— единственное в своем роде, хотя в грамотах другого рода встречаются упоминания о родственных дарениях женщины женщине[399]. Причинами заключения сделки примечательна жалованная грамота жены волоцкого князя Бориса Васильевича («княгини Борисовой»), которая, как и упомянутая вкладчица Акулина (Голтяева?), передала недвижимость монастырю с обязательством выплаты им «княгине Борисовой» — Ульяне Михайловне всех пошлин и 4 руб. своего долга[400].
Небезынтересно обратить внимание на персонифицированную атрибуцию жалованных грамот, составленных женщинами. В отличие от данных все жалованные грамоты, которыми мы располагаем, исходят от княгинь (14) и великих княгинь (53), причем большинство (37) из них — от великой княгини Марии Ярославны, а 9 составлены «по приказу великие княгини Софьи». Кроме того, мы располагаем 10 грамотами самой Софьи Витовтовны.
Объем прав вдовствующих великих княгинь на недвижимость определяется обычно в духовных грамотах их мужей (примером могут служить духовные Дмитрия Донского, Василия Дмитриевича, Василия Васильевича). Каждая великая княгиня получала со смертью супруга во владение удел — часть великокняжеской, государственной территории. От него принципиально отлична феодальная собственность великих княгинь, о которой духовные грамоты говорят: «А в прикупах и примыслах вольна: кому восхочет дати, ино тому и дасть»[401]. Акты дарения и передачи недвижимости монастырям свидетельствуют о значительных «примыслах» и «прикупах» княгинь, которыми они свободно распоряжались. Преобладание дарственных, исходящих от женщин самого высокого социального ранга, объясняется не только их положением в обществе, но и наличием у них значительных (по сравнению с другими женщинами привилегированного сословия) денежных средств.
Значительную группу актов, связанных с продажей земельных владений женщинами, представляют 33 купчие грамоты[402]. Судя по этим грамотам, продажа недвижимости женщинами светским лицам — явление более распространенное, чем пожалования им (20 актов из 33). Ранний случай возмездной передачи недвижимости именно женщиной — продажа Анной Радивонковой некоему Петру Радцеовскому своей «деднины» и «вотчины» в 1359 г.[403]
Среди названных 33 актов лишь в двух упомянута продажа земли вдовой. Однако факт относительно большого числа документов (11), где в качестве субъектов сделки упомянуты матери с детьми, предполагает, что подобные совместные сделки делались вдовыми женщинами. Подтверждает правильность этого вывода и наличие среди актов продажи недвижимости случаев вынужденной передачи земельной собственности: в одном варианте — за долги мужа, в другом — за долги мужа и «деверня сына»[404]. Необычна и единственна в своем роде продажа села Кириллова Волняницкого сестрами Феодосией, Татьяной и Евдокией Яковлевыми[405]. Рассматриваемые грамоты отразили 5 совместных возмездных передач супругов, 11 самостоятельных продаж замужними женщинами; 3 акта говорят о сделках, заключенных женщинами — духовными лицами (в одном случае черницей Марфой, причем землю ей «отводил Семен вместо матери своей Марфы»[406]). При отводе земель лишь в одном случае из 33 «ялася Василиса сама», еще в одном — супруги вместе, в остальных — специально оговоренные в акте люди[407].
Следует отметить такую форму возмездной передачи (недвижимости, как «дача в куплю», предполагающая уплату за землю некоторой суммы, по-видимому меньшей ее действительной стоимости. Покупка такого рода позволяла женщине — продавцу недвижимости владеть проданной землей «до живота» с потерей права на распоряжение проданным имуществом. Примером может служить приписная грамота к духовной великого князя Василия Васильевича: «…что ми дала Настасья Федорова Андреевича… а держати ей за собою до своего живота, да что ми дала ее Орина Олексеева, жена Игнатьевича, свои села на реце… в куплю же до своего жизота… А княгини моя по моим купчим грамотам отдаст им цену за те села по их душе, кому они прикажут опосле живота взяти…»[408]
Интересную ситуацию рисует и новгородская купчая XV в.: «Се купил Филипеи Семеновиць у Ульяне, у своей жены, и у ее зятя, у Нафлока, и у его жены Марьи землю Сенькинскую… и двор за рекою… и дал им на ней Филипеи два рубли да овцу пополонка… А купил себе в одерень и своим детям»[409]. Эта купчая свидетельствует о раздельности собственности супругов в семье, и ее появление можно объяснить, если предположить, что покупателем в этой сделке был супруг Ульяны во втором ее браке. Не случайно в числе продавцов «земли Сенькинской» упомянута Марья, названная женой зятя Ульяны. Будь эта Марья общей дочерью Ульяны и Филиппа Семеновича — зять Нафлок приходился бы зятем и покупателю. Между тем в грамоте подчеркнуто, что он лишь «ее зять». Совместность сделки Ульяны с зятем и дочерью убеждает в правильности предположения, что первого мужа Ульяны уже не было в живых и доставшиеся от него дочери с зятем и вдове земли продавались в новую семью Ульяны — Филиппу Семеновичу. Возможно, отец Марьи оставил ей эту вотчину в качестве приданого, но при жизни матери (Ульяны) дочь — даже замужняя — не имела права ею распоряжаться. Родственные продажи в целом не являлись редкостью, продавцами в них часто выступали свекровь или теща[410]. Видимо, у Филиппа Семеновича были и свои дети от другого брака, ведь землю он покупал не только себе, но и им «в одерень». Таким образом, эта новгородская купчая иллюстрирует упомянутую ст. 94 РП о правах на «отчину» наследников от разных браков.
