[69].
Как же выглядит «торжество победителей»? Запись от 26 октября 1917 года: «Давили дорогой фарфор, резали ковры, изрезали и проткнули портрет Серова, наконец, добрались до винного погреба… Нет, слишком стыдно писать… Но надо все знать: женский батальон, израненный, затащили в Павловские казармы и там поголовно изнасиловали»[70].
Женщина может защищать родину по-разному. Участвовать в политике, растить сыновей, воспитывая в них чувство долга, фиксировать происходящее и даже воевать. Женский батальон, о котором вскользь упомянула Зинаида Николаевна, – событие феноменальное в русской истории. Мария Леонтьевна Бочкарёва в своем бессознательном хранила в себе русские былинные архетипы. Она прожила тяжелую и короткую жизнь и была расстреляна в 1921 году в возрасте 30 лет. Жила и умерла как воин.
Прапорщик Мария Леонтьевна Бочкарёва организовала «Первую женскую военную команду смерти». Родилась в 1889 году, сложная личная жизнь вынудила ее с началом Первой мировой войны уйти в армию, где она участвовала в боях, была ранена, за боевые подвиги не раз награждалась Георгиевским крестом.
Почему женское формирование называли «батальоном смерти»? Его атрибутом являлись черные погоны с красной полосой и эмблема в виде черепа и двух скрещенных костей, символизировавших «нежелание жить, если погибнет Россия». Женщина, несущая смерть. Одной из задач «женского батальона смерти» было «устыдить солдат», требовавших окончания империалистической войны, и заставить их воевать до «победного конца».
«Доброволицей» батальона могла стать женщина в возрасте от 16 до 40 лет. Дисциплина в батальоне была суровой: обучение стрельбе и навыкам штыкового боя быстрым темпом. Подготовка женщин к фронту занимала месяц. 21 июня 1917 года первому женскому батальону смерти на площади Исаакиевского собора командующий войсками Петроградского военного округа вручил боевое знамя, а прапорщику Бочкарёвой, по распоряжению военного министра произведенной в первый офицерский чин, саблю с золотым эфесом.
Отношение к женщинам на фронте было двоя-ким. Неофицерский состав смотрел на женщин в форме с жестокой усмешкой. Например, 8 июля 1916 года у деревни Белая близ Сморгони женский батальон не был поддержан соседними частями при атаке. В бою погибла треть личного состава. Иллюстрированный журнал «Искры» писал так: «29-го июня первый женский батальон смерти прибыл на позицию и, конечно, встречен солдатами с удивлением. Они никак не ожидали, что у русской женщины окажется больше храбрости, больше любви к родине и больше понимания истинной свободы, которую мало завоевать, но надо еще и защищать, чем у них, среди которых развелось много трусов и предателей»[71].
14 августа новый Главковерх Л. Г. Корнилов своим Приказом запретил создание новых женских «батальонов смерти». Женщина могла вступать в уже созданные части. 30 ноября 1917 года Военным советом еще старого Военного министерства был издан приказ о роспуске «женских батальонов смерти».
Архетипический образа девы-воительницы исследует В. Б. Зусева-Озкан[72]. Она обращается к русской литературе первого двадцатилетия ХХ века в книге «Дева-воительница в литературе русского модернизма: образ, мотивы, сюжеты» и устанавливает связь выбора женщины стать воином с модернизацией национальной культуры: современность – это не только новые вызовы, но и новые подвиги.
Вариации героинь-воительниц Зусева-Озкан находит в творчестве виднейших литераторов обозначенной эпохи: Д. С. Мережковского, В. Я. Брюсова, А. А. Блока, А. Белого, Н. С. Гумилева, М. А. Кузмина, М. И. Цветаевой, Е. И. Замятина, а также в творчестве писательниц, чьи имена менее известны: Н. Г. Львовой, С. Я. Парнок. Исследовательница обосновывает тезисами исторической поэтики и мифопоэтики устойчивость и продуктивность образов дев-воительниц в отечественной и мировой культуре. Например, В. Брюсов пишет о Брунгильде как о прекрасной защитнице:
…Словно Брунгильда, приступит ко мне;
Лик ее будет – как призрак в огне.
Щит в ее легкой руке проблестит, —
С треском расколется твердый мой щит.
Тщетно свой меч подниму на нее, —
В панцирь мой вражье вонзится копье.
Шлем мой покатится, грустно звеня.
Вражья рука опрокинет меня.
И, окровавлен, без сил, чуть живой,
Радостно крикну из праха: «Я – твой!»[73]
В. Б. Зусева-Озкан показывает парадоксальную устойчивость модели обращения к возлюбленной в шлеме как сочетания идеи защиты и настоящего страстного порыва к победе: «Напомним, что весьма древний, встречающийся уже в мифологии и в героическом эпосе образ девы-воина строится на нестандартном соотношении гендерных ролей, поскольку воинская доблесть и физическая сила – традиционно мужские атрибуты»[74]. О. И. Тогоева, крупнейший специалист по средневековой юриспруденции и знаток дела Жанны д’Арк, исследуя судьбу средневековых представлений, называет такой тип героини латинским словом Virago, то есть «женщина-мужчина»[75]. Это историко-художественный персонаж: амазонка, царь-девица, валькирия Брунгильда.
