Марат рассказывал обо всем на свете. О родителях и их любви, о том, как отец, встретив мать, не смог о ней забыть и всеми правдами и неправдами выбил практику в Гурьеве[143] – городе, где жила девушка его грез. О том, как влюбил в себя девушку и она, оставив родителям письмо, уехала с ним в Шербактинский район Павлодарской области.
Рассказывал и о братишках с сестренкой, о потере отца, о горечи, что не успел порадовать его своими успехами, о работе следователя и о мечте стать генералом…
– А ты о чем мечтаешь? – спросил тогда Марат.
«О том, чтобы присесть», – мелькнула у девушки мысль, но она ответила то ли в шутку, то ли чтобы не делиться сокровенным:
– О том, чтобы окончить институт.
– А о собственной семье мечтаешь?
Девушка улыбнулась:
– Конечно, мечтаю.
– И я, – на лице у Марата заиграла ответная улыбка.
Дальше они пошли молча, словно самые важные слова уже были сказаны.
Когда они проходили мимо гастронома, уже смеркалось.
– Давай заглянем, – предложила Бахытгуль.
В магазине влюбленные случайно разошлись в разные стороны, и девушка вдруг заметила на прилавке большой кусок говяжьей ветчины. Редкая удача во времена дефицита! Не раздумывая, она попросила завернуть деликатес, расплатилась и отправилась искать Марата. Размахивая пакетом, довольная Бахытгуль предложила поужинать в гостинице. Весьма кстати, ведь Марат отдал за духи последние деньги.
Много лет спустя он признается, что то был самый вкусный ужин в его жизни: такой уютный, семейный, наедине друг с другом, в номере гостиницы за журнальным столиком… Как было хорошо без лишних церемоний уплетать за обе щеки положенные на хлеб ломти ветчины и за чашкой чая разговаривать обо всем на свете.
10 марта
Много людей. Какое-то раздражающее жужжание: и не шепот, и не ясный говор, что-то посередине. Постоянно звучит арабская речь. Коран читают. Водитель плачет. Закрою глаза, и все окажется дурным сном.
11 марта
Не сомкнула глаз за ночь. Не открыла рта за день. Тем не менее во рту пересохло. Щиплет губы, кажется, зубами сдернула кожу.
Люди все шли. Думала: «Надо бы накрыть на стол». Но не могла даже встать со стула. Кажется, просидела весь день.
И только сейчас поняла, что нос заложило от слез, потому и дышала ртом, потому в нем и пересохло.
19 марта
Через несколько часов мой день рождения. Дети пытаются поднять и мне, и себе настроение. Ходили «втайне» за подарком. Мои малыши…
Аллах, почему ты так рано оставил их без отца? Почему не дал Марату увидеть внуков?
22 марта
Мы в Шымкенте.
Сколько было перелетов, а я никогда не задумывалась, что человек, сидящий в зале ожидания, может лететь не в командировку и не в отпуск, а на похороны. Или на первый жұмалық[144] мужа.
Сколько вообще людей ходят по аэропорту вокруг тебя, возможно, переживая самые сложные моменты в жизни? А ты тем временем думаешь о прохладном, приторно-сладком коктейле на берегу теплого моря или о выступлении на каком-нибудь тренинге.
Вчера в терминале я наблюдала, как чужая жизнь идет своим чередом: один играл в телефоне, другой носил взад-вперед ребенка. И только мы впятером сидели молча, уставившись прямо пред собой. Впятером. Как непривычно больно звучит! Отныне мы будем впятером. А всего год назад мы вшестером летели в отпуск в Италию. Милан, озеро Комо, Флоренция, Неаполь, Амальфи, Позитано…
Семейный отпуск в прокурорских семьях – дело редкое, а потому очень дорогое сердцу. Сначала я пыталась планировать наш отдых, но, когда из года в год мужа в последний момент не отпускали, сгорали билеты или я уезжала только с детьми, стало очевидно, что для нас это нерабочая схема. Поэтому уже многие годы мы просто ждали «свистка» от Марата. Когда ему подписывали приказ на отпуск, мы собирались как на пожар и ехали туда, куда находились приемлемые по цене билеты для шести пассажиров. Да, дети повзрослели, обзавелись собственными друзьями, но не упускали возможность отдохнуть вместе со всей семьей. Кроме того раза…
Кажется, это было два года назад. Дина только-только устроилась на свою первую работу и не могла спустя неделю просить об отпуске. А Марату, как по закону подлости, подписали заявление именно на это время. Ничего другого не оставалось, кроме как отвезти кота Симбу к Дине в Алматы, а самим оттуда лететь на отдых.
Но не прошло и нескольких дней на берегу моря, как мужа срочно вызвали обратно. Выбора не было: приказы генерального прокурора не обсуждаются, потому Марат купил билет на ближайший рейс до Алматы, чтобы оттуда отправиться в Туркестан, и по пути в аэропорт заехал в какой-то торговый центр: хотел купить Дине подарок.
Марат вообще любил шопинг. Но не столько для себя, сколько для нас. Он мог часами ходить по магазинам, искренне любоваться мной и детьми у примерочных, горячо настаивать на покупке, приговаривая «Екеуін ал!»[145], «Жарасады»[146], «Күшті»[147]. И в тот раз он тоже нашел время, чтобы купить что-то своей маленькой работяге Дикусе.