Купчие, отразившие продажу недвижимости женщинами, свидетельствуют о разнообразии правовых норм, в которых проявлялась мобилизация земельной собственности, а это в свою очередь важный аргумент в пользу развитости феодального базиса и его надстройки. Один из актов, где речь идет об «уступке» игуменьей суздальского Александровского монастыря Ириной Спасо-Евфимьеву монастырю ржаной и овсяной нив, рисует картину обусловленной продажи: Ирина передавала земли монастырю, который был обязан «давати» ей «на всякий год за те нивы по двадцети четвертей ржи, да… овса, да по пяти ведер рыб соленых». Срок истечения условий купчей (выплаты оброка) в тексте не указан («на всякий год»). Возможно, если бы это условие было для игуменьи Ирины пожизненным, оно в грамоте было бы оговорено, как это сделано в купчей Андриана Федорова у Фетиньи Воронцовой: «…до своего живота». На сложные экономические отношения между земельными собственниками (среди которых и полноправная женщина!) указывает акт 1440 г. из архива Троице-Сергиева монастыря: князь Дмитрий Юрьевич Красный купил у Фетиньи, жены Ивана Юрьевича, «селцо Воробьевское», но он его «дал Фетиньи жити и с деревнями до ей живота»[411]. Такая продажа ставила жену Ивана Юрьевича в выгодное для нее положение: получив «триста рублев московьским серебром да шюбу кунью пополнка», она имела возможность пожизненно пользоваться проданной землей.
Поиск ранних свидетельств эволюции имущественных прав знатных женщин в эпиграфическом материале привел к выводу, что большинство документов такого рода (10 из 33 купчих) — новгородско-псковского происхождения, т. е. относится к Северо-Западу Руси, где развитие товарно-денежных отношений, не нарушенное ордынским вторжением, было особенно интенсивным. Правда, при этом следует учитывать и худшую сохранность источников в Центральной Руси. В развитии феодального права важную роль играл и внешний фактор — соседство с теми русскими землями, которые тогда оказались под властью Литвы. Это способствовало завершению имманентно идущих процессов, ибо право Северо-Западной Руси развивалось во взаимодействии с эволюцией права польско-литовского[412]. Вот почему обнаруживается немало аналогий как в формуляре купчих, так и в самих ситуациях, отразившихся в документах о продаже женщинами земельной собственности, в западнорусских землях и на территориях Малопольши и Литвы[413].
Если считать доказанной дееспособность женщин привилегированного сословия в заключении актов дарения и продажи недвижимости в XIII–XV вв., тo можно с очевидностью предположить, что в то время женщины свободно совершали также обмен и раздел земельной собственности, хотя документов, отражающих сделки такого рода, совершенные женщинами, значительно меньше, чем данных, жалованных и купчих. Так, в распоряжении исследователя 9 грамот об обмене и 5 раздельных[414], причем наиболее раннее упоминание об обмене соответствует во временном отношении появлению актов продажи и пожалования (псковская грамота второй половины XIV в.[415]). В документах встречаются случаи обмена «окладом на оклад», доплаты женщинами некоторой суммы за полученные в результате обмена земли. Например, М. Росовая за полученное ею имение в «Червоной Руси» — село Куропатники доплатила «40 копъ» (грошей)[416]. В четырех актах сделка совершается женщиной самостоятельно, в одном — совместно с мужем, в трех — с детьми. Есть два акта со сделками между родственниками: Андрей Дмитриевич менялся землями с матерью, а Василий Дмитриевич выменял у матери села в Юрьеве. Подобные сделки были достаточно распространенными, ибо являлись одним из способов «округления» разбросанных владений