Часто можно слышать, вот, мол, Лев Толстой «Войну и мир» четыре раза переписал. И не всем известно, что переправил и переделал он, может, и значительно более раз, а вот переписывал не он сам. Важно и то, что помощь Софьи Андреевны заключалась не только в чисто механическом переписывании написанного Львом Николаевичем – ведь работа начиналась, когда еще не существовало пишущих машинок – помощь была и чисто литературная. Не будем забывать, что Софья Андреевна была вполне состоявшейся писательницей, и мы уже размышляли над тем, что, как знать, не выйди она замуж на писателя столь высокого ранга, может быть и ее поэтические произведения, повести и даже романы украсили бы русскую литературу.
Она вспоминала:
«Иногда же какой-нибудь тип, или событие, или описание не удовлетворяли Льва Николаевича, и он бесконечное число раз переправлял и изменял написанное, а я переписывала и переписывала без конца».
Зачастую она даже спорила с Львом Николаевичем, вмешивалась в ткань произведения и убеждала в том, что надо переделать:
«Помню, я раз очень огорчилась, что Лев Николаевич написал цинично о каких-то эпизодах разврата красавицы Елены Безуховой. Я умоляла его выкинуть это место; я говорила, что из-за такого ничтожного, малоинтересного и грязного эпизода молодые девушки будут лишены счастья читать это прелестное произведение. И Лев Николаевич сначала неприятно на меня огрызнулся, но потом выкинул все грязное из своего романа…»
Софья Андреевна рассказала далее:
«Часто я спрашивала себя: почему Лев Николаевич такое-то слово или фразу, казавшиеся совершенно подходящими, заменял другими? Бывало так, что корректурные листы, окончательно посланные в Москву для печатания, возвращались и переправлялись; а то телеграммой делалось распоряжение такое-то слово – иногда одно слово – заменить другим. Почему выкидывались целые прекрасные сцены или эпизоды? Иногда, переписывая, мне так жаль было пропускать вычеркнутые прекрасные места. Иногда восстановлялось вычеркнутое, и я радовалась. Бывало, так вникаешь всей душой в то, что переписываешь, так сживаешься со всеми лицами, что начинаешь сама чувствовать, как сделать еще лучше: например, сократить слишком длинный период; поставить для большей яркости иные знаки препинания. А то придешь с готовой, переписанной работой к Льву Николаевичу, укажешь ему на поставленные мной кой-где в марзанах знаки вопроса и спросишь его, нельзя ли такое-то слово поставить вместо другого или выкинуть частые повторения того же слова, или еще что-нибудь.
Лев Николаевич объяснял мне, почему нельзя иначе, иногда слушал меня, даже как будто обрадуется моему замечанию, а когда не в духе, то рассердится и скажет, что это мелочи, не то важно, важно общее и т. д.
Помощь перепиской, впоследствии держанием корректуры, переводами и составлением фраз и рассказов для “Азбуки” и 4 – х “Книг для чтения”, для “Круга чтения” теперь, в нынешнем году, я оказывала Льву Николаевичу всю мою долгую жизнь с ним».
Так что, хоть Лев Толстой и ставил очень высоко супругу Достоевского Анну Григорьевну, заявляя, что русские писатели чувствовали бы себя гораздо лучше, если бы у них были такие жены, как Достоевского, ему тоже было грех жаловаться, во всяком случае, в первую половину своего супружества. Софья Андреевна не только помогала ему в творчестве, она ведь сама вела Яснополянское хозяйство и сама воспитывала детей.
Она подмечала в супруге многие удивительные, порой непонятные ей качества. К примеру, нежелание менять представление о человеке, если такое представление уже сложилось:
«Еще что я наблюдала в своем писателе-муже, это то, что он, кажущийся такой необычайно тонкий психолог, часто совсем не знает людей, особенно если эти люди новые и малознакомые.
В каждом человеке Лев Николаевич видит тип цельный, художественно удовлетворяющий его. Но если в тип этот случайно вкрадется черта характера, нарушающая цельность типа, Лев Николаевич ее не замечает и не хочет видеть. Ему укажешь: “А вот ты заметь, этот человек кажется тебе исключительно занятый умственными интересами, а он любит всегда сам на кухне готовить…” “Не может быть”, – отрицает Лев Николаевич. Или: “Ты поэтизировал такую-то А. А., считал ее высоконравственной и идеалисткой, а она родила незаконного сына не от мужа”. Лев Николаевич ни за что не верит и продолжает видеть то, что раз создало его воображение».
От «Декабристов» к «Войне и миру»
Повесть «Декабристы» постепенно, по мере создания все новых и новых глав, стала превращаться в большое произведение, в целую эпопею, которая получила название «Война и мир», причем ведь «мир» в названии не есть антипод войны. Коверкая русский язык, революционеры из числа злобствующих троцкистов убрали из алфавита букву «i», а потому изменился после революции сам смысл названия. Толстой поднимал огромную тему – война и общество, а мiр в названии как раз и подразумевал общество.
