Фрэнки открыла глаза. Ее переполняли страх и тревога. И злость.
— Если я буду отпрашиваться каждый раз, когда мне грустно, то вообще не буду работать.
— Вчера я столкнулась с Лорой Гиллихэн во «Фри-Брос». В магазине. Она сказала, что Ребекка была бы рада с тобой увидеться.
Фрэнки налила кофе, добавила немного сливок. Сердцебиение участилось, ее всю трясло.
Бекки Гиллихэн. Она сто лет не слышала этого имени. Когда-то очень давно они были подругами. В школе Святой Бернадетты они были неразлучны.
— Она вышла замуж. Все еще живет на острове. Я могу позвонить ей. Сказать, что ты заедешь перед работой. Тебе все равно нечем заняться до смены.
Фрэнки не слушала. Только чувствовала мамин обеспокоенный взгляд, чувствовала, как на нее смотрят. Ей надо было что-то сказать, сказать маме, что все хорошо, переживать не о чем, но она все думала о Шэрон Лейн.
Почти мгновенно.
Фрэнки вернулась к себе в комнату, разделась и встала под горячий душ, она плакала по незнакомой медсестре, пока не иссякли слезы.
После душа она надела то, что нашла в шкафу, — джинсы клеш и рубашку с этнической вышивкой. Она вдруг поняла, что ее почти трясет от голода, но, вместо того чтобы поесть, закурила сигарету.
На кухонном столе лежала записка.
Фрэнсис Грэйс,
Я поговорила с Лорой. Ребекка страшно хочет повидаться. Она просила передать, что сегодня в четыре устраивает небольшой праздник для вашей подруги Даны Джонсон. Ты приглашена!
Вторая авеню, 570.
Мы едем на благотворительный аукцион в Карлсбад.
Будем поздно.
Фрэнки посмотрела на часы на плите. Праздник начался пятнадцать минут назад.
Она не хотела ехать к Бекки. Даже мысль об этом вызывала тошноту. Выдержит ли она встречу со старыми друзьями?
Нет.
Но какие варианты? Сидеть одной в этом мавзолее и ждать наступления темноты, чтобы поехать на работу? Или ждать, когда вернутся родители? Мама все время смотрит на нее испуганным взглядом, как будто Фрэнки начинена взрывчаткой и может сдетонировать от любого неверного слова. А папа, казалось, вообще не собирается на нее смотреть.
Фрэнки обещала Этель и Барб, что будет не просто терпеть, а работать над собой.
Пора выполнять обещание.
Она съела бутерброд с маслом и сахаром и вернулась в комнату за сумкой и обувью. Укладка и немного косметики ей бы не помешали. Может, даже надеть платье? Там будут ее школьные подруги, большинство из которых выросли возле бассейнов загородного клуба с клюшкой для гольфа в руках.
Нет, это уж слишком. Смерть медсестры пробила ее броню. Она и так еле держалась. Фрэнки завела «жука», выехала из гаража и поехала по острову, свернула на Оранж-авеню и налево, на Вторую авеню, а затем припарковалась через дорогу от места назначения.
Бекки жила в бунгало, построенном в сороковых годах, маленьком и очень ухоженном, с ярко-красной дверью и серыми стенами. По обе стороны мощеной дорожки стояли изящные горшки с цветами.
Фрэнки вышла из машины и очень медленно двинулась к калитке, открыла ее — щелк — и закрыла за собой — щелк.
Вдоль дорожки к дому тянулись ярко-розовые цветы.
Она остановилась у двери, постучала, и тут же послышались шаги.
Дверь открыла Бекки. Фрэнки не сразу узнала красивую блондинку с пышной прической, которая держала на руках голубоглазого малыша в матросском костюмчике.
— Эй, народ, это Фрэнки! — Бекки крикнула так громко, что малыш заплакал.
Пробравшись через лабиринт из детских игрушек, Фрэнки вышла на веранду, где на раскладных стульях сидели не меньше десяти отлично одетых женщин с бокалами шампанского в руках. На изящном деревянном столике стоял серебряный кофейный сервиз, тут же — закуски: колбаски в слоеном тесте, сельдерей с изюмом и арахисовой пастой, сырные шарики в измельченных орехах и крекеры «Ритц».
У Фрэнки снова возникло странное чувство непонимания: как этот неизменный спокойный мир цветов, шампанского и летних платьев может существовать вместе с миром, где мужчин и женщин убивают?
Фрэнки узнала парочку чирлидерш и нескольких школьных подруг, с которыми играла в волейбол и даже ходила на парные свидания. Две или три женщины постарше, наверное, были матерями кого-то из гостей. Одну девушку она не знала совсем — наверное, это подруга Даны по колледжу или ее кузина.
Веранда была украшена надувными шарами, на большом столе громоздились подарки в пестрых упаковках. Кажется, она попала на день рождения. Мама что-то говорила об этом?
— Я… без подарка. — Фрэнки чувствовала себя не в своей тарелке.
Ей явно было не место на этом празднике прелестных домохозяек в отглаженных платьях, с тонкими сигаретами «Вирджиния».
— Пустяки. — Бекки взяла ее за руку и подвела к стулу рядом с душистым апельсиновым деревом.
Дана начала разворачивать подарки.
Фрэнки старалась восторженно улыбаться в нужный момент. Она наблюдала, как женщины охают и ахают над домашней утварью. Серебряные подсвечники. Хрустальные бокалы. Итальянское белье.
