диночества, за годы которого он создал свои великие книги. Лу Саломе считала, что в любви, как и в творчестве, «лучше отказаться, чем вяло существовать»[16]. Либо все, либо ничего.
Лу Андреас-Саломе оставила научные труды и воспоминания о людях, с которыми встречалась. Так, работа Лу Андреас-Саломе «Фридрих Ницше в своих произведениях»[17] открывается цитатой самого Ницше: «Я писал сам для себя!» Но с Лу все было по-другому. Лу как биограф отмечает отсутствие больших внешних событий в жизни Ницше. Переживаемое им было глубоко внутренним, находя выражение в беседах и записях.
Эта книга о Ницше, которую Жиль Делёз назвал в высшей степени прекрасной, была опубликована в 1894 году и сделалась ступенью Лу Саломе на пути к психоанализу. Книга вся состоит из биографической интерпретации философии любимого собеседника. Лу Саломе подчеркивала богатство души, живость и силу талантов Ф. Ницше, которые «соперничали» между собой. В нем, пишет она, уживались музыкант с высоким дарованием, свободный мыслитель, религиозный гений и поэт.
Уже на первых страницах Саломе говорит о страдании как об одном из истоков взглядов Ницше. Лу останавливается на внешнем облике философа, а именно – на его больных глазах, которые глядели внутрь, как в бесконечную даль. Физиологически слабое, его зрение оказалось философски сильным. Болезнь и страдания она даже называет главными началами в духовной жизни Ницше. «Пред нами являются тогда не постепенные изменения духовной жизни, через которые проходит всякий по пути естественного развития своего духа, не изменения естественного роста, а резкие скачки и перемены, почти ритмическое чередование настроений, вытекающих в основе своей не из чего другого, как из заболеваний и выздоровлений в области мысли».
Мучительная жажда выздоровления и избыток внутренней энергии, как показывает Лу, вели философа к новым идеям. Ницше писал, что дух есть жизнь, которая наносит раны, увеличивая понимание. Жизнь сложна и многообразна, идеалы труднодостижимы. Творческий человек осознает свое несовершенство, в его душе идет война противоположных стремлений.
Как утверждает Саломе, значение идей Ницше «не в их теоретической оригинальности, не в том, что может быть диалектически подтверждено или опровергнуто; все дело в той интимной силе, с которой тут личность обращается к личности, в том, что, по его собственному выражению, может быть опровергаемо, но не может быть “похоронено”». Не каждому дано это вынести, в том числе физически.
Личная тревога пронизывает все творчество Ницше вплоть до его пророчеств, до учения Заратустры, до идеи сверхчеловека и Вечного возвращения, где он сам расщепляет себя на великого страстотерпца и великого властелина – Бога. Саломе замечает: болезнь и здоровье – двойственность единой духовной жизни человека. У одаренного человека больше духовных порывов и глубже раздвоение, сложнее идут процессы познания и самопознания, больше требований к самодисциплине.
Лу Саломе определяет основные идеи творчества Ницше, восхищаясь этой «могущественной натурой», и предстает перед нами в этой книге как уже уверенный психоаналитик. Душевное волнение Ницше, глубина его страданий превратились в плавильную печь, в которой обрела форму воля к познанию. Поэзия здесь существеннее его истин, которые он не считал неизменными. Проницательно и почти пророчески пишет Лу Андреас-Саломе о судьбе идей философа: «Некоторые из них оказались вырваны из общей связи его идей и впоследствии получили из-за этого самые разнообразные толкования, превратились в девизы для разных идейных направлений, партий, совершенно ему чуждых».
Другая любовь Лу Саломе – поэт Райнер Мария Рильке (1875–1926). Жак Нобекур, знакомя французских читателей с феноменом Саломе и ее творческим наследием, рекомендовал ее как «вдохновителя и палача Ницше и Рильке». Лу было тридцать шесть, а Рильке – двадцать один год. «Моя весна, я хочу видеть мир через Тебя, потому что тогда я буду видеть не мир, а Тебя, Тебя, Тебя!»[18] – писал поэт. С терпением и виртуозностью меняя формы стимулирования его таланта, она будет чередовать материнские увещевания и девическую страстность.
После встречи с Лу Рильке меняет имя. Неопределенная и бесформенная интимность Рене превратилась в твердое мужское Райнер. Новое имя повлекло за собой новую судьбу сильного трагического поэта. Впечатления от поездок, жизнь в России не позволяли Рильке останавливаться в росте чувства и в счастливой строгости дела поэзии: «Стремлюсь раствориться в Тебе, как молитва ребенка в радостном гуле утра»[19]. Рильке после долгих занятий русским языком и общения смог не только читать в оригинале Достоевского, но и переводить стихи Лермонтова и С. Дрожжина. Их отношения были откровением действенной любви: «Любить означает знать о ком-то, чей цвет и способ видения вещей вы должны принять так, чтобы эти вещи перестали быть чужими, словно вы приручили диких животных»[20], – писала Лу Саломе.
