Об этом «списке» Марат грезил почти семнадцать лет.
Плох тот солдат, который не мечтает стать генералом… Но что делать полковнику в многолетней очереди за мечтой? Только работать, не предавая самого себя и свою совесть, и во имя высокой цели приносить пользу Казахстану. А генеральские погоны? Марат много лет назад «завернул свою мечту о них в носовой платок и спрятал во внутреннем нагрудном кармане до лучших времен» – спрятал в самых потаенных уголках своего сердца. Он верил, что, как говорил Момышулы, «Шен мен лауазым офицердің жеке іскерлігіне берілген әділ баға есебінде өзінен-өзі келеді»[165].
Лучшие времена должны были вот-вот настать. Пятого мая две тысячи двадцать второго года Марат вылетел с семьей в Астану. Там отправился в лабораторию – сдать анализ на коронавирус, чтобы завтра его пропустили в Акорду[166], а семья тем временем навела бы порядок в доме. Если все получится, как планировалось, завтра придут гости! И каждый, не задавая лишних вопросов, не произнося «Только представь!» или «А вдруг…», занялся своим делом. Сорокалетняя работа в прокуратуре хорошо научила: «Нет приказа, нет и праздника». Потому Марат до последнего не заказывал генеральский китель и только за сутки до церемонии в Акорде заехал в известное среди прокуроров ателье по пошиву формы. Мало ли? Бытует ведь суеверие, что заранее не заказывают.
Шестого мая в квартире Алихановых все волновались.
– Скрембл? Кукурузную кашу? – предложила на завтрак супруга.
– Ничего не буду, – отказался Марат, сосредоточившись на том, чтобы в последний раз надеть китель прокурора.
– Хоть лекарства не забудь, – мягко напомнила Бахытгуль.
Десять лет назад подхваченный грипп перешел в пневмонию, которую Марат, не желая уходить на больничный из-за инспекторской проверки, перенес на ногах, после чего оказался в новосибирской больнице сердечно-сосудистых заболеваний имени Мешалкина. С тех пор он лечил свое слабое сердце, в то время как снаружи боролся с беззаконием. Наверное, есть правда во фразе «Испытаниями вымощена дорога к цели».
Полковник поцеловал жену, хлопнул входной дверью и ушел.
Все утро Бахытгуль провозилась на кухне, не выключая телевизор, чтобы не пропустить новости. Вдруг удастся краем глаза увидеть мужа в такой особенный для него момент. Но репортажей не было.
На плите на медленном огне уже варилось мясо. Наконец в телефоне Бахытгуль высветилось имя мужа.
– Все, Бахыт, – улыбался Марат из салона машины, демонстрируя ей генеральские погоны.
– А-а-а! – радостно закричала она и, кажется, не сдержавшись, подпрыгнула. – Мы сделали это!
Еще несколько минут Марат ехал с включенной камерой, видимо, стесняясь водителя, и просто молча смотрел в телефон. Так же ни слова не говоря, улыбалась в ответ Бахытгуль. Только они знали, чего им стоило это мгновение. Вдруг женщина поймала себя на мысли, что разглядывает лицо любимого мужа так, словно видит его впервые: глубокие складки на лбу как свидетельство семнадцати лет ожидания, тяжелые мешки под глазами от тысячи бессонных ночей перед пишущей машинкой и компьютером, «гусиные лапки» от радости рождения детей, повышений и душевных застолий с гитарой.
– Ну давай, – прервал ее мысли Марат. – Приехал в Генеральную.
– Заедешь на обед? – только и успела спросить жена.
– Нет, – бросил он и положил трубку.
Марат знал, что после церемонии поздравления их ждал праздничный обед, а потом все вместе они поедут на концерт в театр «Астана Опера», где будет присутствовать и президент. Но ему так не терпелось остаться одному, чтобы обзвонить всех близких и друзей! Что он и сделал, выкроив несколько минут:
– Аманберлі! Ерболка-булка! Маке! Сокыр ат! – говорил он в трубку, обзванивая всех подряд.
И все друзья засобирались в дом к генералу.
Тем временем Бахытгуль с Төреханом помчались на базар покупать овощи и фрукты, Тұрсынай – в пекарню за пирогами, Дина осталась дома сервировать стол.
Вечером шестого мая в квартире номер восемьдесят три играла гитара и звучали песни, а соседи подумывали, не вызвать ли участкового, не догадываясь, что у кого-то за стеной исполнилась его детская мечта.
Утром Бахытгуль сквозь сонную пелену услышала, как муж мурлычет в ванной:
Призрачно все в этом мире бушующем.
Есть только миг, за него и держись!
Есть только миг между прошлым и будущим,
Именно он называется жизнь[167].
Через несколько минут Марат вышел к ней гладко выбритым, терпко пахнущим, в синем кителе с золотыми ветвями из лавровых листьев на воротнике.
– Любовь моя, вставай! Поехали в Аксу! Я отпросился у генерального, – подмигнул он.
– Что сказал?
– Разрешите, господин генерал, пока я рядом с домом, доложиться о звании генерал-полковнику! Ну, мамке, – по-мальчишески рассмеялся пятидесятисемилетний мужчина.