Фрэнки плохо помнила Дану. Когда-то они вместе учились в начальной школе, а сейчас Дана умилялась, снимая очередную упаковку, и каждой гостье говорила что-то особенное. Рядом сидела ее мать, ведя строгий учет подаркам, — потом это поможет с письмами благодарности. Горничная в черно-белой форме суетилась вокруг стола, наполняла бокалы и подносила канапе.
До Фрэнки начало доходить.Боже. Это же девичник.
Она схватила ближайший бокал шампанского. Быстро опустошила его и взяла новый, а потом закурила сигарету, надеясь, что это ее успокоит. Тут она вспомнила, что в одиннадцать ей нужно быть на работе.
Пить перед сменой неправильно.
Это обычный праздник. Ничего страшного, но она чувствовала, как внутри нарастает тревога. Успокоиться не получалось. Она закрыла глаза. Скоро ты сможешь уйти. Но чего она так испугалась?
— Ты в порядке?
К ней подошла Бекки, Фрэнки почувствовала ее цветочные духи. «Жан Нате», их любимый аромат со времен старшей школы. Фрэнки вспомнила Вьетнам и то, как ее духи напоминали раненым о доме.
Фрэнки медленно выдохнула и открыла глаза.
Бекки прижалась к ней, как делала целую вечность назад. Она тепло и безмятежно улыбалась. Такая невозможно молодая, а ведь они одного возраста.
Фрэнки тоже попыталась улыбнуться, но тревога была до того сильной, что на успех надеяться не приходилось.
— Да, — ответила Фрэнки. Сколько времени прошло после вопроса Бекки? — В полном порядке. — Фрэнки снова попыталась улыбнуться. — Когда же свадьба? — спросила она.
— Через два месяца, — сказала Бекки. — Дана выходит замуж за Джеффри Хеллера. Помнишь его? Играл в школьной футбольной команде. Мы вместе учились в университете Южной Калифорнии.
— Он был во Вьетнаме?
Бекки засмеялась. Так непринужденно.
— Конечно, нет. Почти все наши получили отсрочку. А кто-то успел жениться.
— Повезло. — Фрэнки встала так быстро, что со стороны, наверное, показалось, что ее тело двигается само по себе. Хотя так оно и было. Она хотела поскорее сбежать, словно испуганный зверек. Если не уйти сейчас, то у нее начнется истерика. — Мне пора.
— Что? Ты же только пришла, глупышка!
— Мне… мне надо на работу. — Фрэнки стала медленно продвигаться к выходу.
Тут кто-то поставил пластинку и прибавил громкость.
Нам нужно выбраться отсюда…
— Выключи это дерьмо!
Она даже не поняла, что выкрикнула, пока музыка не стихла. Все замерли и уставились на нее.
— Простите, ненавижу эту песню. — Улыбнуться не получилось.
Бекки испуганно смотрела на Фрэнки.
— Ах, как там Флоренция? Мы с Чэдом ездили туда на годовщину.
— Я не была во Флоренции, Бекс, — сказала она. Медленный вдох и выдох, она пыталась успокоиться. Прийти в норму.
Но до этого ей было далеко.
Она стояла в толпе дебютанток, девушек из приличных семей, которые готовились к свадьбе, рассуждали о цветах и медовом месяце за границей. А в это время парни их возраста умирали на чужой земле. Конечно, то были не их парни, не их богатенькие мальчики из футбольной сборной колледжа.
— Я была во Вьетнаме.
Молчание.
Короткий смешок. Он разбил тишину, и теперь все уже смеялись.
— Хорошая шутка, Фрэнки. — Бекки облегченно выдохнула. — Шутить ты всегда умела.
Фрэнки сделала шаг вперед и посмотрела в глаза когда-то лучшей подруги. Она велела себе остыть, успокоиться, но в голове всплывали слова: «Погибла от огня противника, почти мгновенно».
— Поверь, Бекс. Это не шутка. Я держала в руках оторванные ноги, зажимала раны на груди, чтобы только успеть довезти раненого до операционной. То, что происходит во Вьетнаме, — не шутка. Шутка — то, что творится здесь. Все это шутка. — Она посмотрела вокруг. — Шутка — это вы.
Оттолкнув подругу, она прошла сквозь молчаливую толпу ошарашенных женщин, кто-то рядом спросил: «Да что с ней такое?» Она разрыдалась прежде, чем успела дойти до машины.
Фрэнки сидела в парке «Ски бич» за столиком для пикника и смотрела на океан. Как и в любой летний вечер, здесь было полно народу, кто-то гулял с собакой, кто-то бегал в ярких коротких шортах. На лужайках и у воды играли дети, их радостные возгласы разносились по парку.
Ей было все равно, или, точнее, она просто не замечала суматохи вокруг. Она курила одну сигарету за другой и вставала только для того, чтобы выбросить окурок.
Что-то было не так. С ней. Но она не понимала, как это исправить. На девичнике она повела себя совершенно неприемлемо. В этом она не сомневалась. Да, Бекки и остальные презирали Вьетнам, но так к нему относилась большая часть страны. Это не давало ей права на всех набрасываться. Она должна была вежливо попрощаться и покинуть вечеринку.
Но вместо этого…
Тревога и злость вырвались наружу, душили.
Даже сейчас, несколько часов спустя, они все еще держали ее за горло, готовые в любой момент надавить еще сильнее. Она чувствовала себя хрупкой, беззащитной. Слабой.