Жизнь холопки ценилась выше, чем жизнь холопа (5 гривен), поскольку холопка была воспроизводительницей рабочей силы для феодала. В «Слове о полку Игореве» южные князья, призывая на помощь суздальского князя Всеволода, восклицают: «…еже бы ты был [здесь], то была бы чага (раба. — Н. П.) по ногате, а кощей (раб. — Н. П.) по резане»! Наивно было бы предполагать, что автор «Слова…» выразил мысль с коммерческой точностью; но приток половецких рабов действительно мог так снизить цену на русских холопов, что они «гроша ломаного» не стоили бы. Ногата и резана — деньги мелкие (1 гривна = 20 ногатам или 50 резанам), т. е. цена на рабынь упала бы в 120 раз, а на рабов — в 250! Большая по сравнению с мужчиной ценность жизни рабыни отразилась даже в поговорке: «Чага — по ногате, кощей — по резане»[490].
К концу XIV в. уставная Двинская грамота князя Василия Дмитриевича оправдала убийство «робынь» их собственными «осподарями»: «…а случиться смерть, в том… вины не емлють»[491]. В случае если рабе поручалось выполнение ответственных функций в вотчине, положение менялось — штраф за ее убийство возрастал в 2 раза: «А за кормилця 12 [гривен]; тако же и за корми [ли]цю, хотя си буди холоп, хотя си раба». Роль кормилицы как воспитательницы детей феодала подчеркивается не только размерами штрафа в законодательстве, но и свидетельствами повествовательных источников[492]. Узаконивая высокую пеню за лишение жизни холопки-кормилицы, РП особо выделяла и положение рабы-наложницы, воспитывающей «робичичей», прижитых ею от феодала, которые, кстати, после его смерти получали (вместе с матерью!) статус свободных людей[493].
На основании РП можно установить, что и штраф за убийство несвободной, но не находящейся в холопском состоянии женщины[494] был равен штрафу за убийство рабыни. Убийство же ремесленницы (термин может быть понят и как «жена ремесленника», и в прямом смысле) каралось уже 12 гривнами[495].
Определение правового положения свободной женщины («жены») на основании РП вызвало полемику ученых еще в XIX в. Единого мнения по этому вопросу нет до сих пор. Причиной тому — возможность двоякого толкования ст. 88 РП: «О жене. Аже кто убиет жену, то тем же судом судити, яко же и мужа; аже будет виноват [а], то полвиры двадцать гривен». Мнение, высказанное в XIX — начале XX в., поддерживалось большинством историков права, а в советской историографии — А. А. Зиминым[496]. Суть его в том, что на Руси, как во всяком феодальном обществе, было узаконено неравное положение женщины, за убийство которой платилась только половина штрафа. Другую точку зрения — известного историка права В. И. Сергеевича — в советское время разделили С. В. Юшков, М. Н. Тихомиров, В. Л. Янин. По их мнению, за убийство женщины судили так же, как и за убийство мужчины, а если женщина была виновата (например, сама участвовала в потасовке), то штраф за ее убийство уменьшался до половины виры (20 гривен против обычных 40)[497]. Не случайно в Пушкинском списке III и IV редакции РП стоит «виновата» вместо «виноват». Подобная трактовка снимает противоречие между двумя частями статьи. И еще одно соображение в пользу мнения о равной вире за убийство мужчины и женщины в Древней Руси: заметим, что в РП платилась одинаковая пеня за лишение жизни ремесленника и ремесленницы, кормильца и кормилицы, раба и рабыни, поэтому и виры за убийство женщины и мужчины, не находящихся в социальной зависимости, если следовать логике, должны были быть одинаковыми. Определенная трудность, возникающая при интерпретации данной статьи, состоит в том, чтобы выяснить, относилось ли вышеуказанное предписание о денежном взыскании за убийство именно к замужним женщинам (по мнению М. Ф. Владимирского-Буданова — к неверным женам[498]) или же вообще к каждой женщине. Последнее представляется более вероятным[499].
Обратимся к другому типу преступлений, известному в юриспруденции как dehonestatio mulieris (обесчещение, оскорбление чести). Оно появилось в русском феодальном законодательстве уже в XI в. и в процессе эволюции приобрело широкую шкалу вариаций. Можно разделить их на две основные категории: оскорбление чести путем совершения какого-либо непристойного поступка, действия и словесное оскорбление. Одним из наиболее тяжких преступлений первой категории было «пошибание» (изнасилование). В иерархии штрафов за него, установленных светским уголовным законодательством, отразилось социальное дифференцирование пострадавших и отсутствие единой ответственности субъектов за совершение преступления.
