— А тем, кто с нами не идет, лучше заткнуться, — отозвалась Барб.
— Неутешительно, — мрачно сказала Фрэнки.
Вчера вечером все трое, завернувшись в шерстяные пледы, не меньше часа провели на заднем дворе — сидели у костра и обсуждали предстоящий марш. Барб сказала, что в ближайшее время в Вашингтоне соберется больше десятка антивоенных сообществ. ВВПВ хотели выделиться и выступить первыми. Они собирались перетянуть внимание на себя и заполонить собой все первые полосы.
— Просто будьте осторожны, — сказала Этель. — Если не вернетесь вовремя, я позвоню в полицию.
— Именно с полицией у нас и могут возникнуть проблемы, — засмеялась Барб.
Фрэнки уставилась на подругу.
— Твои комментарии совсем не помогают.
— Да ладно, девочка, — сказала Барб. — Мы словно ветер полетим[35].
Этель обняла Фрэнки.
— С богом, девочки. Измените этот мир.
Фрэнки следом за Барб направилась к машине и села на пассажирское сиденье.
Барб завела двигатель, врубила «Криденс» и улыбнулась:
— Готова?
Фрэнки вздохнула. Нервы были напряжены до предела. Все это ошибка.
— Поехали уже, Барбара.
В округе Колумбия они были к полуночи.
Потомакский парк, пункт их назначения, расплывался черным пятном среди освещенных городских улиц. В темноте Фрэнки едва различала силуэты бесконечных палаток. «Ветераны» превратили парк в настоящий лагерь.
— Надо найти свободное место, — сказала Фрэнки.
Барб припарковалась на обочине.
— Доставай палатку из багажника.
На другой стороне улицы тянулась длинная шеренга полицейских в полном обмундировании.
— Лучше молчи, — предупредила Фрэнки, когда они проходили мимо полицейских. — Я серьезно. Не хочу, чтоб нас арестовали еще до начала марша.
Барб кивнула. Они дошли до самого края огромного парка. Ничего не говоря — ни друг другу, ни остальным участникам, — поставили палатку и сели на складные стулья перед входом. Они сидели в темноте, слушая, как десятки молотков стучат по колышкам для палаток. К парку подъезжало все больше машин, огни фар разрезали темноту ночи. Где-то вдалеке звучала музыка, нарастал гул голосов.
— Интересно, мы тут единственные женщины? — спросила Фрэнки, потягивая кофе из термоса.
— Как и всегда, — вздохнула Барб.
Утром, когда Фрэнки вышла из палатки, она увидела вокруг целое море мужчин в поношенных армейских рубашках, джинсах и форменных панамах, их были сотни, если не тысячи, почти все ее ровесники. Рядом с парком стояло множество машин, обвешанных лозунгами. Еще больше машин было припарковано прямо на траве.
Пока Фрэнки глазела по сторонам, в парк завернул старенький школьный автобус. Двери открылись, и на траву начали спрыгивать парни, распевавшие: «Для чего нужна война? Лишь для всякого говна!»[36]
В самом центре парка лохматый мужчина с мегафоном забрался на пикап с надписью «Хватит!».
— Мои боевые братья, пришло время! Сегодня мы выходим на улицу, чтобы быть услышанными. Мы пускаем в ход наши голоса, не кулаки или пушки, чтобы сказать: «Хватит. Пора вернуть наших солдат домой!» Стройтесь за Роном, он вон там, в инвалидной коляске. В единую, неразрывную колонну. И помните — это мирный протест. Не дайте им ни единого повода нас остановить. Вперед!
Мужчины начали строиться в колонну, возглавили которую ветераны в инвалидных колясках. За ними встали мужчины на костылях, мужчины с обожженными лицами, мужчины без рук и слепые, которых вели друзья. Все, кто мог, держали в руках флаги.
Барб и Фрэнки были единственными женщинами в парке. Они взялись за руки и присоединились к своим братьям, колонна двинулась через мост Линкольна.
«Ветераны Вьетнама» настоящей рекой заполонили проезжую часть, они скандировали лозунги и размахивали плакатами. По дороге к ним присоединялось все больше людей, некоторые были с транспарантами, они пытались протолкаться к голове колонны.
Кто-то с силой врезался в спину Фрэнки, она упала, выпустив руку Барб.
— Барб!
— Фрэнки!
Но их уже разделяла толпа.
Фрэнки не видела Барб, но все же крикнула:
— Встретимся у палатки!
— Мэм, вы в порядке? — Перед ней стоял светловолосый парень с неряшливой рыжеватой бородой. Он придержал ее под локоть, помог подняться. На нем была поношенная камуфляжная куртка без рукавов, на каске намалеван пацифик. В руке плакат «Ветераны Вьетнама против войны».
Людской поток подхватил их, заставляя неустанно двигаться вперед.
— Стоп войне! Верните их домой! Стоп войне! Верните их домой!
— Вам лучше отойти в сторонку, мэм, — сказал парень.
Фрэнки снова толкнули, она с трудом устояла на ногах.
— Я тоже участвую в марше.
— Простите, леди. Это марш ветеранов. Мы пытаемся заявить о себе. Надеюсь, этот придурок из Белого дома нас услышит и перестанет врать всей стране.
— Я тоже ветеран.
— Здесь только ветераны Вьетнама, — нетерпеливо сказал он.
