.
В 1970 г. на XIII Международном конгрессе исторических наук (Москва) французские медиевисты обратили внимание на необходимость координации исследований по истории семьи и социального статуса женщин в различные эпохи Изучение истории древней и средневековой Руси в этом аспекте стало вестись еще интенсивнее, что совпало как с оживлением интереса к вопросам фамилистики, так и с усилением внимания к конкретным проблемам именно русской истории[705].
В 1975 г. на базе Станфордского университета (США) была проведена первая конференция на тему «Женщины в России: изменяющиеся реальности и меняющиеся представления»[706]. И по сей день американские ученые, главным образом женщины, довольно скрупулезно исследуют особенности социального статуса женщин древней и средневековой Руси и России. Магистерская диссертация С. МакНелли (1976 г.) на тему «От общественной деятельницы к домашней затворнице: изменение положения женщин в средневековой России» отразила успех американской историографии в освещении таких ее аспектов, как эволюция теории женоненавистничества в православии и воздействие ее на древнерусскую семью, правовой статус женщин привилегированных слоев русского общества, быт цариц и боярынь. С. МакНелли попыталась выделить основные черты жизни крестьянской семьи и статуса женщины в ней. Впервые в историографии влияние канонического права на семейный статус женщин и церковной идеологии на представления людей было рассмотрено «амбивалентно» (термин автора, подразумевающий многозначность): показаны позитивные и негативные последствия такого воздействия.
С. МакНелли полагает, что в «истории русской женщины» эпохи средневековья имеется лишь один существенный рубеж — XVI век, до него — период «социальной мобильности женщин», после — затворничество. Она определяет «три основные доминанты воздействия» на статус женщины в России: изменения в социально-политическом строе, кульминацией которых явился «московский период» Руси, эволюция форм православного христианства и появление крепостного права. Исследовательница использовала летописи, актовые свидетельства и записки иностранцев. Но это круг источников, известных еще русским дореволюционным исследователям, которых сама же С. МакНелли осуждает за предвзятость и ограниченность. Она имела возможность расширить источниковую базу исследования за счет опубликованных в СССР памятников и документов XIII–XV вв., но не сделала этого. Тем не менее ее выводы заслуживают внимания. Бесспорно, например, что «права людей на Руси зависели более от социального ранга, чем от пола»; верен тезис о влиянии принятого Русью христианства на изменение социального статуса женщин[707].
Однако при всей обстоятельности труд С. МакНелли страдает заданностью итоговых выводов, в которых «автократическая система Московской Руси» выступает основным «подавляющим началом», оказавшим влияние и на положение женщин. Некоторые из оппонентов-соотечественников С. МакНелли указывали на произвольный подбор фактов, соответствующих лишь ее представлениям, ее схеме[708].
В 1977 г. в Станфорде вышел в свет коллективный труд «Женщины в России» под редакцией Д. Аткинсон. В основе книги лежат статьи, доклады и выступления участников вышеупомянутой конференции. Изменениям в имущественном и социальном статусе женщин древней и средневековой Руси посвящена вводная статья Д. Аткинсон. Как и С. МакНелли, она не склонна преувеличивать степень социальной униженности женщин в X–XIII вв., а «киевский период» предстает у нее как бы «золотым веком» русских женщин.
Как специалист по социально-экономической и сравнительной истории, Д. Аткинсон обратила внимание на нормативное закрепление широких (для средневековья) прав и привилегий древнерусских женщин, и в частности на опекунство женщин над несовершеннолетними сыновьями. Но дальнейшую эволюцию социального статуса древнерусских женщин Д. Аткинсон оценила как процесс в целом регрессивный. По остроумному замечанию другой американской исследовательницы, Н. Колльман, она «утверждала, что восточные славяне наслаждались свободным обществом, в дальнейшем же их свободы деградировали стадиально: период раздробленности, период покорения Новгорода и Пскова, период утверждения московской автократии и т. д.». В качестве причин «снижения» социального статуса женщин в последующее время Д. Аткинсон, как и задолго до нее К. Клаус, выдвинула влияние ордынского ига, роль церкви и «изменение физических условий», под которым разумеется развитие производительных сил, появление новых орудий труда, освоенных преимущественно мужчинами. Вслед за дореволюционными русскими юристами Д. Аткинсон утверждала, что «теремная система» была порождена стремлением укрыть жен и детей в случае набегов татар. Другой причиной появления «теремов» на Руси она назвала «влияние христианской аскетической концепции»[709]. Эта точка зрения получила за рубежом широкое распространение, в том числе в современной историографии ФРГ[710].
