следнего. При этом претензии по поводу земельного участка выставляли не только братья покойного, но и (что примечательно!) их жены — Радоковая и Давыжая. Новгородская грамота № 55 (XIII в.) свидетельствует о продаже целого двора в Новгороде женой некоего Фомы, проживавшего в Акосове[382].
Известно женское землевладение и в княжествах. Уже в XII в. в одном из граффити Софии Киевской упомянута княгиня Всеволожая как покупатель «земли Бояновой», за которую она заплатила «семьсот гривен собольих»[383]. По «рукописанию» (завещанию) князя Владимира Васильевича его жена получила: город Кобрынь «и с людьми, и з данью, како мне даяли», села Городел «и с мытом», Садовое, Сомино, Березовичи (недавно купленное село), монастырь «св. Апостолы». При этом сам князь утверждал: «…а княгини моей, по моем животе, аже восхочеть в черниче пойти, пойдет; аже не восхочеть иш, а како ей любо, мне не воставши смотреть, что кто иметь чинити по моем животе»[384].
В памятниках XIV–XV вв. число сведений о распоряжении земельным имуществом женщинами резко увеличивается. Немало упоминаний о женском владении недвижимостью содержит эпиграфический материал, находящийся в соответствии с уже рассмотренными нормами ПСГ. Это и завещание некой Фетиньи, жившей в середине XIV — начале XV в. (грамота № 28), и завещательное письмо некой Орины, внучки Юрия Онцыфоровича, «приказавшей» свои земли Колмову монастырю, и грамота № 474 — жалоба одного из новгородцев против захвата пашни («оралици»), принадлежавшей его жене, которая этим неблаговидным поступком «зобижена». В грамоте № 474 отчетливо отразилась раздельность имущества супругов, зафиксированная ст. 94 ПП[385].
Среди грамот XV в. наиболее известна жалоба Анне от Микифора, которого не признали хозяином купленного им у Анны участка: «Поклоно Ань от Микифора з Дорофеева жеребея. Что еси дала пожню в Быковщине, то Шеюга отнимает, другую — Осипко. Землици мало, а пожни отъимают…» В грамоте № 307 к госпоже Настасеи Михайловне» обращаются «хрестьяне» ее деревни с жалобой на лиц судебной администрации, опечатавших их имущество по «лживым рукописаниям». В грамоте № 53 некая Мария заключает купчую на покос сена. Документ № 580 представляет собой «рукописание» владелицы земли в «Здарвею» Ульяны в пользу двух ее сыновей[386].
Новгородские грамоты на бересте — это в основном бытовая, житейская переписка. Юридическая сторона ситуаций, отчетливо показанных новгородскими берестяными грамотами, может быть обоснована актовым материалом XIII–XV вв., подтверждающим дееспособность представительниц привилегированного сословия как в передаче во владение, продаже, так и в приобретении недвижимой собственности. Явления, которые нам предстоит наблюдать, возможно, уходят корнями в большую древность, ибо частный акт возник на Руси сравнительно поздно, а сравнительно ранних по времени создания актов дошло до нас совсем немного.
Акты дарения частной недвижимой собственности, совершенные самими женщинами из привилегированных социальных групп, нашли отражение в грамотах, носящих наименование «данные» и «вкладные». В комплексе документов, связанных с реализацией женщинами права собственности на недвижимость (около 400 опубликованных и найденных в архивах актов), эти грамоты преобладают. В данных и вкладных грамотах нами выявлено 107 дарений и 8 указаний о вкладах. Абсолютное большинство данных и вкладных грамот относится к XV в., лишь три — к XIV в.[387] Наиболее ранними следует считать данную Оксиньи, дочери Фомы Васильева, жены Григория Остафьева, архимандриту Чудова монастыря Иоакиму на пустошь Шугаровскую, близ реки Каширки (1381 г.), а также вкладную Иулиании, жены великого князя Ольгерда, Успенской церкви в Озерищах (1377 г.)[388]. Акты дарения чаще всего совершались знатными женщинами в пользу монастырей. Однако имеется ряд пожалований и частным лицам. Так, Ирина Ольгова подарила своему зятю Тимофею Александровичу (Синему) село Марьинское в Костромском уезде, а княгиня Марья, жена Семена Александровича Олеска, оформила данную на боярина Даниила Русановича. Есть и другие аналогичные упоминания[389].
