— …и они после этого хотят, блядь. Чтоб мы им тут что-то! — Хмыз горячо, рьяно заводилась — к Черновой. Черепанова краем уха ловила, вытаращась в деаэраторы, Чернова ее забыла прогнать. У Хмыза два сына; стучались из военкомата. Хмыз отвечала из-за двери. Не открыла.
В субботу была их смена, Черепанова повесила на гвоздик ключ от ГРП. — Вы не поверите… — стыдливо хохотнула. — Давление газа — восемь. — Все на нее посмотрели, Ляпина внесла в пустую клетку. В ГРП (главный? или газовый распределительный пункт во дворе котельной) ходили в начале смены, потом в три, дальше переписывали каждый час кто оставался. Черепанова вечно забывала ключ на пульте, а один раз забыла его в своем кармане, пришлось везти обратно из дома, когда ей позвонили.
Через час давление было пять. Через полтора, в восемнадцать ноль-ноль, прилетела Хмыз в сопровождении розового Александра Михайловича. Давление колебалось между тремя и четырьмя.
Хмыз ворвалась с торчащими волосами (суббота, выходной, она их красила). Дикий взгляд, во рту фикса сверкает.
Весело:
— ПЕРЕХОДИМ НА МАЗУТ!
И понеслось. Все к тому времени знали: подрыв на газопроводе — по ихнему направлению, кто ехал в Янино — позвонили, из-за леса пышет огнем. В интернете политологи мистически прозревали: не иначе — хохлы!
Никто не помнил инструкцию, и не знал, где она подевалась. Потная Чернова отбивалась от Хмыза: ты мастер или полежать? должна всё наизусть! Мазут ходил по малому кругу, от емкостей через подогреватель — обратно на емкости; чтобы пустить по большому — крутить вентиля в правильной последовательности по всей котельной. Хмыз приняла решение подавать на шестой.
Шестой котел — дальше всего от мазутки; ближе к операторской, но дело не в расположении: самый старый, пускался вручную (остальные заводили с компьютеров). Форсунки отдыхают на стенде, каждая — 20 килограммов. Установили, продули паром. Тихон открывал вентиль, Черепанову от возбуждения подтусовывало, «не лезь под руки», сквозь стиснутые зубы.
Мазут 98 градусов плюнул Тихону на лысину.
Хмыз наблюдала в двух шагах, скаля зубы.
— Есть! — завопила Черепанова, подпрыгивая у боковой гляделки. Мазут полыхал ярким, брызгающим пламенем, не то равномерное газовое сияние, форсунка не справлялась распылять прошедший через непрогретый трубопровод, загустевший.
Хмыз поглядела-поглядела. Скомандовала отставить шестой, перейти на девятый.
Понеслась всё по новой. Девятый котел ближе всего к выходу, значит — к мазуту, не успевающему остыть; растопили. Погорел полчаса. Давление в ГРП тем временем поднялось до восемь и восемь, откуда взялся газ, через какие запасные пути перекинули — того в анналах не указывается.
— Девки, чего моргалки пялите? Помогать Тихону!
Девки — Ляпина и Черепанова — кинулись вынимать форсунку. Ляпина суетилась для вида, зато Черепанову Чернова две ночных смены тренировала, как чувствовала, сама повспоминала. Черепанова пронесла 10 метров 20 килограммов горячего железа, удачно пихнула в захват на стенде.
Хмыз поднялась на пульт. Прошла, глянув на всех — и на Черепанову — процедила:
— Молодцы…
Черепанова стояла перед зеркалом в туалете: не мыться. Так и ехать домой; и в форме. Было восемь часов, к этому времени нормальным порядком уже всем давно переодеться и шествовать за проходную, но даже и в голову не пришло… Непреодолимо верноподданнически отрапортовать: «считаю за честь… с таким начальством…» — но как-то шаловливый язычок Черепановой застрял на взлёте… Намылила лицо; дважды оттиралась. С такой работой войны не надо.
— Но мы же с тобой интеллигентные люди.
Черепанова в доверие пещом влезла. Ночная смена делилась на два отрезка; в полдвенадцатого Тихона, Славу, Олю — Чернова отпускала спать. Они с Черепановой сидели, Чернова вязала носки. Черепанову нау(я)чила считать условное топливо — пусть привыкает. К возвращению Черепановой с обхода Чернова домывала пол. Хоть и мастер, Чернова не чуралась черных дел, четыре чумазеньких чертенка чертили чернилами… Хочешь не хочешь — будешь общаться.
— Ты только при всех это не говори, — попросила Чернова. — Не позорь меня. Сходи на перемычку, убавь… — показала пальцами, — …на пиздоволосинку.
Черепанова сбегала. — Нет, я не понимаю, — заговорила, плюхаясь на сиденье, — твоя страна ведет войну. А почему ты сидишь? Почему это ниоткуда не видно?
— Хочешь увидеть? — Чернова на нее глянула поверх очков одним глазом.
— Бей Бандеру! — крикнула Черепанова.
— Дура… — Чернова сдвоила петлю, зацепила.
— А чего они. Памятники наши рушить!
— А они считают, что ты. — Чернова, так же справно, как носки, вязала защитные сетки, по четыре часа в выходной, два раза в месяц. С передовой передавали благодарность.
— Если бы в меня — я б, может, выстрелила… — пригорюнилась Черепанова. — Если в санитары… Чернова, ты же профсоюз. Поговори там, в своем профсоюзе. Я хочу сопровождающим с гуманитаркой. Матери навру, что в командировку, она стерпит.
— Ты не в профсоюзе.
— А я вступлю.
— Я тебя не возьму, — твердо сказала Чернова. — Вот придурошных насыпалось, и всех мне в смену… Ляпина… Слава… Один Тихон человек. Что мне с вами делать.
