— Вряд ли вас учили ассистировать на операциях, — твердо сказала миссис Смарт. Она поправила очки и посмотрела на Фрэнки: — Вы умеете следовать инструкциям, мисс Макграт? Делать то, что вам говорят?
— Поверьте, мэм, в армии без этого никак. Во Вьетнаме меня научили быть первоклассной медсестрой.
Миссис Смарт постукивала ручкой по столу, читая и перечитывая резюме Фрэнки. Наконец она сказала:
— Работать будете на первом этаже под началом миссис Хендерсон, ваша первая смена начнется в среду в одиннадцать вечера. В кабинете напротив Тильда выдаст вам форму.
— Вы берете меня?
— Вы на испытательном сроке. Смены с одиннадцати вечера до семи утра.
— Ночная смена?
— Естественно. Все с этого начинают, мисс Макграт. Вы должны это знать.
— Но…
— Никаких «но». Вы хотите здесь работать?
— Да, мэм.
— Отлично. Увидимся в среду.
В свой первый рабочий день Фрэнки надела накрахмаленную форму с передником, плотные белые чулки и удобные белые ботинки. На аккуратно подстриженной голове белым флагом торчала шапочка медсестры. Во Вьетнаме, во всем тамошнем дерьме, эта шапочка не оставалась бы белой и минуты и наверняка свалилась бы с головы прямо на рану какого-нибудь пациента.
Фрэнки была готова к работе. Когда она приехала, ей показали ее шкафчик и выдали ключи. Ровно в двадцать три ноль-ноль она доложила о своем прибытии старшей медсестре миссис Хендерсон, пожилой женщине в белом, с лицом бультерьера и усами над верхней губой.
— Фрэнсис Макграт, мэм, прибыла на службу.
— Это вам не армия, мисс Макграт. Можете просто поздороваться. Как я поняла, в больнице вы почти не работали.
Фрэнки нахмурилась.
— В городской, может, и нет, но во Вьетнаме я работала в подвижном…
— Идите за мной. Я покажу, с чего начать.
Старшая медсестра шагала быстро — плечи расправлены, подбородок опущен, голова словно на шарнире.
— Вы на испытательном сроке, мисс Макграт. Полагаю, миссис Смарт донесла до вас эту информацию. Пациенты для нас превыше всего, мы стремимся оказывать помощь самого высокого уровня, а это значит, что если медсестра мало знает, то она мало делает. Я сообщу, когда вы сможете лечить настоящих пациентов. А пока будете помогать пациентам с туалетом, наливать воду, менять судна и отвечать на телефон на посту.
— Но я знаю, как…
Поднятая рука призвала к тишине.
— Это приемный покой. Тут вы увидите все — от сердечного приступа до шариков, застрявших в носу у ребенка.
— Да, мэм.
— Вежливость — хороший знак. Большинство девочек вашего возраста сейчас словно с цепи сорвались. Моя внучка одевается как профурсетка. Идемте-идемте. Скорее. А это хирургическое отделение. Здесь у нас работают только самые опытные медсестры. — Она продолжала экскурсию по больнице.
Фрэнки шла по коридору за своим новым боссом. Ей показали туалеты, лабораторию, кладовку. Экскурсия закончилась на первом этаже у стойки, где дежурили медсестры.
— Вот ваше место, устраивайтесь, — сказала миссис Хендерсон. — Ваша задача — отвечать на звонки. Дайте знать, если будут проблемы.
Фрэнки села за стойку.
Пока будете помогать пациентам с туалетом, наливать воду, менять судна.
Она глубоко вздохнула. Барб и Этель предупреждали ее. Она знала, что так будет. Нет причин злиться. Нужно показать им, на что она способна. Благие дела требуют времени.
29 апреля 1969 г.
Я устроилась медсестрой в местную больницу. Ура-ура! Надеюсь, ты уловила мой сарказм.
Барб была права. Они относятся ко мне как к зеленому новичку. Порой это сводит с ума, хочется кричать. Мне доверили ночные смены, я отвечаю на телефонные звонки, меняю судна и воду в кувшинах.
Мне! Ночные смены.
Хорошо только, что злость заставляет забыть о грусти.
Но я не сдамся. Вытерплю. Держу пари, ты сейчас вспоминаешь мою первую смену во Вьетнаме.
Теперь я при деле. И это, кстати, благодаря тебе. Мне все еще нравится быть медсестрой.
Это что-то значит.
А теперь расскажи, как дела на ферме. Уделываешь всех на занятиях? Что с новой кобылкой? Как там ее? Серебрянка? Что за книги ты читала в детстве?
Как Ной?
Бегу, дыхание сбито.
Прямо передо мной взрывается здание администрации.
Над головой вертолет. Смотрю наверх, Рай в кресле пилота.
Свистящий звук.
Я кричу.
Вертолет взрывается в темном небе, разлетается на куски. На меня сыплется пепел.
У моих ног падает шлем. В огне плавится надпись «СамуРай».
Фрэнки резко проснулась и огляделась.
По крайней мере, она не на полу. Маленькая победа.
Она откинула одеяло и встала — снова слабость, но это неудивительно. Все утро сплошные кошмары. У этого не было ни причины, ни логики. Кошмары и перепады настроения на ровном месте. Порой ей казалось, что она висит на канате. Ей приходилось собирать все свои силы, чтобы не отпустить его.
