— Не страшно будет с волками спать? — спрашиваю, показывая на картину.
— Я живу на севере, привыкла.
— У меня чай есть, коньяк… — не хочешь согреться?
— Я поела по дороге, сейчас спать хочется. Завтра дальний путь, метель обещают. Мне надо к вечеру до Виннипега добраться.
— Спокойной ночи?
— Спокойной ночи.
Я ушел к себе. Через стенку слышно, как Кристи принимает душ, расстилает постель. Спать не хочется. Я открываю окно. Вот за что люблю старые мотели — там окна открываются. Хочу снять противомоскитную сетку, но боюсь сломать старые пластиковые защелки. Опять хочется курить. Как будто я перенесся на пять лет назад, когда выкуривал пачку в день. Одеваюсь, выхожу из номера. За стойкой никого нет, дверь на улицу закрыта на щеколду. Я осторожно открываю, смотрю на луну. Фонари погашены, бабка больше никого не ждет. А Кристи она ждала? Получается, что ждала.
Выхожу на парковку. Кристино окно светится. Я вижу, что она в ночной рубашке лежит на кровати. Одеяло сброшено на пол. Подхожу ближе. На улице темно, она не должна меня видеть, но смотрит в окно. Да, ведь луна позади меня, и мой силуэт, как привидение в ночи.
Я машу ей рукой. Она отрицательно вертит головой и гасит свет. На сегодня все. Я возвращаюсь в номер, забыв про сигарету. Да и не хотелось мне курить. Я хотел еще раз ее увидеть, хотя знал, что НИЧЕГО НЕ БУДЕТ!
Через час я заснул. Вернее, забылся. Помог коньяк.
Проснулся от стука в дверь. Натянул брюки, открываю, в коридоре Кристи. В куртке, шапочке, рядом сумка на полу.
— Эндрю, я хотела попрощаться. Мне не спится, я решила ехать дальше.
Я молчу. Андрей — по-английски Эндрю. Так меня на работе зовут.
— Кристи, не уезжай. Давай посидим, поболтаем. Потом ты уснешь и утром поедешь.
— Нет, милый. Я поеду.
— Ты меня боишься?
— Нет. Ты добрый и ласковый.
— У меня что-то с головой. Почему я помню твою куртку и шапочку?
— А я помню твою куртку. И сигареты твои помню. Ты всегда курил «Парламент».
— Нам надо выпить.
— Нет, перед дорогой я не буду.
— Тебе очень надо в Виннипег?
— Да, сейчас особенно.
— Почему «сейчас особенно»?
— Мне надо уехать от тебя.
— Но почему?
— Потому, что я много лет ждала твоего звонка.
— Я схожу с ума. Я ничего не помню.
— Я это знаю. Впрочем, ты позвонил, но тогда не помнила я. Или не хотела помнить. Прощай.
Кристи взяла сумку и ушла. Я стоял в коридоре и смотрел, как она подошла к входной двери, отрыла ее, посмотрела на меня. Не улыбнулась. Я постоял, потом бросился вслед, распахнул дверь, но на парковке уже никого не было. Только две машины — бабкин пикап и моя.
НИЧЕГО НЕ БУДЕТ!
— Закрой дверь, простудишься!
Это бабка вылезла из своей комнатушки.
— Кристи уехала! — почти кричу я.
— Какая Кристи, — спрашивает бабка.
— Мы вчера вместе ее регистрировали.
Бабка пожимает плечами, протягивает мне журнал. Последней стоит моя фамилия.
— Пластырь тебе дать? — спрашивает бабка, показывая на мои царапины.
— Не надо… Разве никто кроме меня вечером не приезжал?
— Нет. Ты последний.
— Так вы же курили на крыльце, когда Кристи приехала. У нее «форд», старый, красный, антик, с никелем. Из семидесятых годов.
— Я не курю, никуда не выходила и «форда» не видела. Но такой «форд» я помню. Лет пять назад приезжал. Девушка на нем в Виннипег ехала.
— В белой шапочке?
— Это я не помню. От тебя коньяком пахнет. Ты просто устал с дороги и тебе привиделось
Вот и все. Утром я уехал домой.
Андрей замолчал и открыл новую бутылку пива. Я тоже молчал, стараясь понять, что в этом рассказе необычного.
— Ты же долго ехал, устал, коньяк выпил. Может это сон?
— Может быть. Я тоже так думаю, иначе сойду с ума. Но вот, посмотри.
Андрей протянул мне телефон. На экране ночная фотография со вспышкой — следы протекторов, женские следы на снегу.
— Утром снег пошел, все замело. Это я сразу после разговора с бабкой сфотографировал.
Я молчу, не зная, что сказать. Такую фотографию можно сделать в любой зимний вечер, в любом городе. Или в тот мотель кто-то раньше приехал и уехал к вечеру.
— Ты думаешь я с ума сошел?
— Нет, это я сейчас сойду.
— А про «форд» я узнал. Мой сосед в полиции работает — помог. Такой форд был последний раз куплен у реставратора старых машин шесть лет назад. Покупательница — Кристи Юханссон. Через два года машина попала в аварию и была отправлена на свалку. Кристи живет в Дулуте. У меня есть адрес и телефон.
— И?
— Я позвонил полгода назад. Она извинилась, сказала, что никакого Эндрю не знает и повесила трубку.
