[91].
В истории Галицко-Волынского княжества в начале XIII в. известную роль сыграла жена князя Романа Мстиславича Анна («княгиня Романова»), светское имя которой не дошло до нас (часто упоминаемое в литературе имя Анна она приняла после пострижения). После смерти мужа ее поддерживала часть волынского боярства, обязанная ему своим возвышением, а также города, выступавшие за мир и процветание торговли. Как опекунша малолетних сыновей и единственная правительница «княгиня Романова» была официально признана Венгрией и Польшей. С Великим княжеством Литовским Анна заключила союзный договор («божиим повелением прислаша князи литовский к великой княгине Романовой…»). После политического переворота в Галицко-Волынском княжестве Анна бежала «дырою градною» в Польшу, но не прекратила борьбу за престол, которая вылилась в 40-летнюю войну.
Анна старалась заручиться поддержкой венгерского и польского королей, убеждая их «идти» и «вземши предать» ей «отечьство» ее. Но иноземные правители меньше всего заботились о правах княгини. Они хотели расширить свои «отечьства», воспользовавшись подходящей обстановкой. Единственной силой, способной восстановить независимость княжества, оказались города и их ополчения — «вой». Опираясь на них, княгиня сумела добиться передачи ей во владение волынских земель (Берестья, Белзи) и возвращения на галицкий престол своего сына. Княгиня Анна прибыла в Галич, надеясь снова вернуться к власти, но бояре и городская знать, дав «стол» Данилу Романовичу, собирались править при малолетнем княжиче по своему усмотрению. Тем не менее Анна рискнула претендовать на единовластие, заявив о несогласии на совместное с боярами правление («хотяще бо княжити сама»). В ответ галицкие бояре «выгнаши Данилову матерь из Галича». Тогда княгиня обратилась за помощью в Венгрию. Король Андрей II, «не забыв любви своея первыя», «сожалиси» — явился в Галицию с войском. Галич был занят, сторонники боярского полновластия схвачены, часть их имущества конфискована, а права княгини восстановлены. Предприимчивая галицкая княгиня немедленно добилась передачи во владение своим сыновьям городов Тихомль, Перемышль, а около 1214 г. и Владимира Волынского[92].
Летописи, патерики и другие источники рассказывают массу историй об участии русских княгинь и боярынь в борьбе за выдвижение тех или иных политических деятелей. В XII–XIII вв. знатные женщины содействовали, как правило, продвижению тех, кто проводил политику укрепления княжеств. Такие надежды возлагала, вероятно, княгиня Верхуслава (Анастасия), дочь владимирского князя Всеволода III Юрьевича (двоюродная сестра знаменитой Ярославны из «Слова о полку Игореве»), на своего ставленника Поликарпа. Она хлопотала о предоставлении ему епископской кафедры и в письме владимирскому и суздальскому епископу Симону заверяла его: «…не пожалею и тысячи гривен серебра для тебя и для Поликарпа». Другие «мудрые» княгини, например Ольга Романовна, дочь брянского князя, участвовали в ведении «государственных дел» своего княжества, принимая посольства, управляя оставленными им по завещанию вотчинами. Немало добрых слов сказано в летописи об Ольге: отец любил ее «паче инех», брат мужа чтил ее «акы матерь», да и сам муж — волынский князь Владимир Василькович — позволял своей «княгине милой Ольге» поступать «како ей любо», как «восхощет»[93].
Памятники письменности XII–XIV вв. свидетельствуют о росте уровня образованности женщин из среды господствующего класса. Это прослеживается в «Поучении», написанном матерью Верху славы княгиней Марией «Всеволожей». Она, как утверждает летописец, проникала в глубину содержания читаемых ею книг: «…слышаще словеса книжнаа, на сердце си полагаше…» В круг женского чтения входила учительная, церковная литература. Аналогии, к которым прибегает княгиня в своем поучении сыновьям, обнаруживают прекрасное знание ею учительных текстов «святого Иоанна еуангелиста», Иоанна Златоуста. Да и летописец говорит о том, что она «в поучении книжнем възрасти и наказа дети…». Широкое хождение получили и апокрифические сборники. «Книги отреченныя читывала еси?» — интересовались у женщин их «отцы духовные», назначая при этом соответствующую епитимью[94].
Житие Евфросиньи суздальской (в миру Феодулии Михайловны черниговской) отмечает знание ею античной литературы: «Она познала все книги Вергилийскы и Витийски, сведуща была в книгах Аскилоповых и Галеновых, Аристотелевых, и Омировых, и Платоновых…» В этом перечне — философы Аристотель, Платон, поэты Вергилий, Гомер, медики Гален, Эскулап. Учил Феодулию и ее отец черниговский князь Михаил Всеволодович, и его боярин, также образованный «от философов». Впрочем, образование могли давать и матери. Так, воспитательницей, научившей «книгам и всякой премудрости» тверского князя Михаила Ярославича, была его мать Ксения Юрьевна. Другая дочь черниговского князя Михаила Всеволодовича — Мария Михайловна, по-видимому, получила в семье такое же образование, что и Феодулия. В январе 1227 г. Марию выдали замуж за правнука Юрия Долгорукого Василька Константиновича ростовского. Летопись скупо сообщает о ее семейной жизни, известно лишь о рождении сыновей Бориса и Глеба[95]. Когда младшему из них исполнился год, на русские земли пришло время суровых испытаний.