В Алматы отец первым делом отправился к дочери. Оказавшись у нее, не прошел к заботливо накрытому столу, а открыл чемодан и вытащил оттуда белые кожаные кроссовки.
– Надевай, – радостно велел он, сам не разувшись с дороги, набрал по видеозвонку меня и счастливо вертел камерой, чтобы показать Дину в пижаме и в новых кроссовках.
У Марата было всего полдня перед поездкой в Туркестан, и он посвятил это время им двоим. Они позавтракали, покатались по Алматы, останавливаясь у ларьков с мороженым, и Дина присылала фотографии в наш чат «Семейка А», шутя, что она с отцом развернула спецоперацию по поиску «того самого мороженого с Абая», из-за которого в молодости папа опоздал на автобус, потому что застрял в очереди.
Следующий отпуск, словно чувствуя, насколько ценно единение семьи, мы провели все вместе. Дети выбрали Италию. И все оргвопросы взяли на себя.
Если раньше именно мы хотели их развлечь, впечатлить, то в тот год все незаметно поменялось. И вот уже они бронировали билеты и апартаменты, продумывали программу, желая нас развлечь. Многие удивлялись, что взрослые дети отправлялись в путешествие с родителями. Когда они были маленькими, мне каждый раз хотелось оставить их у одной из бабушек и поехать куда-нибудь, да хоть в ближайшую гостиницу или в соседний город, вдвоем с Маратом. Но он не соглашался. В свой редкий и короткий отпуск муж, обычно работавший с утра до ночи, хотел наверстать упущенное время с семьей. Это было нужно и детям… И я мечтала, что, когда они вырастут, мы, как европейские старички, поедем с Маратом в кругосветное путешествие. Но мы продолжали колесить по свету, словно цыганский табор. И если совсем честно, то я не учитывала, что, в отличие от европейских старичков, мы с мужем не знали английского или французского и без детей потерялись бы еще в аэропорту.
В ту поездку я освоила французское слово cognac. Благо оно звучит как «коньяк» и означает «коньяк». Все случилось в первый день, едва мы успели приехать в Милан. Дети арендовали квартиру прямо на главной площади и предложили, не теряя времени, начать знакомство с городом с Собора Рождества Девы Марии. Знаменитого собора из белого мрамора в стиле пламенеющей готики. Кроме вида, известного мне по фото в интернете, я ничего о нем не знала. Мы вышли все вместе на площадь, но, когда дошли до Дуомо, лицо Марата стало один в один с цветом собора – мраморно-белым. Ему стало не по себе то ли из-за долгого перелета, то ли из-за августовской духоты. Мы с ним остались на лавочке рядом со входом, а дети зашли внутрь. Пока мы дожидались их возвращения, а заодно и здорового вида у отца нашего семейства, я не спеша разглядывала шпили и скульптуры, остроконечные башенки и колонны, соединенные парящими опорами. Ошеломительная красота, сотворенная руками человека!
Но тяжелое дыхание спутника стало меня настораживать, и я предложила вернуться в апартаменты. Мы с трудом нашли дорогу обратно, зашли в квартиру, и я полезла в чемодан за тонометром. Пока сжималась манжета на руке мужа, сжималось и мое сердце. Диагноз «онкология с метастазами в печени», поставленный ему полгода назад, леденил душу. Экран показал «семьдесят на тридцать». Я растерянно посмотрела на Марата, но он, даже в таком состоянии, хладнокровно велел: «Найди коньяк».
Я выскочила на улицу и побежала искать бар. «Коньяк! Коньяк!» – кричала я, не зная, как называется горький напиток на итальянском. Но даже если местные меня не понимали, то мой вид говорил лучше любых слов. Настолько лучше, что любой бармен бросился бы наливать мне, женщине с растрепанными волосами, покрасневшим от бега лицом и отчаянными, влажными от подступивших слез глазами, и сто грамм коньяка, и сто грамм водки, и сто грамм бренди.
Пока итальянец за стойкой наливал спасительное средство в пластиковый стаканчик, у меня нетерпеливо, точь-в-точь как у алкоголика, подергивалась нога, а потом я схватила коньяк и понеслась обратно, стараясь не расплескать. Забежала в квартиру, подала Марату. Давление стало выше. С того дня бутылочка с коньяком всегда была у меня в сумке. Точь-в-точь как у алкоголика.
Ну а Милан, озеро Комо, Флоренция, Неаполь и, конечно, расположившийся на горном утесе у моря Амальфи оказались прекрасны!
23 марта
Я спустилась на кухню, пока весь дом спал. Посмотрела вокруг. Все стояло на своих местах: ровно там, где мы и оставили. Даже перевернутые кружки, помытые мной после последнего завтрака, все еще досыхали на сушилке. Кажется, ничего не изменилось, но для меня с того утра словно прошла целая жизнь. Только любимые «Пинк Флойд» – розы цвета фуксии, подаренные на последнее Восьмое марта и позабытые в вазе, – стояли на столе, обреченно склонив бутоны, будто спрашивали: «Как будешь жить дальше?»