В 1977 г. во Франции, в г. Пуатье, состоялся международный симпозиум «Женщина в цивилизациях XI–ХIII вв.».
В нем приняли участие французские историки, а также представители американской и польской исторической науки. Медиевисты разных стран поддержали точку зрения французского ученого Р. Фоссье о том, что «необходимо отказаться от предвзятого мнения, согласно которому женщина в средние века находилась в подчинении у мужчины». Ж. Вердон, Р. Арнольде, Ж. Боку выдвинули идею о том, что в средневековье наряду со сферами общественной жизни, в которых имел место приоритет мужчины (войны, политика, внешние связи), существовало несколько областей «женского господства» — организация экономической жизни дома, семьи, воспитание, внутрисемейные отношения. В условиях натурального хозяйства и замкнутости экономических структур эти области имели важное социальное значение, и потому приоритет женщины в них французские историки назвали «тайным матриархатом»[711].
Положение древнерусской женщины затронул в докладе польский историк, профессор А. Гейштор. По его мнению, права представительниц господствующих классов в западнославянских государствах постепенно расширялись, на Руси же заметнее социальное бесправие женщин, утверждение женофобских тенденций в фольклоре и литературе[712].
Международные встречи историков последнего десятилетия[713] дополняются многочисленными трудами по проблеме.
Так, американская исследовательница Р. Левиттер в статье «Женщина, святость и брак в Московии» объясняет появление «теремного затворничества» усилением влияния церкви, которая, «развивая идею ритуальной чистоты более, чем теорию моральной слабости женщин», идеологически обосновывала устранение женщин из сферы социальной жизни. Другой американский исследователь — Ж. Д. Гроссман — в статье «Женские образы в древнерусской литературе и фольклоре», продолжая и развивая идею В. Сандомирской-Данхэм и А. Глассе о традиционном существовании в русской литературе образа «femme fatale», высказал мысль о воздействии образа сильной, социально активной женщины русского средневековья на появление образов самоотверженных женщин в русской классической литературе XIX в. Он описал деятельность княгини Ольги и Анны Ярославны, судьбы Февронии муромской и Улиании вяземской. Широта привлеченных Ж. Д. Гроссманом источников таила в себе опасность уравнения их разных по значимости сведений, и он ее не избежал. «Хождение богородицы по мукам», крестьянские пословицы и былины позднего происхождения (XVII–XVIII вв.), «Пчелы», «Измарагды», древнерусские вышивки, созданные народными мастерицами, иконы и летописи — все это соседствует друг с другом, запутывая общую картину развития женских образов в древнерусской литературе и искусстве. Тем не менее Ж. Д. Гроссману принадлежит важный вывод о том, что представления о женщине в «ментальности» (образе мышления) русского средневековья складывались под воздействием двух направлений — церковного (ограничивающего) и народного (утверждающего самостоятельность и «самоценность женщины»)[714].
Интенсивную разработку проблемы ведет американская исследовательница Е. Левина, автор диссертации «Женщины в средневековом Новгороде XI–XV вв.»[715]. Она первая в западной историографии по рассматриваемой теме опиралась не только на опубликованные, но и на архивные источники и эпиграфический материал. Результаты исследования особенностей землевладения женщин в Новгороде, их политических прав в Новгородской феодальной республике Е. Левина опубликовала и в СССР. В последнее время она продолжает изучение внутрисемейных отношений в Древней Руси, как имущественных, так и сексопсихологических[716].
Исследование С. Леви о положении женщины в Русском государстве XVI в. сводится к доказательству, что имущественные права женщин если и претерпели эволюцию в XVI в., то только в сторону расширения. В других ее работах отмечается, что в XVI в. в среде боярства и дворянства политические амбиции той или иной деятельницы оказывались прямо пропорциональными ее имущественному статусу. Представляя женщин средневековой России социально активными личностями, С. Леви пытается «поколебать страшно стандартные и безрадостные заключения» своих предшественниц — К. Клаус и С. МакНелли. Более поздней эпохой (XVII в.) занимается главным образом на актовом материале М. Томас. Ее работы отличает обстоятельное знакомство с советской историографией. Заслугой М. Томас следует признать пересмотр устоявшегося