При исследовании актов дарения земли женщинами — данных и вкладных грамот в пользу монастырей[390] — немаловажным вопросом является определение частоты самостоятельных процессуальных действий женщин. Рассматриваемая с точки зрения определения субъекта, совершившего акт дарения, совокупность грамот (104) распадается на три группы актов: 1. Дарения во исполнение воли умерших мужей или других родственников мужского пола, например свекра (29). 2. Совместные с мужем, отцом и родственниками мужского пола дарения (24). 3. Самостоятельные действия женщин (51 грамота). Тот факт, что последняя группа включает половину всех грамот данного комплекса, — серьезный аргумент в пользу распространенности процессуальных действий женщин, не зависимых от других членов семьи. Однако и наличие большого числа дарственных, составленных «по приказу», «по благословению» родственников, и прежде всего мужей (27 %), не может служить аргументом в пользу тезиса о несамостоятельности женщин и их недееспособности. Составление таких грамот было вызвано, вероятно, тем, что вдова становилась распорядительницей и управительницей всего оставшегося после смерти мужа хозяйства, подчас разоренного. Нередко женщины, как далее увидим, были вынуждены передавать имения своих мужей за их же долги.
Примечательно, что некоторые из дошедших от XV в. документов отразили и альтернативные ситуации, когда муж «дает» недвижимость «по слову» жены. Например, некий Иван Дмитриевич передал в монастырь село Перцово «по Евдокеину слову Даниловой жены». В грамотах первой группы имеются три упоминания о передаче женщинами земли в пользу монастырей «по приказу» матери или свекрови. В двух из них исполнительницей воли умершей является Мария Боровская, в третьей — Елена Кормилицына дарит одну из трех деревень, полученных от матери[391].
Небезынтересна и вторая группа актов, являющихся совместными дарениями (24): с мужьями–8, с сыновьями–11, с мужем и детьми (в том числе и с дочерьми)–3, с матерью–2. Определенное распространение имели, по-видимому, и совместные дарения отца и матери своим детям[392]. Формально добровольный акт дарения в действительности оказывался результатом длительных предшествующих экономических отношений между земельными собственниками — участниками сделки. Например, одна из вкладчиц, Акулина (Голтяева?), совершая с сыном акт дарения недвижимости в Переяславском уезде, обусловливает свои действия обязательством со стороны монастыря уплатить долги своего мужа «Ондрея» на сторону — «десять рублев… Марье Федорове с тое земли». В другой грамоте дарение монастырю — скрытая уплата долга ему. Некоторые вкладчицы, например Анастасия (Саларева) и княгиня Евдокия, жена князя Дмитрия Ивановича Донского, ставят условие, запрещающее отчуждение кому-либо, кроме них самих подаренных монастырю земель («а будет им те села продати, и им мимо меня, Настасьи, тех сел не продати»)[393]. Подобное условие, затрудняющее мобилизацию земельной собственности монастырем, рисует женщин дальновидными политиками в области экономики феодального хозяйства: они, по-видимому, предусматривали возможность «распыления» семейной вотчины «при животе» и после смерти вкладчицы и хотели это предотвратить. В то же время перед нами достаточно распространенная клаузула, встречающаяся отнюдь не только в «женских» актах.
В рассмотренной совокупности документов о дарениях недвижимости знатными женщинами 11 пожалований сделали духовные лица: монахиня, старицы, черницы, инокини; 1 — «посадница» Марфа Борецкая, 3 — боярыни, 25 — княгини и великие княгини. В тексте остальных грамот (64) нет упоминаний о социально-классовой принадлежности вкладчиц, но косвенные данные позволяют установить, что они либо княгини, либо своеземицы (если грамоты новгородско-псковского происхождения)[394].
Примыкающая к группе данных и вкладных группа жалованных грамот представляет интерес с двух точек зрения. С одной стороны, жалованные грамоты являются ценным источником по истории иммунитета и помогают воссоздать картину судебно-фискальных прав привилегированных владелиц земли, ибо, как указывал К. Маркс, в феодальную эпоху высшая власть в суде была атрибутом земельной собственности[395]. С другой стороны, жалованные грамоты (в том числе жалованные-данные-тарханные и жалованные-данные-льготные), закреплявшие разными путями переход недвижимости во владение феодалов, так же как и обычные, вкладные, характеризуют правомочность женщин в области передачи (во владение, в пользование, в собственность) земельных владений. Среди 67 рассмотренных грамот[396] такие грамоты (24) составляют около 36 %. Две из них являются совместными с мужьями пожалованиями сел (данными)[397]. Остальные представляют собой самостоятельные дарения монастырям деревень (2), сел (9), монастыря (3), пожень (2), волости (1), двора в городе (1), пустошей (1), леса (1), участка земли (1). Пожалование волоцкой княгини Иулиании Михайловны именно светскому лицу и к тому же женщине — Ульяне Баламутовой с сыном[398]