– И после второго января вы решились?
– Да, – замолчала тетя Гульнара.
Гульнара вспоминала, как плакала по ночам в ожидании того дня, когда ей сообщат, что готовы принять ее сына, а утром улыбалась, словно ничего и не было. Все потому, что Самат тонко чувствовал перемены настроения и замыкался в себе, иногда даже заболевал, когда видел маму грустной.
Забота об умственно отсталом ребенке – это про океан материнской любви.
– Когда подошла наша очередь и я его повезла в психиатрический интернат на Дулати, – продолжила она ровным голосом, – то всю дорогу объясняла, что не бросаю его, что ему там будет веселее, что стану приезжать каждый день. Он положил голову мне на колени и молча слушал. На долю секунды мне показалось, что он точно меня слышит. Все восемнадцать лет я не оставляла надежды, что однажды он посмотрит на меня и я увижу, что вот он настоящий, теперь он все понимает. А может, скажет спокойным мужским голосом что-то вроде «Мам, забудь все, я здоров…» – замолчала она, а потом посмотрела на Райхан таким мягким, все принимающим и теплым взглядом и улыбнулась, – утомила я вас. Не знаю, чего это я разговорилась.
– Не утомили, наоборот, я ценю ваше доверие. Как он сейчас себя чувствует?
– Все хорошо. Пока жила в Семее, каждый день навещала. Но меня попросили приходить раз в неделю, потому что, как оказалось, после моего ухода Самат становился неуправляемым: или грустил, или злился. И ему кололи ударную дозу успокоительных. Мне не хотелось, чтобы ему высушивали мозги этими препаратами. Мало ли, какие у них последствия и как он себя чувствовал. Ведь он даже объясниться бы не смог. Поэтому я сократила визиты до раза в неделю. Скучала. Иногда мерещился его голос дома. Мерещился его образ на улице. Каждый раз казалось, что он смотрит на меня через витрину магазина. Я чувствовала, что Самат ждет меня, как ребенок маму в садике. И сердце разрывалось.
А потом Акмуша осталась одна с младенцем на руках, попросила о помощи. Решила переехать к ней в Алмату, присмотреть за внуком, чтобы дочь устроила жизнь. Чувствовала, что задолжала младшей дочери в этом круговороте жизни с Самиком. Видит бог, я отдала ее годовалую в семью брата, чтобы она ни в чем не нуждалась. И она не нуждалась: брат занимался скотоводством, баловал ее как родную. Мы приезжали к ней на каникулах. Но вот она выросла, встретила парня, решила выйти замуж. Не знаю, иногда думаю, может, она чувствовала себя лишней у брата и поэтому решила создать свою семью так рано? Или судьба была такой? Повторить мою жизнь? Выйти рано замуж и остаться одной с ребенком? В общем, продала я квартиру в Семее и купила в Алмате, стали жить втроем, а к сыну я ездила уже раз в месяц, иногда забирала его на несколько дней из лечебницы, – улыбнулась тетя Гульнара. – Мы покупали торт-черепаху и шли домой пить чай. Он мог всю дорогу говорить одно только слово, но много-много тысяч раз: «Мама! Мама! Мама!»
– Жаным… – Райхан, у которой от сострадания сжалось сердце, смогла сказать только это. К тому же недавнее материнство наполнило все ее существо неведанным ранее вселенским милосердием.
– А потом случилась пандемия коронавируса, диспансер закрыли для посещений. Я не виделась с сыном целый год. Было тяжело, особенно когда он выходил на видеосвязь неряшливый или с синяками. Медсестры говорили, что они между собой могут сцепиться, все же в социуме находятся. А я плакала, думала, вдруг санитары бьют? Сплошь и рядом такое пишут, а я даже проверить не могла.
Нужно было просто верить. И я верила. И верю. И накрываю стол коллективу каждый раз, когда приезжаю. Вдруг хотя бы так они будут добрее к моему мальчику, – сказала она и грустно пожала плечами, подбирая указательным пальцем воображаемые крошки у своей тарелки.
– Конечно. Сволочи не пойдут работать в психинтернат, сволочи подпитываются ответной реакцией, а если вокруг люди, живущие в своем вымышленном мире или в детстве, как ваш сын, они их не привлекают, – ответила Райхан убежденно, лишь бы поддержать женщину напротив. Откуда ей было знать, какие люди пойдут работать в психоневрологический интернат, если до этого разговора психами она считала всех, кто убивает без мотива и не несет уголовной ответственности, сидя в тюрьме.
– И сволочи не пойдут работать с маленькими детьми, – подмигнула тетя Гульнара с доброй улыбкой.
Пойманная с поличным, Райхан рассмеялась.
– Теть Гульнара, я вам доверяю. Мне страшно оставить своего сына, как и вам – своего, ведь и мой тоже не расскажет в случае чего. Мне остается просто верить и надеяться, что Аслану с вами будет хорошо. Я буду стараться, чтобы и вам у нас было хорошо. Знаете, я не хочу, чтобы у сына менялись няни. Это подорвет у него ощущение безопасности. Поэтому, прежде чем вы согласитесь, прошу, взвесьте все и поймите, что ваша работа – это душа маленького человека. Не пренебрегайте ею и считайтесь с интересами ребенка, пожалуйста.
