В салоне для ОВЛ Дюмас выпустил к потолку кольцо дыма, вспоминая, как Ёкои приобщил его к серьёзной музыке. Оскар продолжал есть.
Вдруг пёс повернул свою несуразно большую чёрную голову к входу. Через несколько секунд кто-то подёргал ручку снаружи. Но дверь была заперта, и мужской голос произнёс:
— Что такое, что такое? Бен, ты там?
Дюмас поднялся из кресла, подошёл и выглянул в «глазок». Потом отодвинул засов, открыл дверь и кивком пригласил Рассела Форта войти. Они пожали руки, и улыбающийся Дюмас сказал — рад, что ты смог прийти. Он показал на плетёные кресла.
Почему, подумал Дюмас, чернокожие так любят одеваться под сутенёра? Сегодня на полном круглолицем Форте был пурпурный бархатный комбинезон с металлическими нашлёпками, золотая серьга и серые сапоги из шкуры ящерицы. С плеч свисало бежевое пальто из викуньи, а золота на Форте хватило бы, чтобы покрыть алтарь в мексиканской церкви. Его глаза скрывались за янтарными стёклами очков, бритая голова поблёскивала, как луна.
Дюмас обратил внимание на стакан в руке Форта. Очевидно, мистер Ф. зашёл в бар внизу, а выпивку, наверное, записал на счет Дюмаса. Да ещё к бабе какой-нибудь пристал по дороге сюда, оттого и опоздал.
Нет, Дюмас не был слеп к недостаткам этого афро-американца. М-р Ф. не мог жить без удовольствий, и это делало его ненадёжным в глазах Дюмаса. Главным для него были развлечения, азартные игры, женщины. Вся его жизнь — немедленное удовлетворение. Он и часу не подождёт, чтобы стать счастливым — по мнению Дюмаса, это было характерно для чернокожих в целом.
Перед плетёным креслом Форт запахнулся в свою викунью, потом сел, а ноги положил на мясницкий чурбак, служивший кофейным столиком. Дюмас вернулся на прежнее место. Руку положил на доску для триктрака, лежавшую в соседнем кресле.
Форт поднял стакан в шутливом тосте.
— Подкрепить организм, я говорю. Чем больше пьёшь, тем больше хочется.
— Странно, что ты не влюбился там, внизу, в танцзале. — Монотонный шёпот Дюмаса был не лишён приятности.
Форт отхлебнул виски, звучно хохотнул.
— Я не ищу любви, амиго. Но развлечься всегда хорошо. Потанцевал с миленькой кореяночкой. Лет восемнадцать крохотульке. Я собирался показать ей свой двухдюймовый член.
— Двухдюймовый?
Форт хихикнул.
— Два дюйма от пола.
— Ясно.
— В общем, мы танцуем, и вдруг какой-то кореец подскакивает и утаскивает девчонку. Я хотел ему выдать, но вижу, с ним целая команда.
— Любишь ты усложнять себе жизнь.
Форт ухмыльнулся.
— Всех баб в мире не перетрахаешь, но попытаться-то можно. Ладно, давай говорить о деньгах, которые я заработаю. Я вижу, с тобой твой сраный пёс.
— У Оскара послезавтра день рождения. Ему будет четыре.
Форт фыркнул.
— Четыре года и три ноги. Лучше бы наоборот. Три года и четыре ноги, ты меня понимаешь?
— Суть понял.
Дюмас зажёг ещё одну «Лаки» и выдохнул дым в потолок. Глаза у него предельно сузились, на левом виске билась венка, и он кусал нижнюю губу большими желтоватыми зубами. Иисусе, если бы только у Форта были мозги. Дюмас шумно потянул носом, изобразил улыбку на лице и перевёл взгляд на Форта.
Смотрел он на него несколько секунд. Улыбка Дюмаса, прочно севшая на лицо, была ледяной. Немигающие глаза поблёскивали. Пальцы руки на доске для триктрака сжались в кулак, разжались, опять сжались.