РП не рассматривала этот вид преступления. Но после того как в 1016 г. новгородцы «иссекоше Варягы в Поромоне дворе», когда те начали бесчинствовать в городе («насилие деяти на мужатых женах»), в законах стали подробно оговариваться размеры штрафов в зависимости от социального положения оскорбленных. По отношению к представительницам несвободного населения и холопкам это преступление не влекло за собой уголовной ответственности, если субъект, его совершивший, был владельцем, господином пострадавшей: «…аще же раба от господина… осквернена, несть си греха, а господину ответ дати». В этом случае преступнику назначалось церковное наказание (епитимья): год поститься или же только «ответ дати» представителям клира. В качестве компенсации за моральный ущерб, нанесенный рабыне, церковный закон предписывал ее обязательное освобождение[500]. Это было следствием развития норм РП: на основании одной из статей ее Пространной редакции можно заключить, что наложница обладала правом получения «вольной» лишь после смерти холоповладельца; опираясь же на церковные установления, рабыня могла рассчитывать на свободу и при его жизни («аще кто с робою своею блуд сътворит — освободит рабу свою и постится лето едино»). В случае если субъект, совершивший насилие над рабыней, являлся по отношению к ней лицом посторонним, преступление его было уголовно наказуемым и отвечал он за него на основании светских законов. «Иже с чюжею рабою блудит, аще убо и домовит есть, да даст по той вине господину рабы тоя… аще ли же убог есть, да биен будет» — такое решение предлагали в случае «пошибания» рабыни «Книги законные» — византийский правовой свод, имевший, по мнению А. С. Павлова, немалое влияние и хождение на Руси в XIV–XV вв.[501]
Расплата за данный вид преступления была одинаковой как для соотечественников, «русинов», так и для иностранцев. Известно, что договор Новгорода с Готским берегом 1189–1199 гг. одним из первых защитил честь холопок: «Оже кто робу повержеть насильем, а не соромить — за обиду гривна; паку ли соромить — себе свободна». Более поздний документ свидетельствует о еще более строгом наказании: виновник должен был расплатиться уже не гривной кун, а гривной серебра (1 гривна кун = ¼ серебряной гривны). О том, что это предписание о размерах штрафа за изнасилование рабынь соблюдалось, свидетельствуют некоторые акты XV в., исходящие из западнорусских земель. Разница в штрафах за «пошибание» рабынь и «простой чади» (зависимого населения) почти пропорционально соответствовала различию между пенями за убийство женщин этих категорий (изнасилование несвободной женщины каралось 15 гривнами штрафа)[502].
Еще более внушительная кара была установлена за совершение насилия над женщинами свободного сословия. Если в РП 40 гривен ветхими кунами платилось за убийство человека, то в договоре конца XII в. это пеня за обесчещение: «Оже пошибает мужеску жену либо дчерь, то князю 40 гривен ветхими кунами, а жене или мужьское дчери 40 гривен ветхими кунами» (данное сравнение условно: РП являлась общерусским законом, а договор имел локальное действие). Примечательно, что в договоре 1189–1199 гг. за изнасилование свободной женщины вменялся тот же штраф, что и за убийство новгородца: «Аже убьють купчину новгородца… то за ту голову 10 гривен серебра». Соглашение Смоленска с Ригой и Готским берегом XIII в. вполне допускало и убийство прелюбодея на месте преступления: «Оже имуть Русина вольного у волное жены в Ризе или на Гътьском березе, оже убьють, и тът убит…» Аналогичное наказание предусматривалось и за совершение такого преступления на Руси. По-видимому, убийство человека за совершение прелюбодеяния было нередким явлением, поскольку, согласно греческим законам, заимствованным Русью (о «муже, который прелюбодея с своею женою в зплетении застанет»), в «Книгах законных» говорится, что он «не осужен яко убийца будет», «волен есть муж своими руками таковаго убить, никаковая беды сего деля бояся»[503].
«Пошибание» боярских дочерей каралось штрафами, исчислявшимися в золотых гривнах, соотношение которых с серебряными специально оговорено в законе: «…аже будеть баба была в золоте и мати — взяти ему 50 гривен за гривну золота…» Сумма, выплачиваемая за бесчестье боярыни, была значительной: 5 гривен золота — «аже великих бояр дчи», представителям «меньших» бояр платилась 1 золотая гривна. К тому же церковный закон предписывал за «пошибание» девушки непременное заключение брака с нею да еще два года епитимьи. В случае же отказа, «аще ли не кается, не поиметь ея, казнить градским законом: отъяти полъимения и дати девицы той за срам»[504]. Отметим, что польский историк Т. Левицкий обратил внимание на свидетельство арабского автора Абу-Хамида (XII в.), утверждавшего, что на Руси «неуважение, проявленное к знатной женщине, могло караться лишением имущества». О том, что это действительно практиковалось, говорит и «Закон Судный людем»: «…приложися воздвьвящийся прежде 20 лет, да продаеться со всем имением своим и отдается девици». «Закон…» входил, как известно, в «Мерило Праведное», добавившее к взысканиям даже «носа урезание». Денежную компенсацию, а в данном случае все «имение», получали сами оскорбленные женщины, а не их мужья или родственники. Это отличало правовое положение древнерусских женщин от положения их европейских современниц, где сумму за посягательство на честь жены всегда получал муж