Она надела махровый халат и спустилась на кухню — в три пополудни там никого не было, — налила себе кофе и вышла на террасу. Ее мать сидела за столиком у бассейна, решая кроссворд.
— А вот и ты, — сказала мама, откладывая кроссворд. Она оглядела ее с ног до головы. — Ты снова не спала?
Фрэнки пожала плечами.
— Твои вампирские смены не помогают?
— Видимо, нет. — Фрэнки села.
— Сколько еще они будут заставлять тебя работать в это дьявольское время?
— Кто знает? Прошло только две недели.
— Не нравится мне это.
— Мне тоже. — Она посмотрела на маму.
Фрэнки знала, что мама видит печаль в ее глазах и беспокоится из-за ее внезапных вспышек ярости.
— Пожалуй, нам надо выбраться на ужин. В клуб.
— Хорошо. Как хочешь.
Где-то к десяти Фрэнки подъехала к паромной переправе Коронадо. В этот поздний майский вечер, да еще и в середине недели, машин там почти не было. Не было туристов, шатающихся от одного бара к другому, не было элегантно одетых пар, которые возвращались к машинам после ужина. На смену Фрэнки, как всегда, приедет раньше — рефлекс, приобретенный во Вьетнаме.
Больницу в Сан-Диего ярко освещали уличные фонари. Фрэнки припарковалась рядом с пальмой и зашла внутрь. По дороге к шкафчику помахала коллегам, натянуто улыбнувшись и надеясь, что никто не замечает глубокого разочарования, которое она испытывала каждую смену.
Они все еще относились к ней как к новичку. Не доверяли даже капельницы.
А она молчала и старательно работала — как от нее требовали. У шкафчика она переоделась в форму и заняла свое место за стойкой.
В коридоре, как обычно, было тихо — пациенты спали, двери были закрыты. Первым делом Фрэнки всегда обходила палаты и проверяла пациентов.
Она налила кофе в пластиковый стаканчик и стала медленно потягивать его.
К стойке ковылял пожилой мужчина. Казалось, каждый шаг дается ему с болью, плечи были сгорблены.
Она отставила стаканчик.
Одет мужчина был старомодно: коричневые брюки и накрахмаленная белая рубашка.
— Сестра?
— Да, сэр.
— Я Хосе Гарсиа, моя жена странно дышит.
Фрэнки кивнула. Она знала, что в таких случаях следует звонить миссис Хендерсон, но не стала этого делать. Плевать. Что бы там ни случилось, она справится.
В палате номер сто одиннадцать, кроме кровати, ничего не было. На койке неподвижно лежала женщина, укрытая одеялами, под головой гора подушек. Лицо бледное, рот слегка приоткрыт. Каждый вдох и выдох сопровождался ужасным булькающим звуком.
— Она вдруг стала дышать так, — тихо сказал Хосе Гарсиа.
— Сколько она уже болеет?
— Шесть месяцев. Рак легких. Ее ученики приходят почти каждый день. Да, Елена? — Он дотронулся до руки жены. — Она учительница в старшей школе. — Мужчина повернулся к Фрэнки: — Слышали о забастовках? Ученики и учителя протестуют против неравенства в школах. Она была частью всего этого, моя Елена. Так ведь? — Он посмотрел на жену. — Она выступала за курсы подготовки к колледжу вместо домашних заданий. Ты изменила множество жизней, ми амор.
Он запнулся.
Фрэнки взяла женщину за сухую, костлявую руку и в этот момент вспомнила все те руки, которые держала во Вьетнаме, каждого мужчину, каждую женщину, всех, кого она утешала и о ком заботилась. Ей стало спокойно, шум в голове стих.
— Вы не одна, Елена, — сказала Фрэнки. — Намажем руки кремом? Уверена, вам понравится…
Глава двадцать первая
Жарким июньским днем, через три месяца после Вьетнама, Фрэнки впервые проснулась отдохнувшей.
Может, ей становится лучше.
Да.
Ей становится лучше.
Накинув халат поверх трусов и футболки «Вьетнам на лыжах», она спустилась на кухню за кофе.
За столом сидела мама в одежде для клуба, она курила и читала газету, рядом стояла чашка кофе. Фрэнки посмотрела на заголовок: «Лейтенант Шэрон Лейн погибла во Вьетнаме от взрыва снаряда».
Мама резко втянула воздух и положила газету на стол заголовком вниз. Затем подняла взгляд на дочь и попыталась улыбнуться.
— Доброе утро, дорогая. Или добрый день.
Фрэнки потянулась за газетой.
— Нет… — сказала мама.
Фрэнки вырвала газету у нее из рук и открыла статью.
Военная медсестра Шэрон Лейн стала первой (и пока единственной) медсестрой, погибшей от огня противника, однако в ходе конфликта на сегодняшний день погибли уже семь медсестер. Во время атаки в Чу Лай в лейтенанта Лейн попал осколок снаряда, она умерла почти мгновенно.
Фрэнки отложила газету. Огонь противника. Осколок снаряда.
Почти мгновенно.
— Ты ее знала? — осторожно спросила мама.
— Нет.
И да. В чем-то мы все были похожи. На ее месте могла быть я.
Фрэнки зажмурилась и тихо прочла молитву.
— Может, отпросишься сегодня с работы?