Если бы Форт присматривался к Дюмасу, он бы заметил сигналы опасности. Но глаза за янтарными стёклами были закрыты, и он ничего не увидел. Он кокаина нюхнул не так давно, и душа его парила высоко-высоко. На кокаиновом облаке он не боялся явиться в присутствие господина Бена Дюмаса. Вообще же нельзя не опасаться человека, который не только убивает людей, но и однажды голыми руками задушил терьера, принадлежавшего торговцу наркотиками.
Форту нужны были деньги, кормить игрока в себе, иначе он бы в одном городе не остался с этим ледяным педиком, не то что в одной комнате. Натуральный факт — Дюмас просто не понимает, что такое быть человеком. У Дюмаса большая голова, люди говорили, чтобы подлости вместилось побольше. На улице его прозвали «Хичкоком»: все знали, что он полный психопат.
А самое страшное — его нельзя убить, потому что он уже мёртвый.
Открыв глаза, Форт посмотрел через плечо на стерео-комбайн, откуда по-прежнему лилась барочная музыка — старинная лютня.
— Не знаю, как ты называешь это дерьмо, но это не музыка. Настоящую музыку играют чёрные ребята.
Щёлкая пальцами и напевая что-то из Майкла Джексона, Форт поднялся — чуть покачиваясь и подошёл к бильярдному столу, на котором находился стерео-комбайн. Он не заметил, что пальто из викуньи соскользнуло с плеч и упало на пол.
Дюмас тоже встал. Загасив сигарету в пепельнице на мясницком чурбаке, он зевнул и потянулся. Потом взял доску для триктрака и последовал за Фортом к бильярдному столу. Когда Форт потянулся к ручке настройки, Дюмас поднял доску над головой и обрушил на руку Форта — предплечье сломалось.
Схватившись за руку, Форт с воплем упал на колени. Дюмас принялся бить его доской для триктрака по голове, спине и плечам, разрывая комбинезон острым концом доски. Форт сидел на полу, одной рукою цепляясь за бильярдный стол и призывая Иисуса. Его мольбы к Дюмасу прекратить избиение остались без ответа.
Хичкок бил его всерьёз. Никогда ещё Форта так не обрабатывали. Боль полыхала везде — в сломанной руке, плечах, даже в мозгу. Ему казалось, будто у него вырвали глаза. Он весь был в огне.
Хватит. Иисусе милостивый, не нужно больше. Он боролся за каждый вдох, а мозг сверлил весьма уместный и несколько запоздалый вопрос: Какого хрена он думал, что Дюмас ничего не узнает?
Как бы подчёркивая этот огромный вопросительный знак, Дюмас отшвырнул доску и стал бить Форта ногой в живот и рёбра. Через несколько секунд он остановился, плюнул на лежащего в полуобмороке негра, один раз пнул в спину и отошёл.
Глубоко дыша, Дюмас уселся в своё кресло, расширенными глазами глядя на Форта, который выкашливал неприятные жидкости, лёжа в фетальной позе. Оскар, яростно размахивая хвостом, смотрел на Форта, как бы спрашивая — можно мне тоже поиграть?
— Это для того, чтобы ты лучше понимал, — сообщил Дюмас Форту. — Если бы ты не был мне нужен, я бы тебя прикончил здесь и сейчас. Неужели ты действительно думал, что тебе это сойдёт? Да, вероятно, так. Глупость твоя безгранична. Сядь. Не люблю говорить в спину.
Поскрипывая зубами, Форт медленно перекатился — лицом к нему. Заговорить он смог не сразу.
— Деньги были нужны. Очень.
Его очки еле держались на одном ухе, подбородок был мокрый, комбинезон в тёмных пятнах. Оскар, обильно проливая слюну, принюхивался к золотой цепочке — она порвалась во время избиения.