— И что это было? Петля времени? Тогда почему она ждала твоего звонка и почему она тебя узнала в тот вечер?
— Давай без петли времени. Мы с тобой не в фантастическом романе.
— Тогда вместе найдем ее и спросим.
— Искал. Я в Дулуте у ее дома с шести утра до семи вечера в машине просидел. Нет ее там.
— А магазин в Гранд Маре?
— Этим летом я провел там целую неделю. Юханссоны владели магазином спортивной одежды, но три года назад продали бизнес. Сейчас в этом здании картинная галерея.
— Так, тогда вопрос: шесть лет назад ты не ездил в марте на север?
— Шесть лет назад я весь март провел в Лондоне. Как и февраль, и январь. Меня командировали туда нашу программу отлаживать и поддерживать.
— Да, я помню. Может в другой год?
— Нет! Ты же знаешь, что с фотокамерой я не расстаюсь. Я просмотрел все мои поездки. Зимой я только на Новый год на север ездил. Но не в те места.
— А фото от той поездки у тебя есть?
— Только то, что ты видел. Это я телефоном сфотографировал.
— Точно там?
— Не веришь?
— Давай вместе в этот мотель съездим, бабку твою попытаем.
— Я туда два раза ездил. Первый раз бабка сделал вид, что не узнала меня. А второй…
— Что?
— Там теперь новые хозяева. Мотель сломали и строят новый. С центральным кондиционером. Такой, где окна открываться не будут.
— И что теперь ты будешь делать? Как с этим жить?
— Вот так и буду жить. Понимая, что ничего нового я не увижу. И все буду знать заранее.
— Ты знал, что я предложу искать ее следы?
— Знал. И знал, что ты решишь, что я сделал эту фотографию в Миннеаполисе и решил тебя разыграть.
— А сейчас о чем я думаю.
— Не знаю. Мысли я читать не умею, но знаю, что пиво мы с тобой допьем.
Автор женских романов
Меня зовут Сергей. Я писатель — автор популярных женских романов.
Романов у меня двадцать — по числу идей, пришедших мне в голову пять лет назад.
Тогда меня осенило, что не надо писать про томных красавиц, мускулистых самцов и африканские страсти во время экскурсионной поездки, когда соседка по номеру согласилась часик погулять по улице. Пусть моими героями будут одинокие женщины постбальзаковского возраста. Дети выросли, появилась внутренняя свобода, но счастья нет, а есть одиночество. Даже со штампом в паспорте.
— А обязательно ли для счастья по ночам терпеть храпящего под боком мужчину? — подумал я. — Ведь завтра его надо кормить, обстирывать, выслушивать, как он устал, что у него болит, ждать и не дождаться простейших знаков внимания.
— Нет, — сказал я и придумал двадцать способов, как стать счастливой женщиной, не впуская к себе в жизнь мужчин на длительное время.
На всякий случай, я не стал показывать эти идеи жене, а пошел к Наташе, своей старой знакомой.
— Ха, — сказала Наташа. — Идеи прекрасные, но мы ведь все равно выскочим замуж, если нам подвернется подходящий мужик.
— А что такое подходящий мужик? — спросил я.
— Ну… такой, кого приятно кормить, кому не противно стирать трусы и кого можно не зевая выслушивать. Хотя… если он послебальзаковский, то либо болен, либо козел, либо женат. А почему у тебя нет инструкций, как отбивать женатых мужиков? Ведь это тоже путь к счастью.
— Это все и так знают. Я также не писал про котиков и любимую работу.
— И правильно. Если есть любимая работа, то такие книги не читают.
— Значит одобряешь?
— У меня по каждому пункту куча возражений и вопросов, что значит — об этом хочется думать. Я, пожалуй, прочитаю, что ты напишешь.
Больше я ни к кому не пошел, а сел за компьютер и установил себе норму — минимум три страницы в день. Писал я рано утром, когда в квартире было тихо, а потом до вечера обдумывал написанное и составлял план на завтра. Объем книги был жестким — около трехсот страниц. Так мне рекомендовали в издательстве, куда я обратился за помощью. На роман уходило около трех месяцев. Потом я немного отдыхал и начинал новую книгу.
Первый же роман неожиданно стал популярным — редакция сама раскошелилась на промоутера. Критики меня ругали, но книга продавалась, и издательство заключило со мной договор на остальные девятнадцать. После пятой книги я подсчитал полученные гонорары и понял, что могу бросить работу и заняться писательством всерьез. Свой темп я оставил, но стал более тщательно редактировать тексты.
Книги выходили в ярких обложках, где художник изображал одиноких женщин. Вот она что-то печатает на компьютере, а рядом дымится чашка с кофе. Вот она смотрит в окно вместе с котом, устроившимся на подоконнике. Женщина в парке, в кафе, на берегу моря, в офисе, на кухне, за рулем машины… На изображения мужчин было наложено табу.
Жил я затворником. Приглашения на презентации и читательские конференции я выкидывал в мусорное ведро. Туда же шли предложения вступить в различные творческие союзы и общества. Жизнь моя проходила около компьютера и на набережной Невы, куда я ходил гулять, давая отдых уставшим глазам.
Писал я под псевдонимом, никто не знал, кто я, где живу и чем занимался раньше — издательство хранило мою тайну. В конце каждой книги я указывал почтовый ящик, куда можно было отправлять свои впечатления и критику. Двадцать книг — двадцать ящиков.