– Конечно-конечно, – закивала няня.
– Тогда давайте работать, – улыбнулась Райхан, – мне почему-то кажется, что нам с вами повезло.
– Я тоже не всем рассказываю про сына. Но вам захотелось, хотя вижу впервые.
– Хорошо, что вы поделились, эта работа предполагает именно человеческие отношения, а не дипломы.
– А вы где работаете?
– Я юрист в национальной компании, сейчас пригласили с прежней командой перейти в международную организацию.
Райхан поставила кипятиться уже второй чайник. Ей так понравилось пить чай с новой знакомой, что казалось, она искала не Аслану няню, а себе собеседника.
Но тетя Гульнара не осталась сидеть за столом, а принялась мыть посуду.
– Ну что вы меня смущаете, вы не должны мыть посуду. В ваши обязанности входит только ребенок, – попыталась отстранить Райхан няню от мойки.
– Прекратите, мне несложно, тем более Асланчик спокойный малыш, наблюдает за мной, пусть привыкает, а я пока помогу.
Райхан прекратила, и на секунду ей показалось, что глаза защипало. Будь рядом мама, она поступила бы так же: и посуду помыла, и одежду погладила, и поговорила.
Почему-то начинаешь особенно нуждаться в маме, когда сама становишься ею…
– Спасибо, теть Гульнара.
Начались трудовые будни няни и юриста правового отдела.
В первый рабочий день устаешь больше, чем за весь следующий год. Это понятно, ведь стоит нелегкая задача произвести правильное первое впечатление, чтобы весь следующий год не бороться с отголосками неправильного. Так и тетя Гульнара умудрилась ни разу не присесть до обеда, хотя Аслан только и делал, что сидел да лежал.
Райхан же отсидела одно место, стараясь внушить маститым юристам, что в команду пришел достойный ее член. Войдя в кабинет уверенным, размашистым шагом, она начала чересчур деловито протягивать ладонь и жать руку коллегам со всей ответственностью, крепко, давая понять то, в чем сама сомневалась: «Райхан – серьезный юрист».
Полтора года в смежном департаменте и год в отпуске по уходу за ребенком сильно подрывают уверенность в собственных силах, потому она решила брать гору «антуражем».
Задвинула в угол толстовки и джинсы декретной жизни и набрала в арсенал пиджаки и брюки классического кроя, отрезала мамский пучок и соорудила ассиметричное каре с острыми филированными прядями, чтобы казаться деловой стервой с железной хваткой, отрепетировала у зеркала короткое приветствие с множеством интонаций: «Райхан, юрист, надеюсь, сработаемся».
В стенах нового кабинета, конечно, уже струсив, она выдавала лишь тизер домашней заготовки: «Райхан, юрист».
А с какой боевой готовностью девушка бросалась подписывать бумаги, которые всего-навсего были формальными заявлениями о материальной ответственности за мышку с клавиатурой или ознакомлениями с техникой пожарной безопасности! В первый рабочий день, безусловно, работаешь с отдачей на двести процентов… на самых примитивных задачах.
Далее Райхан устроила променад до туалета, скорее из намерения показать себя, чем по делу, и выглядело это как дефиле на показе коллекции «Виктории Сикрет»: уверенный шаг, ветер в лицо, взгляд сквозь людей и легкое приветствие всех и вся.
«Ох! Ну ты и задала жару! Обратного дефиле они не выдержат», – улыбнулась своему отражению Райхан и отправилась на рабочее место уже без манифеста. Пока никто не увидел, сделала фото за столом для родителей и позвонила мужу, чтобы записал ее городской номер. Наконец дожила до обеденного перерыва и через весь город, хоть это было долго и нерационально, понеслась домой, чтобы обнять сына, перевести дух и перестать боятся. «Пусть все меняется, но дома у меня все тихо и спокойно!» – думала она, нежно поглаживая по голове Аслана, самозабвенно, шумно, с придыханиями сосущего грудь. Это самое нужное в первый рабочий день каждой декретницы на свете!
В это время тетя Гульнара тоже наслаждалась обеденным перерывом: чашкой горячего чая и шоколадной конфетой, захваченной из дома. В первый день неудобно лакомиться чужим, да и ей требовалось что-то родное.
Во время обеденного перерыва тете Гульнаре обычно звонил муж, они подолгу разговаривали и даже пили вместе чай. Райхан проходила мимо: боялась помешать, но в то же время хотела подсмотреть, подслушать, наполниться красивым супружеством взрослых влюбленных. Ее браку исполнилось два года, как и браку тети Гульнары, но дух был совсем разным.
Ей, например, столкнувшейся со стеной непонимания со стороны мужа, хотелось разнести весь дом. С рождением Аслана она резко и бесповоротно превратилась в «мамасы» и «Раху», будто в помине не было ни «любимой», ни «малышки», ни тем более «жаным». И вообще, в мужчине рядом появилось много бесячего: его шутки, его требования, его недовольство и особенно его коронное, мужское и такое, что хотелось самоубиться: «Ты же дома сидишь, от чего устаешь?»
А тут слух выхватывает чужое, нежное «Апаля», и по лицу Райхан пробегает улыбка.
Однажды девушка стала свидетелем и другого видеоразговора.