Тьфу, добряки.)
Аделька встрепенулась, как воробей после лужи!
Она в Москве — и это раз. Прямо с ходу заставила москвича поделиться жилплощадью — нормально отдохнула, полна сил.
Так вперед к, три-четыре, новым событиям.
Адель спустилась опять в то же самое метро, откуда выходила в компании со своим благодетелем накануне. В метро она оказалась в середине толпы мальчиков, приехавших в Москву для соревнований по самбо. Адель вышла с мальчиками на станции метро «Китай-город» и отправилась с ними в гостиницу «Россия».
Мальчики, на год или два моложе ее, были весьма самостоятельными. Никакого тренера с ними не было. Опасения Адельки, что ее отрежут на входе, оказались беспочвенными. Она постаралась спрятаться в центре мальчиков, и, как и обещал ей тот, что первым начал с ней знакомиться, никто ее не остановил. В гостинице мальчики рассеялись по номерам, Адель поднялась на седьмой этаж с тем, который с ней знакомился первым, звали его Ростислав — Рост.
В номере Ростик полез к ней целоваться. Адель его мягко, но непреклонно отстранила. В метро она уже рассказала им, как «верила людям» этой ночью, — чего теперь?
Ростик, не меняя положения тела, засадил ногой ей под ребра. Он действительно был самбист.
Потом он закрутил ей руку.
Адель, морщась от боли, и выгибаясь, когда он надавливал, держалась тем не менее спокойно. Она сказала:
— Я тебя понимаю. У мужчин, — (Ростик был на полголовы ее ниже. То, что она сказала так серьезно — «мужчины» — на него подействовало), — …другая физиология. Тебе сейчас хочется, и у тебя как бы блокировка на мозге. Но потом мозги включатся.
У них с подругой была стратегия. Они разговаривали со всеми — в их городе были кучи группировок: металлисты, «волнисты» (последователи «нью-вейв», то есть «новой волны»), они враждовали. Война всех против всех. А они — разговаривали.
Ростик внимательно слушал, не забывая выкручивать ей руку. Но потом он руку отпустил. Что-то действительно случилось с его физиологией.
— Да, ты права, — сказал он с достоинством.
Он зауважал себя — надо же, это у него вон чего. А не хрен собачий!
Потом он посмотрел на нее — и немного смутился. Аж чуть-чуть покраснел.
— Я не нарочно. — Трогательно!
— У тебя девушка есть, — прозрела Адель.
— Нет. — Потом он сказал: — Есть там… всякие…
— Так будет, — Адель уже прямо менторским тоном, как мамаша.
— Пошли поедим, — сказал Ростик.
Они спустились в ресторан, и там Аделька опять попала в окружение мальчишек. Она общалась направо и налево, не упуская налегать на гостиничный «шведский стол». Ростик куда-то слился. Справа от нее оказался Костик. Этот был длинный, с шапкой белокурых волос.
— Пошли ко мне, — предложил он.
Номер Костика был через стену от номера Ростика. Сразу за дверью Костик полез к ней целоваться. Адель отвечала. Она сама стала раздевать его. Костик повалил ее на кровать.
В голом виде он был куда менее привлекательный, чем ожидалось. Какой-то хлипкий, холодный, как глист. Ей совсем не было приятно. Но так как он не имел цели доставить ей какое-то удовольствие, может быть, не умел, она стала сама издавать всякие звуки. Пока он не закрыл ей рот. Ну да, за стенкой же. Адель поднялась и пошла в душ.
Она вымыла голову шампунями из крохотных гостиничных бутылочек, когда услышала из комнаты звонок. И потом сдавленное бормотание Костика. Это же был телефон. А номера в гостинице, этого не отменишь, были шикарные; неплохо селили в Советском Союзе самбистов, приехавших на соревнование в Москву.
Костик постучал. Потом он стал дергать дверную ручку.
— Быстрее.
— Сейчас.
Адель едва успела вытереться. Открыла.
— Иди… иди, — буквально вытолкал ее за дверь.
Адель спустилась в лифте. В холле она вспомнила, что забыла в душе часы. Она их оставила на полочке перед зеркалом. В кармане у нее валялась какая-то бумажка. Это был адрес Ростика. Она его смяла в комок и бросила в урну на выходе.
Адель ездила в метро по кольцевой, кругов шесть, люди входили, выходили, она сидела на одном и том же месте. Когда высохли волосы, спросила у соседа (он только что прискамеился):
— Где памятник Гоголю?
— Какой? — Москвич — а не знает, где у них памятник.
Но оказалось, он знал. — Стоячий или сидячий?
— Сидячий, — сказала Адель наугад.
— На Никитском бульваре; если стоячий — это тогда Арбат.
Адель вышла из метро. У памятников, ни у сидячего, ни у стоячего, никого не было. Скамейки, на них шапки снега, нападавшего за предыдущую ночь. На Арбате одинокие художники, отряхивавшие снег со своих картин. Матрешки с лицами Горбачева и шапки-ушанки. Как будто в Москве вообще не существовало никаких группировок. Все сидят по домам, одна Адель шляется по улицам в мороз.
По студенческому билет в поезд 50 процентов. Но у нее на студенческом стоял крупный штамп: «заочное отделение» — по такому не давали. А так бы могла попить кофе. Цены в кооперативных кофейнях, она заглянула в одну, — она б еще в ювелирный магазин заглянула.