— Ему были нужны деньги, — проговорил Дюмас. — Вот это сюрприз. Мальчики и девочки, перед нами человек, у которого очень глубокие мысли, наверное, он путешествует на подводной лодке. Не знаю, почему ты играешь, и знать не хочу. Но я не должен терять деньги из-за твоих игр. Ты устроил небольшую операцию, чтобы финансировать свою поганую привычку, и, как ты мог уже догадаться, мне это не понравилось.
Дюмас наклонился, опираясь руками о колени.
— Из-за тебя мне пришлось замочить родителей Тоуни Да-Силва.
Он увидел, как расширились глаза у Форта. Хорошо.
— Ты их убил? — прошептал Форт. Закрыв глаза, он боролся с волной боли. Только сделав несколько глубоких вдохов и выдохов, он смог продолжить. — В прессе писали об убийстве-самоубийстве. Муж убил её, потом себя. Иисусе, моя рука.
— Пососи вот что, — сказал Дюмас. — Гэйл Да-Силва сказала Манни Деккеру, что её мужа преследует на улицах какой-то кролик из джунглей. А за час примерно до их смерти им позвонил тот же кролик и сказал, что может вернуть их дочь. За плату, разумеется. С трёх раз догадайся, кто этот загадочный копьеносец. Первые два не считаются.
Форт молчал.
— Да-Силва достаточно было показать тебя, — продолжал Дюмас, — и всем дальнейшим занялся бы Деккер. Лично я думаю, что он бы сделал из твоих яиц телячьи отбивные, если б ты стал запираться. Сколько ты мог продержаться, прежде чем сказать ему, что я взял Тоуни Да-Силва? Секунду? Полторы?
— Как ты узнал про меня и Да-Силва, что они сказали обо мне Деккеру?
— Дурацкий вопрос.
— Ты прослушиваешь их телефоны?
Дюмас потёр затылок мясистой рукой.
— Я тебе сейчас объясню, что и куда. Помял я тебя немного потому, что твоя выходка могла стоить хороших денег мне и мистеру Фоксу. Я тебе уже говорил, что мы с мистером Фоксом собираемся продать Тоуни Да-Силва Смехотуну. А чего ты не знаешь, так это то, что мы получаем по сто двадцать пять тысяч на каждого. В целом двести пятьдесят кусков. Ты знаешь, конечно, почему мне нужны наличные.
— Знаю, — выдавил из себя Форт.
— Дюмас зажёг сигарету. — У меня был выбор. Или убить тебя, за то что ты чуть не лишил меня денег, отчаянно нужных Кену, или убить обоих Да-Силва, тем самым не допуская Деккера к тебе, ко мне и девочке.
Дюмас стряхнул пепел в пепельницу на мясницком чурбаке.
— Слушай меня. Для Деккера это личное дело. Он не отступится. Ты ещё жив потому, что Тоуни Да-Силва стоит для меня 125 тысяч, и потому что эта шлюха из бюро наркотиков, которую ты трахаешь, может поставлять некую информацию.
Форт с трудом переместился в сидячее положение.
— У тебя же нет фактов, ты не знаешь, как это было. Клянусь своей матерью, что не собирался ничего говорить этим Да-Силва. Я с ними играл, вот и всё.
— Я понимаю, что ты пытался сделать. Ты хотел взять у Да-Силва деньги и ничего им не дать.
— Слушай, о девочке мне сказала Сюзен, о'кей? Деккер у неё был и рассказывал всем в наркотиках, что ищет Тоуни. Я о том, что это же не секрет. И объявление в газете было, обещали вознаграждение.
— Приколоти эти слова к своему черепу, Рассел. Мне не нужна вторая рука на руле. Тоуни Да-Силва — моё дело, моё и мистера Фокса. Я прямо вижу, как у тебя завращались глаза, когда ты узнал, что за девочку назначено вознаграждение. Пара телефонных звонков супругам Да-Силва, и ты вдруг становишься одним из богатых. А я никогда не узнаю, правильно? Рассел, я думаю, что медицинской науке придётся вскрыть твою задницу, чтобы найти мозги. Я действительно так думаю.