– И десятки котов.
Мы поехали на Манхэттен-Бич с Бобби и Вэлери, вселились в квартиру на самом берегу и пошли ужинать. Ужин был ничего. Сесилия выпила за едой один стакан и объяснила про свое вегетарианство. Она съела суп, салат и йогурт, остальные ели бифштексы, жареную картошку, французский хлеб и салаты. Бобби с Вэлери сперли солонку с перечницей, два ножа для мяса и чаевые, которые я оставил официанту.
Мы остановились купить льда, выпить и покурить, затем вернулись в квартиру. От своего единственного напитка Сесилия расхихикалась и разговорилась, пустившись объяснять, что у животных тоже бывает душа. Никто ее мнения не оспаривал. Такое возможно, мы это знали. Только не были уверены, есть ли душа у нас.
80
Мы продолжали кирять. Сесилия выпила еще один и прекратила.
– Я хочу посмотреть на луну и звезды, – сказала она. – Снаружи так прекрасно!
– Ладно, Сесилия.
Она вышла к бассейну и уселась в шезлонг.
– Не удивительно, что Билл умер, – сказал я. – Он изголодался. Она никогда ничего не отдает.
– О тебе она за обедом говорила точно так же, когда ты в уборную выходил, – сказала Вэлери. – Она сказала: «О, стихи у Хэнка полны страсти, но в жизни он совсем не такой!»
– Мы с Богом не всегда выбираем одну лошадь.
– Ты ее уже выеб? – спросил Бобби.
– Нет.
– А Кизинг какой был?
– Нормальный. Но мне правда интересно, как он с ней столько вытерпел. Может, кодеин и колеса помогали. Может, она для него была как одно большое дитя цветов и сиделка.
– На хуй, – сказал Бобби, – давай-ка лучше выпьем.
– Ага. Если б надо было выбирать между выпивкой и еблей, я бы, наверное, прекратил ебаться.
– От ебли бывают проблемы, – сказала Вэлери.
– Когда моя жена уходит с кем-нибудь поебаться, я надеваю пижаму, залезаю с головой под одеяло и сплю, – сказал Бобби.
– Он четкий, – сказала Вэлери.
– Никто из нас точно не знает, как пользоваться сексом, что с ним делать, – сказал я. – Для большинства людей секс – просто игрушка: заводи и пускай бегает.
– А любовь? – спросила Вэлери.
– Любовь – это нормально для тех, кто справляется с психическими перегрузками. Это как тащить на спине полный мусорный бак через бурный поток мочи.
– Ох, ну не также плохо!
– Любовь – разновидность предрассудка. А у меня их и так слишком много.
Вэлери подошла к окну.
– Народ оттягивается по прыжкам в бассейн, а она сидит и на луну смотрит.
– У нее старик только что умер, – сказал Бобби. – Оставь ее в покое.
Я взял бутылку и ушел в спальню. Разделся до трусов и лег в постель. Вечно никакой гармонии. Люди просто слепо хватают, что под руку попадается: коммунизм, здоровую пищу, дзэн, серфинг, балет, гипноз, групповую терапию, оргии, велосипеды, травы, католичество, поднятие тяжестей, путешествия, уход в себя, вегетарианство, Индию, живопись, письмо, скульптуру, композиторство, дирижерство, автостоп, йогу, совокупление, азартную игру, пьянство, тусовку, мороженый йогурт, Бетховена, Баха, Будду, Христа, тактические ракеты, водород, морковный сок, самоубийство, костюмы ручной выделки, реактивные самолеты, Нью-Йорк, – а затем все это испаряется и распадается. Людям надо найти себе занятие в ожидании смерти. Наверное, мило иметь выбор.
Я свой поимел. Я поднял к губам пузырь водки и дернул из горла. Русские знают толк.
Открылась дверь, и вошла Сесилия. Хорошо смотрится это ее низкосидящее мощное тело. По большей части, американские женщины – или слишком тощие, или без никакой жизненной силы. Если ими грубо попользоваться, в них что-то ломается, и они становятся невротичками, а их мужья – спортивными придурками, алкоголиками или автомобильными маньяками. Вот норвежцы, исландцы, финны знали, как должна быть сложена женщина: широкая и прочная, большой зад, большие бедра, большие белые ляжки, большая голова, большой рот, большие титьки, побольше волос, большие глаза, большие ноздри, а внизу, в центре, – чтоб было и много, и мало.
– Привет, Сесилия. Заваливайся.
– Сегодня на улице так славно было.
– Я уж думаю. Иди поздоровайся со мной.
Она зашла в ванную. Я выключил лампу. Немного погодя Сесилия вышла. Я почувствовал, как она залазит в постель. Было темно, но сквозь шторы пробивалась капелька света. Я передал ей пузырь. Она сделала крохотный глоточек, протянула бутылку мне. Мы сидели, опираясь спинами на подушки и изголовье кровати. Бедром к бедру.
– Хэнк, а месяц – просто узенькая щепочка. Но звезды – такие яркие и прекрасные. Поневоле задумаешься, правда?
– Да.
– Некоторые из них мертвы уже миллионы световых лет, а мы все равно их еще видим.
Я протянул руку и пригнул голову Сесилии к себе. Ее рот приоткрылся. Он был влажен и хорош.
– Сесилия, давай поебемся.
– Мне не хочется.
В некотором смысле мне тоже не хотелось. Именно поэтому я и спросил.
– Не хочется? Тогда почему ты меня так целуешь?
– Я считаю, что людям надо не спеша узнавать ДРУГ друга.
– Иногда на это нет времени.
– Я не хочу.
Я вылез из постели. В одних трусах дошел до двери и постучался к Бобби и Вэлери.