Черепанова, на верхотуринке у вокзала где парковка, решила покурить. Она здесь ждала Чернову, вместе огибали потом колючую проволоку, шествуя на пост; но Чернова отгуливала отгулы. Посмотрела на часы. Можно посмотреть на трубу. Можно посмотреть на рельсы. Трубу она и так увидит. Если в трубу прилетит дрон, можно никуда не бежать. Котельную с газовыми трубами полуметрового диаметра сплющит, как ребенок пальчиками фольгу от конфетки. Оглядываясь на укрупняющую город трубу, Черепанова отошла к барьеру над рельсами.
К ней подошел человек.
— Сигареты не найдется? — У Черепановой были свёрнутые.
Поведал, щелкая черепановской зажигалкой: — Год не курил.
— И самое время начать, — поддержала хозяйка.
— Был на Украине, — сказал гость.
Ждал, что Черепанова что-то скажет. Куда? Зачем? Жил там? Ездил воевать? Э-ээ… пришить рукава — на чьи бока! Она будто заново увидела эти рельсы внизу, проехал товарняк, Черепанова бы плюнула на крышу, будь тут одна. Мирные шумы вокзала, люди в штатском, без бронежилетов (он тоже был в штатском. Нестарый ладный человек). Епонский бог! У Черепановой язык присох к нёбу.
Так они курили, в трех метрах друг от друга. Черепанова, бочком-бочком, обошла его. Бегом вниз по лестнице. Бычок, сжатый в кулаке, выбросила в урну на подходе у котельной, на дверях в чужое учреждение.
— Череп! — Тихон вошел в столовую; Черепок с Ляпиной пили чай. Тихон на вытянутой руке держал смартфон, лицом к ним. — Кто это?
Черепанова вслушалась, с недоумением: — Ну, Моррисон…
Тихон одобрительно кивнул. Повернул смартфон, потыкал.
— Это?
— Э-ээ… подожди. Это же Дип Перплé. Тум-тум-тум. Тум-тум ту-дум! — произвела Черепанова губами. — Классическая тема.
— Хорошо. А-а..?
Черепанова слушала-слушала. — Не знаю.
— Эх ты, — поразился Тихон. — Как мы в школе это… зависали. Закольцевал, и — по кругу, по кругу, по кругу!
— А что это? Ну что это?
— Аэросмит, — торжественно произнес Тихон.
Они немного посмотрели клип Тайлера «Dream on», Черепанова затруднялась представить школьника Тихона, рыдающего над этой не слишком выразительной балладой. Тихон продолжал гонять ее по рок-хитам шестидесятых. Черепанова угадала две трети. Слэйд! Ну, это Скорпионз, дальше! И еще один Аэро, только Джефферсон. И Пинк Флойд, и Шокин Блю. Ай да Тихон. Ай кен гет ноу! Ай да Черепок. Сатис-фэк-шен! Два романтических сердца открыли друг друга в космосе насосов и задвижек.
— Ай да Тихон, — сказала Черепанова, отдуваясь.
— Я тоже люблю музыку, — прошептала Ляпина. Которую никто не спрашивал. Несколько раз пожала плечами. — Я люблю только более… — Еще раз пожала плечами. — Мелодичную.
— Нет, это… Пошли. — Черепанова с Ляпиной вышли на пульт, Тихон уже сидел на своем угловом, втыкая в смартфон.
— Просто мы из одного времени, — объяснила Черепанова, отнесясь к Ляпиной. Чувствующая потребность увенчать, сгладить, что ли, неожиданное открытие. — Но я считаю… Нет, что-то было в этой музыке! — с фальшивым газетным энтузиазмом. — Что-то, чего потом больше не было.
— Эт точно, — пробурчал Тихон, притоптывая смартфону в такт.
Черепок после того глядел на Тихона с опаской. Один раз они ехали. Черепанова собралась к знакомым после смены, «пить сивуху», как она это пышно обозначала. Чернова издевалась над Черепановой. — Посмотрите на нее. Прямо можно поверить, как она говорит! А на самом деле? Наберет, как птичка, в клювике. Бур-бур-бур-бур, — пополоскала горло. Черепанова пыжилась, подыгрывая. «Я ужас, летящий на крыльях ночи!» Оказалось, что Тихону в те края; по другую сторону от вокзала. С некоторой неловкостью устроились в автобусе на одном сиденье. За полдороги не обменялись и звуком, Череп потом, изнывая от молчанья, стала расспрашивать Тихона опять про мореходство, Тихон было завел какие-то истории. Но тут и приспела пора выходить. По-честному, Черепанова не ощущала себя одного поколения с Тихоном. Низенький Тихон в штанах-коробках. С лысиной, стрижкой бобриком, с крепким, набитым животом. Тихон, обучающий Черепанову «оборудованию». Черепанова, благодаря тощизне, могла сойти за сверстницу — ну, Ляпиной; хотя Ляпина гладкая, а Черепанова морщинистая. Но без очков она этого не наблюдала. Черепанова не любила очки — оттого имела о себе превратное представление (и хорошо, если зато позволяет ей держаться непринужденно!).
Вот в очках-то вся и суть.
В котельной, за полтора года, которые здесь проработала Черепанова, происходили какие-то перемены. То принесут вдруг смартфоны, всем раздадут. Заставят развешивать на оборудовании таблички. Потом эти таблички будут лежать на столе стопками, операторы по очереди будут перебирать их, пикая смартфонами куар-коды. Пока окончательно не свалят в угол, а вместо этого новое новшество. Поставят мастеру на стол компьютер, соединенный с котельной сетью, и каждый час переносить в не знакомую никому программу рукописные показания из журналов.