Семья Алихановых выехала на машине в Аксу. Всю дорогу до мамы Марат сидел прямо, глядя в окно на родные просторы и подгоняя машину силой мысли. Со вчерашнего дня его телефон разрывался от звонков с поздравлениями.
– Арман, остановись у придорожного кафе на выезде из Экибастуза, – вдруг попросил генерал и, повернувшись к семье, добавил: – Павлодарские коллеги, оказывается, накрыли стол, ждут нас.
Сделав круг почета по краю, вырастившему генерала, семья наконец доехала до дома матери.
Кажется, даже соседские кошки пришли поздравить Марата в тот день. Стол ломился от угощений. Чтобы впустить в дом, наполненный гостями, теплый майский воздух, настежь открыли все окна.
Поздоровавшись со всеми, генерал прошел в зал, где в кресле сидела смуглая пожилая женщина в белом платке. Глаза старушки заблестели, она приподнялась и сгребла в охапку огромного, как гора, сына. В материнских объятиях генерал прокуратуры превратился в обычного мальчишку. Потом снял с себя китель и накинул на тонкие плечи Тұраш апа. Собравшиеся захлопали. Сын проявил большое уважение к матери.
Марат усадил Тұраш апа на самое почетное место за столом, пригласил рассаживаться гостей, а сам исчез в дверях, чтобы через минуту-другую вернуться в кителе отца – подполковника прокуратуры. «Әкені қарап ұл өсер»[168], – неспроста говорят в народе.
14 апреля
Вчера прошел последний ас[169], и сегодня мы собираем вещи в Астану. Поймала себя на мысли, что даже обо всех жұмалық Марат позаботился сам, не стал возлагать на меня эту ношу… когда и себя носить не под силу.
Друзья, одногруппники, родственники, коллеги – много коллег с каждого этапа карьеры – каждые семь дней организовывали в память о Марате ас. Не оставили нас наедине с болью утраты.
В первые дни это было по-настоящему необходимо. Когда в ушах стоял звон, а сердце летело куда-то вниз – в бездну, Канат Сматов, о котором я мало тогда что знала, передал через Армана: «Пускай жеңгей[170] не беспокоится насчет поминального обеда, я все организую».
Канат оказался начальником управления собственной безопасности прокуратуры Туркестанской области, то есть не был ни подчиненным, ни другом, ни шефом Марата, а отчитывался непосредственно департаменту при Генеральной прокуратуре и выполнял не «братскую» службу, а надзор за законностью действий и этикой всех сотрудников, в том числе и прокурора области. Но именно он стал тем человеком, который в тяжелые для семьи времена проявил выдержку и подставил плечо.
Шло время, все ритуалы мы соблюли, и Арман сообщил, что Канат подал заявление об увольнении. За строгим нравом скрывалась тонкая душа, и Канату стали очевидны и быстротечность жизни, и человеческое лицемерие, обрамленное в «святое выживание».
Я поняла, что не только жизнь Марата, но и его смерть преподносит всем нам хороший урок.
И все бы хорошо, отчасти мудрому сердцу понятно, только выключить бы ночи… Бессонные длинные ночи.
Стучали ритмично ножи о доски, мужчины, кряхтя, заходили то за точилкой, то за топором, в углу одни девочки чистили чеснок, другие – измельчали его в мясорубке, пока мы с Гульжанар сидели за столом и, склонившись над мясом и жиром, рубили их для приготовления шұжық[171] к қонақасы[172]. И во всем этом «мясокомбинате» слышно было разве что кұдағи, которая, как самая опытная в разделке лошади, заправляла производством.
– Вспомнила, как мы вот так сидели и рубили оливье на каждый Новый год, – вдруг с улыбкой сказала Гульжанар.
– Точно, – подтвердила Бахытгуль.
– Мамка проверяла еще: мелко ли нарубили, не забыли ли посолить…
– Или говорила: «Қоя тұршы с этим салатом с апельсиновым дрессингом, оливье и шуба готовы?»[173]
Абысынки улыбнулись.
Свекровь была волевой женщиной. Даже мыши, загляни они случайно к ней в дом, ходили бы по стойке смирно. Хотя что там мыши! Куда сложнее – самостоятельно поднять четверых детей, и совсем невероятно – пришить к куртке тридцатилетнего сына, между прочим, грозного следователя прокуратуры Актюбинска, варежки на резинке, как у рассеянного трехлетнего малыша, да так все преподнести, что Марату и в голову не пришло обжаловать такое решение вышестоящему органу.
Наверное, потому, что выше мамы не было никакого органа.
– Никогда не подумала бы, что буду готовить на сорок дней Марату, – всхлипнула вдруг Гульжанар, а Бахытгуль тяжело сглотнула подступивший к горлу ком. – Мурат, с тех пор как потерял брата, подолгу сидит в машине. Вернется с работы, выключит фары и сидит. Будто собирает волю в кулак, чтобы войти в дом, где все напоминает о Марате, увидеть пустые глаза матери, которая, кажется, впервые сдалась, – продолжила она.