Наступила ночь.
Адель стояла у гостиницы «Россия». Гостиница с этого ракурса была большой параллелепипед, поставленный в длину. Горящие окна, нанизанные на воображаемые вертикали. Как будто лифты, застрявшие на разных этажах. Адель смотрела с края площади, не приближаясь. Редкие люди — один-два — входили в освещенные двери.
Прямо рядом с ней:
— Садись.
Адель посмотрела сверху вниз.
— Садись, не бойся.
Адель обошла машину и села.
Машина была просторная, спокойно можно вытянуть ноги. Снаружи она была черная.
— Куда тебе?
Адель сказала:
— Я забыла часы.
Водитель кивнул с пониманием.
В машине было тихо. Тепло. Адель оказалась близко с человеком. За весь бесконечный день, начиная с Костика, она ни с кем близко не оказывалась. Машина тихо ехала — по освещенным улицам, почти пустым.
— Я познакомилась с мальчиками в метро, — сказала Адель. — И поехала с ними в гостиницу «Россия».
— И забыла часы, — сказал водитель.
— Не сразу. Сначала один мальчик… Он хотел, чтобы я с ним имела секс. Он ударил меня…
— Куда?
Адель пошевелилась.
— Сюда. Я ему отказала. Но потом я имела секс с другим мальчиком… И забыла часы. — Чувство юмора к ней вернулось.
— Ты хотела вернуть часы.
— Просто: смешно. Позвонил телефон… Наверное, он испугался, что его застукают. И выставил меня, прямо моментально… Он решил, что я проститутка? Но проституткам же платят деньги. А получилось наоборот!
— Ну и как тебе. Понравился секс?
— Да не особо, — сказала Адель. — Я не проститутка, — сочла необходимым объяснить она, — у меня есть муж. А куда мы едем? — догадалась она спросить.
Они свернули с освещенного шоссе.
— Ремонт дороги. Там, впереди.
Никакого ремонта она не заметила. Если бы она смотрела снаружи — Адель бы сказала, что такая машина вообще здесь не проедет. Но водитель рулил ловко.
Они ехали по темному переулку.
— Вот Татьяна Шлёп-нога, — сказал водитель.
Женский силуэт в темноте.
— Другое имя: Таня-две-копейки. Знаешь, почему ее так зовут?
— Нет.
— Потому что она делает минет в телефонной будке.
— А Шлёп-нога..?
— Это называется алкогольная полинейропатия. Повреждение нервных волокон. Когда-то была первой красавицей.
— Вы что, врач?
— Ага, врач. Хирург-массажист.
Они опять вывернули на освещенный проспект. Три девицы под фонарями стояли прямо на снегу на каблуках, в коротких дубленках. Одна помахала им рукой.
— Подсадим, — предложил водитель.
— Зачем?
— Спросишь, почем они берут. В следующий раз, когда ты окажешься в гостинице «Россия»…
Адель нащупала ручку двери, ей казалось, что незаметно.
— Я тебе показываю тайную жизнь Москвы. — Водитель на нее не глядел. — То, чего ты ниоткуда не узнаешь. А ты говорила про мужа.
— А что я говорила?
— Муж подарил тебе часы, а ты их отдала в виде платы за секс…
— Нет, — возмутилась Адель. — Это мои часы! Я их купила. Я работаю, в Академии наук. То есть, моя мать. Она биохимик. А я пока у нее лаборантом. Пока учусь на заочном… — Они ехали, и рассказ двигался вперед.
— Не знаю, — признала Адель. — Он живет в моей квартире. То есть: в квартире у матери. Там, где мы живем, в другом городе, — он не спросил, и она не стала на этом останавливаться. — Когда я только приехала, — зашла она с другого конца, — я переночевала у первого встречного. Он тоже хотел секса. Почему нельзя просто переночевать в чьей-то квартире?
— …Если я с ним разведусь, — я же к нему нормально отношусь. Он мне ничего плохого не сделал. Но получается, я ему сделаю плохо. Он же не может остаться, в этой квартире у матери. Она даже замуж не вышла; я должна учитывать ее интересы… Да; но при чем тут тогда — «ты меня любишь?»
— Ты ему изменяла? — спросил водитель.
— Не много. Можно считать, что нет.
— А почему?
— Что почему?
— Почему бы и нет.
— Да, — сказала Адель. — Я пошла в общежитие. Я сама так решила. Выбрать какого-нибудь, самого несчастного. Кому точно ни одна баба не даст. Но там был один красавчик… — Она вгляделась в темноту за окном, опять нашаривая ручку двери — успеет она выскочить если что?
— А второй раз не так. Это был Абдулла, он какой-то бандит… Может, рэкетир. Я с ним почти незнакома. Просто напились в одном кафе, «Байкал» оно называется. Там такая публика… скульпторы… Я там всё заблевала, а он — просто мне помогал. Не успела я оглянуться — как мы с ним, вдвоем, в подъезде. Я вообще не хотела! Я сказала ему: ты меня не знаешь, а если… триппер? — Адель хохотнула.
— А он говорит: «издержки производства». Что я должна была думать? Не хватало еще мужа заразить. Пошла к врачу…
— И как?
— Всё нормально, — сказала Адель.
— Как это было? В подъезде — стоя?