Мария Бочкарёва может быть соотнесена с образом валькирии как принадлежащей миру хтонических существ женского пола, встречающих мертвых в загробном мире. Они принимали павших воинов в Вальгалле. В бой шли Василиса Микулишна – старшая дочь богатыря Микулы Селяниновича и жена Ставра Годиновича, Настасья Микулишна – младшая дочь Микулы Селяниновича и жена Добрыни Никитича. Оба женских персонажа представляют архаичную богатырскую версию героини-воительницы, которые обладали качествами недюжинного богатыря, умом, смелостью и скромностью. Это уже вхождение в образ чистой силы и чистой боевой мудрости.
Различие между Брунгильдой и Настасьей Микулишной с одной стороны и Марией Бочкаревой – с другой в том, что женщины эпоса были возлюбленными и любимыми. Спящая волшебным сном на вершине горы Валькирия окружена морем огня, которое преодолевает Сигурд. После его гибели Брунгильда бросается в его погребальный костер. Мария Бочкарёва – всегда воин, на полях и в семье, терпит унижения от мужа и бежит от него.
Позволю себе упомянуть одну из любимых моих фотографий Зинаиды Николаевны, в которой легкость, гибкость, аристократизм и перверсия. Будто нет лицевой и изнаночной сторон у этого белоподкладного платья. Как-то М. Пруст писал, что по изнанке платья определяется благородство происхождения.
Две книги воспоминаний Зинаиды Николаевны «Живые лица» – серия портретов А. Блока, А. Белого, В. Брюсова, Ф. Сологуба, В. Розанова, А. Вырубовой, – «Дм. Мережковский», в которых она подводит итоги тяжелым личным свидетельствам. Она встречала, провожала, любила, изменяла, ссорилась, принимала у себя дома этих людей. Она прожила долгую жизнь.
Не осуждай меня, пойми:
Я не хочу тебя обидеть,
но слишком больно ненавидеть,
я не умею жить с людьми.
«К пруду». 1895
А. Тыркова-Вильямс говорит о чете Мережковских: «События мелькали, не задевая сознания этих двух выдающихся интеллигентов»[76]. Трудно согласиться с этим мечтательным высказыванием. Ветра того времени требовали определять собственное жизненное кредо как: «Странник. Странник. Всегда лишь странник» (В. В. Розанов) или «Я в этом мире лишь прохожий» (Н. А. Бердяев), но говорить об эмоциональной отстраненности Гиппиус в этот сложный исторический момент невозможно. Смена имен и портретов кисти Бакста или Сомова ушли. Осталось имя собственное.
Глава 6Эдит Штайн
О католической монахине-кармелитке из Эхта Терезе Бенедикте Креста (Эдит Штайн) в мире известно многим.
Философия, вера и история определили ее жизненную миссию и героическую гибель. Эдит родилась в 1891 году в Бреслау в большой еврейской семье. В 1910 году она была единственной учащейся девушкой на философском факультете в Бреслау, и учеба захватила ее полностью. «Жажда истины», – так называла безудержное принятие знаний сама Эдит: «Хорошо было, что некоторые курсы лекций, на которые я обратила внимание, совпадали с другими… иначе я, наверное, дошла до 40–50 часов занятий в неделю»[77].
В 1913 году она перевелась в Геттингенский университет, известный феноменологической школой. Профессора Эдмунда Гуссерля (1859–1938) Эдит Штайн считала первым философом своего времени. Э. Гуссерль был протестантом по рождению, но не практиковал церковной жизни. Когда профессору предложили читать лекции во Фрайбурге, Эдит последовала за ним. Э. Гуссерль оформил метод ее научных построений, которому она осталась верна всю жизнь.
«Заслугой Гуссерля, – пишет Антонио Сикари, – человека очень взыскательного и несколько деспотичного, было воспитание им своих учеников согласно его знаменитому принципу: “Zu den Sachen” (“К вещам”): следует сообразовываться с вещами, с феноменами в том виде, в котором они являются». Это было начало пути ее личностного смирения.
Доверительные задания учителя: расшифровка и упорядочивание записей – приучили Штайн к внимательному чтению текстов, приглядыванию к смыслу каждого слова и знака и позволили создать ключевую для вписывания феноменологии в историю философии статью «Феноменология Э. Гуссерля и философия св. Фомы Аквинского. Попытка сопоставления» (1920).
Феноменология – область гносеологических и онтологических исследований, поиск метода с единственной и ожидаемой целью – понимание мира. Сам метод состоит в созерцании сущностей, к которым мы относимся каким-то образом и о которых мы будем говорить благодаря явлениям и непосредственно переживаемому нами опыту. Свою раннюю философию Гуссерль определял как эгологию (от греческого