Толстой писал, что в 1856 г. начал работать над повестью, «герой которой должен был быть декабрист, возвращающийся с семейством в Россию. Невольно от настоящего я перешел к 1825 году… Но и в 1825 году герой мой был уже возмужалым, семейным человеком. Чтобы понять его, мне нужно было перенестись к его молодости, и молодость его совпала с…эпохой 1812 года… Ежели причина нашего торжества была не случайна, но лежала в сущности характера русского народа и войска, то характер этот должен был выразиться еще ярче в эпоху неудач и поражений…»
Ну а когда были неудачи? Конечно, 1805 год. Неудача при Аустерлице. Именно неудача!
Видный историк наполеоновских войн генерал-лейтенант Александр Иванович Михайловский-Данилевский приводил разговор, который состоялся между Императором Александром I и «храбрейшим из храбрых» графом Михаилом Андреевичем Милорадовичем 20 ноября 1820 года. Государь сказал:
«Помнишь, сегодня, за пятнадцать лет, несчастный для армии день?»
Милорадович возразил:
«Позвольте мне не согласиться с Вашим Величеством. Я не назову несчастным для армии день, где офицеры и солдаты дрались как львы».
Для романа было необходимо показать неудачи, и Толстой показал их, хотя в романе четко прослеживаются и причины неудач, главная из которых – предательство австрийцев, которые даже диспозицию сражения успели продать Наполеону, и маршал Бертье немедленно составил свой замысел на основе этой диспозиции. В романе это хорошо показано…
Толстой постепенно вводил в жизнь главы романа. В 1861 году он читал их Ивану Сергеевичу Тургеневу. И вот в 1863 году работа развернулась в полную силу, и он завершил огромную эпопею к 1869 году.
И.С. Тургенев
От первоначального замысла Толстой долго не отказывался. Он хотел сделать Пьера Безухова декабристом и завершить роман возвращением его вместе с Наташей из сибирской ссылки в 1856 году. Были написаны еще три главы, работа продолжалась и после завершения романа «Анна Каренина», но роман, в конце концов, остался в таком виде, в котором нам известен. Интересно, что он написан именно после обретения Толстым семьи, как и многие другие романы.
Единственное, что вызывает удивление в романе «Война и мир», так это то, что Лев Николаевич Толстой, будучи профессиональным военным, высоко подготовленным офицером, причем офицером, прошедшим и осаду Силистрии, и Севастопольскую оборону, не смог разобраться в том, что произошло на Бородинском поле во время боя за Семеновские, позже названные Багратионовскими флеши. А может быть, просто не хотел?
Писатель, тем более писатель, берущийся за историческое полотно, просто обязан быть бескомпромиссен в отстаивании чести и достоинства своего Отечества на любом уровне. Нельзя своим произведением вызывать недомолвок, позволяющих враждебно по отношении к Отечеству истолковывать события.
Какие чувства вызывают страницы, на которых повествуется о бессмысленной гибели полка Андрея Болконского, который не произвел ни одного выстрела по врагу, не сделал ни одного движения навстречу атакующим, а просто стоял на месте, судя по роману, неведомо зачем, и нес огромные потери?
Взрыв, падают убитые, стонут раненые, а ряды смыкаются. Снова взрыв, и все повторяется.
А ведь каждый, кто мало-мальски знаком с достаточно полными документальными свидетельствами о ходе сражения, не может не понять, что речь идет о бессмысленной гибели солдат пехотного корпуса генерала Тучкова, что полк Болконского – один из полков этого корпуса. Точно также стояли под ядрами и гибли другие полки.
Итак, вот это описание:
«Полк князя Андрея был в резервах, которые до второго часа стояли позади Семеновского в бездействии, под сильным огнем артиллерии. Во втором часу полк, потерявший уже более двухсот человек, был двинут вперед на стоптанное овсяное поле, на тот промежуток между Семеновским и курганной батареей, на котором в этот день были побиты тысячи людей и на который во втором часу дня был направлен усиленно-сосредоточенный огонь из нескольких сот неприятельских орудий.
Не сходя с этого места и не выпустив ни одного заряда, полк потерял здесь еще третью часть своих людей. Спереди и в особенности с правой стороны, в нерасходившемся дыму, бубухали пушки и из таинственной области дыма, застилавшей всю местность впереди, не переставая, с шипящим быстрым свистом, вылетали ядра и медлительно свистевшие гранаты. Иногда, как бы давая отдых, проходило четверть часа, во время которых все ядра и гранаты перелетали, но иногда в продолжение минуты несколько человек вырывало из полка, и беспрестанно оттаскивали убитых и уносили раненых.
С каждым новым ударом все меньше и меньше случайностей жизни оставалось для тех, которые еще не были убиты. Полк стоял в батальонных колоннах на расстоянии трехсот шагов, но, несмотря на то, все люди полка находились под влиянием одного и того же настроения. Все люди полка одинаково были молчаливы и мрачны. Редко слышался между рядами говор, но говор этот замолкал всякий раз, как слышался попавший удар и крик: “Носилки!”