В декабре 1237 г. орды Батыя осадили Рязань и после пятидневной осады взяли и сожгли город. По приказу Батыя «княгиню Агриппину, мать великого князя, со снохами и прочими княгинями посекли мечами»; убили и рязанского князя Федора Юрьевича. Жена Федора Евпраксия, узнав о смерти мужа и не желая надругательств над собой, отвергая рабью долю, «ис превысокого храма» с сыном на руках «ринулась» на землю и «заразися до смерти». Поступок Евпраксии породил легенду и дал название одному из городов Рязанской земли — Зарайску. Так же, как и рязанская княгиня, погибла жена черниговского князя Домникея. В годы нашествия Батыя русские женщины, чтобы не попасть в руки врагов, довольно часто кончали жизнь самоубийством, которое в ряде случаев было формой протеста[96].
Трагические подробности взятия русских городов ордынскими варварами быстро дошли до Ростовского княжества. Муж княгини Марии Василько Константинович в марте 1238 г. сложил голову у реки Сить, защищая родную землю. Летопись донесла до нас его предсмертную молитву за детей и «жену мою Марью». По обычаю, княгиня могла принять пострижение по смерти мужа, но на руках у нее оставались малолетние сыновья. Семилетний Борис стал князем Ростова, а княгиня Марья приняла на себя регентские функции. При жизни Василька Константиновича Мария Михайловна присутствовала при освящении церквей; став вдовою, она основала свой монастырь у озера Неро. В 1259 г. княгиня принимала в Ростове двоюродного брата мужа — великого князя Александра Ярославича Невского[97].
В конце 40-х годов XIII в. на долю Марии Михайловны выпало новое тяжелое испытание. В 1246 г. в Орду к Батыю был вызван ее отец, князь черниговский Михаил. Его сопровождал сын княгини Борис. В Батыевом стане князя Михаила за отказ выполнить унизительное распоряжение хана (поклониться их идолам) подвергли жестокой расправе на глазах у внука, который и поведал матери подробности гибели деда.
По словам епископа Иоанна де Плано Карпини, Батый «послал одного телохранителя, который бил князя пяткой в живот против сердца так долго, пока тот не скончался. После этого ему отрезали голову ножом…». Убийство отца Марии Михайловны было совершено по политическим причинам. В устранении Михаила черниговского были заинтересованы как сами ордынцы (их посольство он ранее велел уничтожить с целью спровоцировать конфликт с Ордой своего соперника на получение великокняжеского ярлыка владимирского князя Всеволода Ярославича), так и владимирские князья[98].
Вскоре при участии Марии Михайловны было составлено «Житие» Михаила черниговского. История жизни и смерти в Орде могущественного и гордого русского князя потрясла тогда Русь. Это «Житие» было, по-видимому, не единственным литературным произведением княгини Марии. Когда после разгрома Батыем Владимира в 1238 г. центр русского летописания переместился в уцелевший Ростов, оно велось под непосредственным наблюдением ростовской княгини. На мысль о прямом отношении Марии Михайловны к летописным ростовским сводам наводят настойчивые упоминания ее имени в тексте летописи, а также подробное описание похода на Калку, в котором активно участвовал ее муж. При этом обращает на себя внимание довольно эмоционально выраженная радость по поводу того, что князь Василько не дошел до реки и остался невредим; проявление такого чувства для летописца казалось бы неуместным, но оно вполне понятно, если принять во внимание, что это пишет жена князя. На страницах ростовских летописей большое место отведено воссозданию портрета Василька Константиновича и по сути панегирику ему, «гораздо» все умевшему, «хороброму паче меры», умному, честному («правда же и истина с ним ходяста»). С горечью описаны смерть князя Василька в битве на Сити, взятие ордынской ратью родного для Марии Чернигова, а под 1246 г. — мученическая смерть отца княгини. Под влиянием Марии имя ее отца стало в летописи символом мужества, непреклонности, патриотизма русского князя и воина[99].
Но при всей эмоционально-нравственной окраске вследствие «женского восприятия» «летописание Марьи» (термин Д. С. Лихачева) не носит узколичного характера. Летописный свод княгини Марии проникнут идеей патриотизма, восстановления независимости поруганной захватчиками родной земли: «…избави бог от лютого томления бусурменского люди Ростовския земли; вложи ярость в сердца крестьяном…» Здесь нет, да и не могло быть прямых призывов к борьбе с ордынским игом, так как сама борьба воспринималась тогда как задача не столько политическая, сколько нравственно-религиозная. Но и идея мученичества за веру, прослеживаемая в летописи ростовской княгини в условиях, когда, по словам летописца, «хлеб не шел в рот от страха», была полна глубокого значения. Жизнеописания князей, написанные эмоционально, со всей болью сердца, перерастали рамки обычных сухих некрологов, рождали в душах современников стойкость и уверенность, что «не все потеряно, что внешней силе завоевателя можно противопоставить силу духа»