Быть в близости и ускользать ради обретения себя – в этом состояли мудрость и опыт Лу Саломе: «Они потому так редко остаются “двумя”, что единство по большей части означает искажение», – так характеризовала она сильное чувство. Ей удалось избежать такого искажения.
Лу Саломе прожила долгую творческую жизнь. Ее сравнивали с силой природы, а она восторгалась природой человеческих чувств, умея быть отстраненной. Странный дар, редкий дар. Ее жизнь и творчество были постоянным обретением, среди которых был и психоанализ.
Последние годы жизни и творчества Лу Саломе связаны с именем Анны Фрейд. Вместе с дочерью Фрейда, Анной, Лу занялась детским психоанализом. Вечно юный психоанализ старшего поколения становится вечным и профессиональным психоанализом младших наследников. Он становится моложе и переходит в поле юности и детства, обновляя методы и работая с молодыми пациентами. Огонь юности, вспыхивающий в мудром возрасте, становится огнем вечности, вечной науки о человеческой душе.
Глава 4Анна Фрейд
Анна Фрейд родилась в 1895 году и была шестой, младшей дочерью Зигмунда Фрейда. Основатель психоанализа ожидал рождения сына и даже придумал ему имя – Вильгельм, но родилась девочка. Матери Марте было трудно справляться со всеми детьми, поэтому вскоре помогать приехала ее сестра Минна. Эта женщина стала для Анны второй матерью. Когда Анне исполнилось шесть лет, ее отдали в частную школу, а через два года перевели в обычную, так называемую народную. Затем Анна перешла в частный лицей с целью без экзаменов поступить в учебное заведение, готовящее педагогов.
Перед шестнадцатилетней Анной встал вопрос: что делать дальше? Стать учительницей? Но ей не хотелось отрываться от интересного и притягательного мира отца. Анне было всего 13 лет, когда она была посвящена отцом в психоанализ. Она стала присутствовать на лекциях отца, на заседаниях Психоаналитического общества, а иногда даже во время приема пациентов. Совет отца и матери был прост: путешествовать! Путешествие позволит обдумать планы на всю жизнь вперед. И Анна на пять месяцев отправляется в Италию.
Вернувшись, Анна все время отдает учебе. Получив диплом педагога, она становится учительницей и с 1917 года преподает в лицее, где когда-то училась сама.
Жизнь Анны сложилась так, что она, единственная из детей в семье, оставалась рядом с отцом на протяжении всей его жизни. Когда началась Первая мировая война, братьев призвали в армию, а сестры к тому времени вышли замуж и разъехались. В 1920 году она вступает в английское отделение Психоаналитического издательства, участвует в Международных психоаналитических конгрессах и заседаниях Венского психоаналитического общества.
Анну особенно интересуют проблемы фантазий и сновидений, поэтому она переводит с английского книгу Ж. Вэрендонка «Сны наяву». С 1918 по 1921 год Анна углубленно изучает с отцом всю теорию психоанализа. В 1922 году Анна Фрейд провела свое первое психоаналитическое исследование пятнадцатилетней пациентки и выступила с докладом «Фантазия избиения во сне и наяву». Этот доклад позволил ей стать действительным членом Венского психоаналитического общества[21].
В 1923 году Анна начала собственную психоаналитическую практику. У А. Фрейд не было медицинского образования, поэтому добиться признания коллег было нелегко. В начале практики пациентами стали дети друзей и знакомых. В одном доме отец принимал взрослых пациентов, а Анна устроила кабинет для детей.
Работа с детьми существенно отличалась от привычного взрослого психоанализа. Родители нередко приводили ребенка вопреки его воле, дети баловались или не хотели разговаривать с Анной, прятались под стол, упрямились. Пригодился учительский опыт Анны, она входила в их круг: могла их разговорить, рассказать сказку, интересные истории, показать фокус, разыграть сценку, сама залезть под стол.
В том же году Анна узнала, что отец болен раком. Ей вдруг сообщили, что нужно забрать «господина профессора» из кабинета врача, где ему сделали операцию на челюсти. Некоторые современники отмечали, что именно благодаря постоянной заботе дочери Фрейд смог прожить после такого тяжелого диагноза и первой операции еще 16 лет, перенеся 31 операцию. Анна ухаживала за ним, сопровождала в поездках. Периодически она зачитывала его доклады на научных заседаниях, ездила вместе с ним на международные конгрессы, вела переговоры.
В 1925 году в Вену приехала Дороти Бёрлингам-Тиффани – женщина с четырьмя детьми и без мужа, как сразу отметил З. Фрейд (муж жил отдельно от семьи и позднее покончил с собой). Дороти была дочерью богатого американского фабриканта и изобретателя Тиффани, почитателя Фрейда. Как некогда тетя Минна для детей Фрейда, Анна стала второй матерью для детей Дороти, а затем и для детей своей сестры Софи. Анна обладала талантом быть одновременно взрослой и ребенком, потому имела успех в общении с детьми и проведении психоаналитических сеансов. Для некоторых занятий она приглашала частных учителей: Питера Блоза и Эрика Эриксона, который тоже проходил у нее полный курс психоанализа.