двери. Не открыла.
В субботу была их смена, Черепанова повесила на гвоздик ключ от ГРП. — Вы не поверите… — стыдливо хохотнула. — Давление газа — восемь. — Все на нее посмотрели, Ляпина внесла в пустую клетку. В ГРП (главный? или газовый распределительный пункт во дворе котельной) ходили в начале смены, потом в три, дальше переписывали каждый час кто оставался. Черепанова вечно забывала ключ на пульте, а один раз забыла его в своем кармане, пришлось везти обратно из дома, когда ей позвонили.
Через час давление было пять. Через полтора, в восемнадцать ноль-ноль, прилетела Хмыз в сопровождении розового Александра Михайловича. Давление колебалось между тремя и четырьмя.
Хмыз ворвалась с торчащими волосами (суббота, выходной, она их красила). Дикий взгляд, во рту фикса сверкает.
Весело:
— ПЕРЕХОДИМ НА МАЗУТ!
И понеслось. Все к тому времени знали: подрыв на газопроводе — по ихнему направлению, кто ехал в Янино — позвонили, из-за леса пышет огнем. В интернете политологи мистически прозревали: не иначе — хохлы!