– Что такое? – спросил Бобби.
– Она не хочет меня ебать. – Ну и?
– Пошли искупаемся.
– Уже поздно. Бассейн закрылся.
– Закрылся? Ну вода же там есть?
– Я хочу сказать, там свет выключили.
– Это нормально. Она не хочет со мной ебаться.
– У тебя плавок нет.
– У меня есть трусы.
– Ладно, подожди…
Бобби и Вэлери вышли, прекрасно в латанные в новые, плотно облегающие купальные костюмы. Бобби протянул мне колумбийской дури, и я дернул.
– Что там с Сесилией?
– Христианская химия.
Мы подошли к бассейну. Так и есть, огни погасили. Бобби и Вэлери нырнули тандемом. Я сел на край, ноги болтались в воде. Я потягивал водку из горлышка.
Бобби и Вэлери вынырнули вместе. Бобби подплыл к краю бассейна. Дернул меня за лодыжку:
– Давай, говнюк! Кишка тонка? НЫРЯЙ!
Я глотнул водки еще, поставил бутылку. Нырять я не стал. Я осторожно опустил себя за бортик. Потом плюхнулся. В темной воде было странно. Я медленно опускался на дно. Во мне 6 футов росту и 225 фунтов весу. Я ждал, когда коснусь дна и оттолкнусь ногами. Да где же это дно? Вот оно, а кислород у меня почти кончился. Я оттолкнулся. Медленно пошел вверх. В конце концов вырвался на поверхность.
– Смерть всем блядям, сжимающим передо мною ноги! – заорал я.
Открылась дверь, и из квартиры в цоколе выбежал человек. Управляющий.
– Эй, так поздно купаться не разрешается! Огни погашены!
Я подгреб, дотянулся до бортика и посмотрел на управляющего снизу.
– Слушай, хуй моржовый, я выпиваю два бочонка пива в день, и я – профессиональный борец. По природе своей, я – добрая душа. Но я намереваюсь купаться и хочу, чтобы огни ЗАЖГЛИ! СЕЙЧАС ЖЕ! Прошу тебя только один раз!
И отгреб.
Огни зажглись. Бассейн ярко осветился. Как по волшебству. Я догреб до своей водки, взял ее с бортика и хорошенько присосался. Бутылка почти опорожнилась. Я посмотрел под воду: Вэлери и Бобби вили там круги. У них хорошо получалось, они были гибки и грациозны. Как странно, что все вокруг – моложе меня.
С бассейном мы покончили. Я подошел к двери управляющего в мокрых трусах и постучал. Тот открыл. Мне он понравился.
– Эй, кореш, можешь гасить свет. Я кончил купаться. Ты клевый, малыш, ты клевый.
Мы пошли к себе.
– Выпей с нами, – сказал Бобби. – Я знаю, что ты несчастен.
Я зашел и пропустил два стаканчика. Вэлери сказала:
– Слушай, Хэнк, опять ты со своими бабами! Ты ведь не можешь выебать их всех, ежу понятно.
– Победа или смерть!
– Отоспишься – пройдет, Хэнк.
– Спокойной ночи, толпа, и спасибо…
Я вернулся в спальню. Сесилия распласталась на спине и храпела:
– Гуззз, гуззз, гуззз…
Она мне показалась жирной. Я снял мокрые трусы, залез в постель. Потряс Сесилию.
– Сесилия, ты ХРАПИШЬ!
– Ооох, ооох… Прости…
– Ладно, Сесилия. Это совсем как замужем. Я тебя утром проучу, когда буду свеженький.
81
Меня разбудил звук. День еще толком не наступил. По комнате ходила Сесилия, одевалась. Я посмотрел на часы.
– Пять утра. Ты чего это?
– Я хочу посмотреть, как восходит солнце. Обожаю рассветы!
– Не удивительно, что ты не пьешь.
– Я вернусь. Можем вместе позавтракать.
– В меня уже сорок лет завтраки не лезут.
– Я пойду рассвет посмотрю, Хэнк.
Я нашел закупоренную бутылку пива. Теплое. Я открыл ее, выпил. Потом уснул.
В 10.30 в дверь постучали.
– Войдите…
Бобби, Вэлери и Сесилия.
– Мы все только что позавтракали, – сообщил Бобби.
– Теперь Сесилия хочет погулять босиком по пляжу, – сказала Вэлери.
– Я никогда раньше не видела Тихий океан, Хэнк. Он так прекрасен!
– Сейчас оденусь…
Мы пошли вдоль берега. Сесилия была счастлива. Когда накатывали волны и захлестывали ей босые ноги, она орала.
– Толпа, вы идите вперед, – сказал я. – Я тут бар поищу.
– Я с тобой, – сказал Бобби.
– А я присмотрю за Сесилией, – сказала Вэлери.
Мы нашли ближайший бар. Всего два свободных табурета. Мы сели. Бобби достался рядом с мужчиной, мне – с женщиной. Заказали выпить.
Женщине рядом со мной было лет 26–27. Что-то ее поистаскало – рот и глаза выглядели усталыми, – но она держалась. Волосы темные и ухоженные. В юбчонке, ноги хорошие. Душа топазовая, видно по глазам. Я поставил ногу рядом с ее. Она не отодвинулась. Я опорожнил стакан.
– Купите мне выпить, – попросил я. Она кивнула бармену. Тот подошел.
– «Водку-семь» для джентльмена.
– Спасибо…
– Бабетта.
– Спасибо, Бабетта. Меня зовут Генри Чинаски, писатель-алкоголик.
– Никогда не слыхала.
– Аналогично.
– Я держу лавку рядом с пляжем. Безделушки и дрянь всякая, в основном – дрянь.