— Я была там.
— Во Вьетнаме не было женщин.
«Стоп войне! Верните их домой!» — все громче скандировала толпа.
— Если ты не встречал таких, как я, ты счастливчик. Я…
— Просто отойдите, мэм. Это марш тех, кто сражался. Тех, кто воевал. — И парень растворился в толпе форменных рубашек, голых торсов и камуфляжных курток. Длинных волос, объемных афро и зеленых шлемов.
Какого черта?
Здесь ее тоже отвергают?
— Я БЫЛА ТАМ! — в отчаянии заорала Фрэнки.
Она продиралась вперед сквозь толпу протестующих, пока пересекали мост.
— Стоп войне! — Она вскинула сжатый кулак. — Верните их домой!
Ее было не слышно в этом гуле мужских голосов, но она продолжала кричать, все громче и яростнее, — она кричала на Никсона, на правительство, на северных вьетнамцев. Чем громче она кричала, тем сильнее вздымалась в ней злость, и когда они дошли до белых надгробий на зеленой траве Арлингтонского кладбища, она уже была сгустком ярости.
На кладбище полиция остановила группу женщин, одетых в черное, у каждой в руках был венок.
— Это же «Матери Золотой звезды»! — крикнул кто-то. — Отпустите их.
— Отпустите, отпустите, отпустите! — скандировала толпа.
«Матери Золотой звезды» стояли у входа на кладбище, дальше им не давали пройти. Женщины выглядели растерянными, но венков из рук не выпускали.
«Матери Золотой звезды» объединяли женщин, которые потеряли сыновей во Вьетнаме, и сейчас им отказывали даже в возможности возложить венки на могилы детей. Одна из матерей оглянулась на толпу, лицо ее было залито слезами.
Фрэнки встретилась с ней взглядом и невольно подумала о маме и брате. Гибель Финли разрушила их семью.
Как эти копы осмеливаются не пускать матерей на могилы их детей?
Настроение протестующих изменилось. Фрэнки чувствовала, что злость ее вот-вот прорвется наружу.
— Пустите их! — закричала она. — В жопу вашу войну!
Над толпой с угрожающим гулом пролетел вертолет. Фрэнки услышала знакомый звук, вспомнила, что он означал во Вьетнаме, у нее мелькнула мысль, что вертолет наверняка вооруженный.
— Верните их домой! — надрывалась она. — Стоп войне!
Через два дня Фрэнки и Барб снова поехали в Вашингтон. В город хлынули сотни тысяч протестующих, они заполонили все улицы, парки, мосты. Теперь это были не только ветераны. Студенты, преподаватели, мужчины и женщины со всей страны. Женщины с детскими колясками, мужчины с маленькими детьми на плечах.
Сюжет о том, как матерям не дали почтить память своих сыновей, показали во всех новостях. Это стало иллюстрацией того, как далеко Америка зашла в этой войне: матерей не пустили на могилы собственных детей. Мужчины были уничтожены этой войной, разорваны на части на поле боя и в награду забыты своей же страной.
Все было неправильно.
Фрэнки часто говорили — и подруги, и Финли, и Джейми, — что она моралистка, и это была правда. В глубине души она так и осталась примерной католичкой, какой была в юности. Она верила в добро и зло, в правду и ложь, в американскую мечту. Кем бы она была, если бы отрицала неправильность этой войны?
Вместе с Барб они снова стояли на проспекте Конституции, они были частью огромной, еще более возмущенной толпы — две женщины в море мужчин, плакатов, инвалидов на колясках, вскинутых вверх кулаков. На второй за неделю марш в Вашингтон съехалось около десятка антивоенных сообществ, это был масштабный протест, который продлится несколько дней. Волна антивоенных настроений должна была захлестнуть Белый дом и Капитолий. Каждый шаг протестующих транслировался во все гостиные Америки.
Барб подняла плакат.
СЕЙЧАС ЖЕ ВЕРНИТЕ СОЛДАТ ДОМОЙ!
«Ветеранов Вьетнама» легко было узнать по армейским рубашкам, джинсовкам в разноцветных заплатках и зеленым панамам. Протестующих были тысячи: хиппи, студенты, мужчины в костюмах и женщины в платьях. Монахини, священники, врачи, учителя. Каждый, у кого был голос, требовал от Никсона остановить эту войну.
Фрэнки и Барб держались за руки, в этот раз они все продумали и договорились встретиться в отеле, если им придется разделиться.
— Верните их домой! Верните их домой! — кричала Барб, размахивая плакатом.
Демонстранты выстроились у ступеней Капитолия единой живой стеной.
Парень с длинными волосами, одетый в военную форму, вышел вперед, встал перед толпой. Наступила тишина.
«Ветераны» замерли в предвкушении. Вдруг в небо взмыла блестящая точка, перелетела через ограду и со звоном упала на ступени Капитолия.
Военная медаль.
Ветераны один за другим выходили вперед, срывали с груди медали и бросали их на ступени. «Пурпурные сердца», «Бронзовые звезды», медали «За безупречную службу», военные жетоны. Они сыпались дождем и отскакивали от ступенек, в наступившей тишине был слышен лишь этот звон. Барб отпустила руку Фрэнки, протиснулась вперед и зашвырнула на ступени Капитолия свои лейтенантские погоны.